Но я глубоко убежден: это явилось бы ошиб­кой. Как, допустим, при экранизации оперетты «Сильва» или «Цыганский барон» позвать А. Пахмутову или Б. Гребенщикова напи­сать новые арии и дуэты?! Я с уважением отношусь к названным композиторам и не сомневаюсь в том, что они сами отвергли бы подобное предложение.
При написании сценария «Гусарской баллады» все песни и ро­мансы как-то органически ложились в фильм, кроме одной – песен­ки об Анри Четвертом. В пьесе и в спектакле этот номер исполняли французские офицеры в последнем действии. Я собирался показы­вать войну довольно правдиво и жестко. Голодная, разутая, замерз­шая, деморализованная, отступающая французская армия и легкая, беззаботная, озорная шансонетка не монтировались рядом. В резуль­тате в сценарий песенка о французском короле не попала.
То, что из фильма выпала хорошая песня, все время беспокоило меня. Мне очень хотелось включить ее в картину, но я понимал, что она будет только мешать заключительным сценам комедии, тормозить действие.
Половина ленты уже была снята, а мысль о том, чтобы найти место для песни, не оставляла меня. Я регулярно напевал ее про себя и окидывал мысленным взором все перипетии «Гусарской баллады».
Приведу текст этой песенки:
Жил-был Анри Четвертый,
Он славный был король,
Вино любил до черта,
Но трезв бывал порой.
Войну любил он страшно
И дрался, как петух.
И в схватке рукопашной
Один он стоил двух.
Еще любил он женщин
И знал у них успех,
Победами увенчан,
Он жил счастливей всех.
Когда же смерть-старуха
Пришла к нему с клюкой,
Ее ударил в ухо
Он рыцарской рукой.
Но смерть, полна коварства,
Его подстерегла
И нанесла удар свой
Ножом из-за угла.
От страшного удара
Кровь хлынула из жил,
И нечестивец старый
Скончался, как и жил.
К сожалению, ни в один эпизод эта песня не влезала. Нужно было совершать насилие над драматургией, а этого я допустить не мог. И однажды все-таки придумал, как ее использовать. Причем не про­сто спасти песню и втиснуть в фильм, а ввести так, чтобы она обога­тила действие, а снятый эпизод придал в свою очередь песне второй, более серьезный смысл.
Я решил совместить первые четыре куплета с кадрами летнего наступления французской армии к Москве, а последние два четверо­стишия – с зимними сценами трагического отступления бывшей ве­ликой армии. Роскошные кавалерийские полки, стремительно углуб­лявшиеся в российские просторы, могучие гвардейцы в медвежьих шапках, топчущие русскую землю, конная артиллерия, мощные обозы с маркитантками в сочетании с легкой песенкой о лихом французском короле создавали картину беспечного и безнаказанно­го вторжения неукротимых войск в нашу страну. Кончался показ на­ступления панорамой на верстовой столб, где славянской вязью было крупно начертано: «На Москву». Наплыв – и этот же указа­тель, покрытый снеговой шапкой, как бы говорил зрителю, что про­шло время. Аппарат панорамировал – и на экране в обратном на­правлении, от Москвы, по снежному тракту, по полям, по бездоро­жью ковыляла, брела, ползла раздетая и разутая орда, ничем не на­поминающая щеголеватых и наглых захватчиков, а в фонограмме звучали слова, повествующие о кончине беспечного гуляки Анри Четвертого.
Шутливая песенка о веселой, разгульной жизни и страшной гибе­ли французского монарха была своеобразным контрапунктом впол­не правдоподобной картине тяжелой ратной жизни. И в результате возникал обобщенный показ Отечественной войны 1812 года (конеч­но, в рамках комедийного жанра); незатейливые куплеты в соедине­нии с изображением неприкрашенных картин наступления и бегства французов раздвинули рамки пьесы и создали образ первоначально­го величия наполеоновских армий и краха их на русской земле.
Это была, как мне казалось, заманчивая находка. Дело осложня­лось только одним. В сценарии существовали кадры французского бегства, и зимой мы этот эпизод сняли. Однако кадров наступления армий Бонапарта в режиссерском сценарии не было и в помине. А следовательно, они никак не отражались в смете и календарном плане. Ведь идея возникла в разгар съемок, а смету и календарь составляют во время подготовки. Снять же большой эпизод с войска­ми, кавалерией, артиллерией, пиротехникой, не имея на это ни ко­пейки денег, ни одного съемочного дня, – задача невозможная. Вдобавок группа отставала от плана, уже образовался немалый перерас­ход средств и нельзя было даже заикнуться о введении в картину но­вого, сложного и дорогостоящего эпизода.
Но мы, убежденные в том, что это улучшит фильм, пошли на риск. Ведь мы же недаром делали комедию об Отечественной войне. Нахальные, партизанские эскапады Дениса Давыдова пришлись нам по душе и послужили примером. И тут я должен отдать должное му­жеству директора фильма Валентина Маслова, который тайком от руководства студии помог мне снять вторжение французов в Россию и организовал конницу, армию, обозы, артиллерию – словом, все, что требовалось для съемки. Я оценил это еще и потому, что судьба самого директора висела буквально на волоске. Из-за плохих производственных показателей группы его намеревались снять с картины. Мало кто на его месте и в его положении поступил бы так. Но и я не забыл его увлеченности картиной, азарта, храбрости. Я сделал все, чтобы отстоять Маслова, – он остался в группе и довел фильм до конца.
Этот пример говорит, во-первых, о том, что в нашем деле твор­ческая жилка нужна в каждой профессии. Ведь будь вместо Маслова на этом посту чинуша, бюрократ или же трус – необычайно важного эпизода не оказалось бы в «Гусарской балладе». А во-вторых, о том, что подлинная дружба в съемочной группе, горячая увлечен­ность общим делом, настойчивость и дерзость могут преодолеть любые препятствия. Так что опять в конечном счете все упирается в человеческие качества...
В начале шестидесятых годов поиски нового в киноискусстве не утихали. Не обошлось здесь и без перехлестов. В погоне за похожес­тью на реальность некоторые кинематографисты отказались от сю­жета. Потом наступил черед музыки. Вслед за фабулой и интригой пытались изгнать и ее. А поскольку взамен сюжета и музыки не предлагалось ничего другого, кинофильмы, с моей точки зрения, ли­шались эмоциональности. Остракизм, которому подвергали музыку, был в большинстве случаев неоправдан и бессмыслен.
Я допускаю, что существуют кинофильмы, не нуждающиеся в му­зыкальном сопровождении. Например, в военном фильме Александ­ра Столпера «Живые и мертвые» не раздается ни одной музыкальной ноты. И в данном случае это правильно. В этой суровой, прав­дивой ленте подлинные звуки и шумы войны действуют сильнее, не­жели музыкальные всплески.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187