— Налей мне ложку лекарства вон из этого флакона. После него мысли меньше мешаются. Я написал завещание. Джон.
— Так, — сказал коммерсант, ставя флакон на место.
— Нотариус составил его сегодня утром. Нагнись пониже — так тебе будет слышнее. У меня осталось меньше пятидесяти тысяч. Мне следовало бы ликвидировать дело еще несколько лет назад.
— Я же тебя предупреждал, — сухо перебил его Гердлстон.
— Да, да, конечно. Но я хотел сделать как лучше… Сорок тысяч я оставляю моей дорогой дочери Кэт.
На лице Гердлстона появилось выражение интереса.
— А остальное? — спросил он.
— Остальное я распорядился разделить поровну среди лондонских школ для бедных. Мы с тобой оба были в юности бедняками, Джон, и знаем, как много значат такие школы.
На лице Гердлстона как будто отразилось разочарование. Больной очень медленно, с трудом продолжал:
— Моя дочь получит сорок тысяч фунтов. Но они помещены так, что до совершеннолетия она ни сама не сможет воспользоваться капиталом, ни уполномочить на это кого-нибудь другого. У нее нет друзей, Джон, и нет родственников, кроме моего троюродного брата доктора Джорджа Димсдейла. Она остается совсем одинокой и беззащитной. Умоляю тебя, возьми ее в свой дом. Обходись с ней, как если бы она была твоей дочерью. А главное, охрани ее от всех тех, кто будет готов погубить ее юную жизнь, лишь бы завладеть ее состоянием. Обещай мне это, старый друг, и я умру счастливым.
Коммерсант ничего не ответил. Его густые брови задумчиво сошлись на переносице, а лоб прорезали глубокие морщины.
— Ты единственный праведный и справедливый человек среди тех, кого я знаю, — продолжал страдалец. — Дай мне воды, у меня совсем пересохло во рту. И если, чего да не допустит бог, моя милая девочка умрет до того, как выйдет замуж, тогда… — Больной задохнулся и умолк.
— Ну, что тогда?
— Тогда, мой старый друг, ее состояние перейдет к тебе, потому что никто не сумеет распорядиться им лучше тебя. Таковы условия моего завещания. Но ты будешь беречь и лелеять Кэт, как берег бы и лелеял ее я сам. Она нежный цветок, Джон, и слишком слаба, чтобы остаться без защиты. Обещай мне, что ты поможешь ей. Ты обещаешь?
— Обещаю, — ответил Джон Гердлстон глубоким голосом. Он встал и нагнулся совсем низко, чтобы расслышать слова умирающего.
Харстон быстро слабел. Он с трудом указал на лежащую на столе книгу в коричневом переплете.
— Возьми ее в руки, — сказал он.
Коммерсант взял книгу.
— А теперь повторяй за мной: я клянусь и торжественно обязуюсь…
— Я клянусь и торжественно обязуюсь…
— …лелеять и охранять, как если бы она была моей собственной дочерью… — донесся дрожащий голос с кровати.
— …лелеять и охранять, как если бы она была моей собственной дочерью… — повторил глубокий бас коммерсанта.
— …Кэт Харстон, дочь моего покойного друга…
— …Кэт Харстон, дочь моего покойного друга…
— …И как я поступлю с ней, так да поступит со мной моя собственная плоть и кровь!
Голова больного бессильно упала на подушку.
— Благодарение богу, — пробормотал он, — теперь я могу умереть спокойно.
— Отврати свои мысли от суеты и праха этого мира, — сурово сказал Джон Гердлстон, — и устреми их на то, что вечно и не подвластно смерти.
— Ты уже уходишь? — грустно спросил больной, увидев, что коммерсант взял свою шляпу и палку.
— Да, я должен идти. У меня в шесть часов свидание в Сити, на которое я не могу не явиться.
— И у меня свидание, на которое я не могу не явиться, — прошептал умирающий со слабой улыбкой.
— Я сейчас же пошлю к тебе сиделку, — сказал Гердлстон, — прощай.
— Прощай. Да благословит тебя бог, Джон.
Крепкая, сильная рука здорового человека на мгновение сжала ослабевшие горячие пальцы больного. А потом Джон Гердлстон тяжелым шагом спустился по лестнице, и на этом закончилось последнее прощание друзей, чья дружба длилась сорок лет.
Коммерсант явился на свое свидание в Сити вовремя, но задолго до того как он добрался туда, Джон Харстон отправился на то последнее ужасное свидание, вестник которого — Смерть.
Глава II
Благотворительность a la mode
Было пасмурное октябрьское утро. Со времени вышеописанных событий прошло несколько недель. Сумрачный городской воздух казался еще более сумрачным сквозь матовые стекла конторы на Фенчерч-стрит. Гердлстон, такой угрюмый и серый, словно он был воплощением осенней погоды, склонился над своим столом красного дерева.
Перед началом дневных трудов он отмечал в развернутом перед ним длинном списке биржевые курсы тех товаров, в которые были вложены капиталы фирмы. В кресле напротив него сидел, развалясь, его сын Эзра: лицо молодого человека несколько опухло, а под глазами виднелись темные круги, потому что он веселился почти до утра, а теперь расплачивался за это.
— Фу! — воскликнул его отец, с отвращением оглядываясь на него. — Ты уже пил, хотя еще только утро.
— По дороге в контору я выпил коньяку с сельтерской, — равнодушно ответил Эзра. — Нужно же было взбодриться.
— Молодому человеку твоих лет вообще незачем взбадриваться. У тебя прекрасное здоровье, но не следует подвергать его таким испытаниям. Ты вернулся, должно быть, очень поздно. Я сам лег спать почти в час.
— Я играл в карты с майором Клаттербеком и еще кое с кем. Мы засиделись допоздна.
— С майором Клаттербеком?
— Да.
— Мне не нравится, что ты так много времени проводишь в обществе этого человека. Он пьет, играет в азартные игры — такое знакомство не принесет тебе пользы. Какую пользу он принес самому себе? Поберегись, а не то он тебя оберет! — Но, взглянув на смуглое хитрое лицо сына, коммерсант почувствовал, что подобное предупреждение излишне.
— Не беспокойтесь, отец, — обиженно ответил Эзра. — Я уже достаточно взрослый, чтобы уметь выбирать друзей.
— Но зачем тебе такой друг?
— Мне нравится знакомиться с людьми, принадлежащими к этому классу. Вы преуспевающий коммерсант, отец, но вы… Ну, в обществе вы мне особенно помочь не можете. Тут нужен человек, который знает там все ходы и выходы, — человек вроде майора. А когда я смогу обойтись без него, я сразу дам ему это понять.
— Ну, поступай как знаешь, — коротко ответил Гердлстон.
Этот суровый и безжалостный человек имел только одну слабость. Еще с тех пор, когда его сын был совсем мальчиком, все споры между ними заканчивались этой фразой.
— Однако сейчас время заниматься делом, — продолжал коммерсант. — Ну так и будем заниматься делом. Я вижу, что иллинойсские стояли вчера на ста двенадцати пунктах.
— Сегодня утром они стоят на ста тринадцати.
— Как, ты уже побывал на бирже?
— Да, я зашел туда по пути в контору. Я бы попридержал их. Они будут подниматься еще несколько дней.
Старший партнер сделал пометку на полях списка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114