Кости в теле вопящего Чемерицы, раскалившись добела, прожигали выход наружу. Свет бил из его суставов, из живота, рта и глаз. Вскоре он превратился в груду дымящегося пепла, из которой еще шли какие-то звуки. Свет хлынул из ямы вширь, слабея по мере своего разрастания, и все прочие в ужасе бросились с холма во все стороны, как вспугнутые голуби.
Холодная рук заслонила Тео глаза.
– Довольно, – сказала старая русалка и увлекла его вниз.
Она отвела руку, и Тео увидел ринувшуюся ему навстречу зеленую глубину.
«Вот, значит, какая она была, жизнь». Мысли бежали вверх и лопались, как пузыри. «Доброй ночи, Никто. Скажи „доброй ночи“. Вода хлынула в его раскрывшийся от страха рот, и тьма вошла вместе с ней.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ТУТ И СКАЗКЕ КОНЕЦ
42
ПРОЩАЛЬНЫЙ ПИР
Ему снилось, что он плавает в холодной густой среде, окруженный потоками зеленого движения. Здесь почти все было зеленым – и свет, и тени; даже собственные руки, которые он видел перед собой, приобрели мерзкий оттенок протухшего мяса. Тысячи рыб сновали между бегущими вверх пузырьками, и любопытство, с которым смотрели на него их стеклянные глаза, выходило за пределы приличия.
Иногда зелень пропадала, проглоченная тьмой, а когда она возвращалась, вокруг него плавали уже не рыбы, а женщины – красивые на свой странный лад, с колеблемыми течением волосами. Они смотрели на него во все глаза, как и рыбы, улыбались (зубы у некоторых были очень острые) и перешептывались. В этом зеленом свете, который то угасал, то возвращался, он сознавал только свою невесомость и то, что ему ни до чего больше нет дела, – и мысли от этого становились столь же легкими, как его медленно движущиеся ноги.
Только временами ему приходило в голову, что он должен был утонуть – а может, как раз это с ним и случилось.
Он смотрел на нее долго, прежде чем до него дошло, что ее черные волосы не шевелятся, а неподвижно свисают по сторонам красивого бледного лица – раньше это показалось бы ему совершенно нормальным. Он смотрел еще какое-то время, прежде чем узнал ее, – но в ней произошла какая-то перемена, и ее имя он вспомнил не сразу.
– Он открыл глаза! – сказала черноволосая девушка. – Кажется, он приходит в себя!
Еще одно лицо, не такое знакомое, склонилось над ним.
– Это случилось раньше, чем мы полагали, но конституция у него крепкая. Хорошая порода.
– Не говори так, – сказала девушка. – Терпеть не могу таких разговоров.
– Поппи? – Имя он вспомнил, но что-то казалось ему неправильным, и перед глазами стояла какая-то пелена, как там, на дне озера. У нее не стало бровей – вернее, они были, но очень светлые, почти невидимые. Это придавало ее лицу вид белого овала, как у японской гейши. Только одно он знал твердо: видеть ее было достаточно, чтобы почувствовать себя лучше. – Поппи, я что...
– Все хорошо, Тео. Ты жив! – Она села на то, на чем он лежал, – оно колыхнулось, и он чуть не полетел обратно в зеленую глубину, – и поцеловала его в щеку. Потом обняла его, и он закряхтел от боли. – Ой, прости.
– У меня что, ребро сломано? – Тео пытался разобраться, где он находится. В палатке? Свет, во всяком случае, давали только колдовские огни. Когда другая женщина вышла, свет показался еще в чем-то вроде дверного проема, но у Тео не было сил поднять голову, чтобы это проверить. – Что еще не так? Пошевелиться не могу, так все болит.
– Толком никто не знает. Ты весь в синяках, но они уже сходят. Герцогиня хорошо с тобой обращалась.
– Герцогиня? – В голове не брезжило ни единого воспоминания на этот счет – ее наполняло что-то другое, отзывавшееся постоянной, болью.
– Та, у которой ты гостил. Русалка. О, Тео, я уж думала, мы никогда не получим тебя назад! – Она снова обняла его, и он решил, что ради этого удовольствия стоит потерпеть боль в боку.
– Что произошло? – Он начинал припоминать столб лилового света и страшные крики... но чьи? – Да. Чемерица погиб. И маленькое чудовище тоже. – Выражение лица Поппи вызвало в нем тревогу. – Они ведь умерли, да? Должны были. Стало быть, мы... победили? – Потом он вспомнил о Кочерыжке, и победа перестала казаться ему такой уж важной. – Да или нет?
– Наверное, – пожала плечами Поппи. – Все так перепуталось, хотя могло быть и хуже. – Она обернулась к двери, услышав какой-то шум. – К тебе пришли, Тео. Они все так долго ждали вместе со мной – надеялись, что Примула сумеет договориться.
– Договориться? Примула?
– Скоро ты все узнаешь. Я буду здесь, никуда не уйду.
– Что стряслось с твоими бровями?
– О чем ты? – Но она знала о чем. – Ты имеешь в виду их цвет? Они всегда были такими, я просто перестала их красить. Не хочу маскироваться – пусть все знают, что я Дурман.
– А-а. – Он хотел потрогать эти светлые полоски, казавшиеся такими далекими, но Поппи перехватила его руку, как будто прикосновение могло причинить ей боль.
– Я все еще не безразлична тебе, Тео? Хотя нет. Нечестно спрашивать об этом сейчас.
– Попробуй только уйти – узнаешь тогда, что я к тебе чувствую. – Он сжал ей руку крепко, как мог, – в его теперешнем состоянии это, наверное, равнялось пожатию полудохлой медузы. Несмотря на растущую радость от того, что он каким-то чудом вернулся к жизни и что Поппи его ждала, внутри у него образовалась пустота, заполнить которую было не так легко. – Кочерыжка, – сказал он тихо, обращаясь к ее памяти, – прости меня.
– За что это? – спросил чей-то голос. – За то, что ты большой, длинный обормот? Ну, в этом не ты один виноват, так ведь?
В ногах постели сидел Кумбер Осока, и если только он внезапно не обрел дара чревовещателя, фигурка у него на плече должна была быть...
– Кочерыжка! – Тео попытался сесть, но не смог. – Ты жива!
– Ты тоже, тупица, но нельзя сказать, что ты не старался. –. Кумбер осторожно посадил ее на грудь Тео. Она стала заметно бледнее, под глазами лежали круги, на лице и коротко остриженной голове виднелись следы ожогов, но остальное, включая характер, как будто не пострадало. – Чего выпялился? Никогда не видал хорошеньких женщин?
– Просто удивлен, что вижу именно эту. И Кумбер – слава Богу! То есть хвала Деревам, я просто не так выразился. Мы все вышли из этой переделки живыми!
Кумбер медленно кивнул, и на его лице прорезалась такая же медленная улыбка.
– Да. Не всем так повезло. Погибли многие – Цирус Жонкиль и сотни других. Цирус умер, пытаясь спасти тебя.
– Мне жаль это слышать. Он хорошо относился ко мне – лучше, чем почти все остальные Цветы. Но каким образом он думал меня спасти?
– Он и другие Цветы, противники Чемерицы, все время следовали за вами, – сказала Кочерыжка. – Гоблины помогали им выслеживать вас, но в Полуночи это очень трудно. Я нашла их в лесу, когда пыталась вернуться к озеру, но знала, что вовремя им не поспеть. Поэтому я вернулась одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Холодная рук заслонила Тео глаза.
– Довольно, – сказала старая русалка и увлекла его вниз.
Она отвела руку, и Тео увидел ринувшуюся ему навстречу зеленую глубину.
«Вот, значит, какая она была, жизнь». Мысли бежали вверх и лопались, как пузыри. «Доброй ночи, Никто. Скажи „доброй ночи“. Вода хлынула в его раскрывшийся от страха рот, и тьма вошла вместе с ней.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ТУТ И СКАЗКЕ КОНЕЦ
42
ПРОЩАЛЬНЫЙ ПИР
Ему снилось, что он плавает в холодной густой среде, окруженный потоками зеленого движения. Здесь почти все было зеленым – и свет, и тени; даже собственные руки, которые он видел перед собой, приобрели мерзкий оттенок протухшего мяса. Тысячи рыб сновали между бегущими вверх пузырьками, и любопытство, с которым смотрели на него их стеклянные глаза, выходило за пределы приличия.
Иногда зелень пропадала, проглоченная тьмой, а когда она возвращалась, вокруг него плавали уже не рыбы, а женщины – красивые на свой странный лад, с колеблемыми течением волосами. Они смотрели на него во все глаза, как и рыбы, улыбались (зубы у некоторых были очень острые) и перешептывались. В этом зеленом свете, который то угасал, то возвращался, он сознавал только свою невесомость и то, что ему ни до чего больше нет дела, – и мысли от этого становились столь же легкими, как его медленно движущиеся ноги.
Только временами ему приходило в голову, что он должен был утонуть – а может, как раз это с ним и случилось.
Он смотрел на нее долго, прежде чем до него дошло, что ее черные волосы не шевелятся, а неподвижно свисают по сторонам красивого бледного лица – раньше это показалось бы ему совершенно нормальным. Он смотрел еще какое-то время, прежде чем узнал ее, – но в ней произошла какая-то перемена, и ее имя он вспомнил не сразу.
– Он открыл глаза! – сказала черноволосая девушка. – Кажется, он приходит в себя!
Еще одно лицо, не такое знакомое, склонилось над ним.
– Это случилось раньше, чем мы полагали, но конституция у него крепкая. Хорошая порода.
– Не говори так, – сказала девушка. – Терпеть не могу таких разговоров.
– Поппи? – Имя он вспомнил, но что-то казалось ему неправильным, и перед глазами стояла какая-то пелена, как там, на дне озера. У нее не стало бровей – вернее, они были, но очень светлые, почти невидимые. Это придавало ее лицу вид белого овала, как у японской гейши. Только одно он знал твердо: видеть ее было достаточно, чтобы почувствовать себя лучше. – Поппи, я что...
– Все хорошо, Тео. Ты жив! – Она села на то, на чем он лежал, – оно колыхнулось, и он чуть не полетел обратно в зеленую глубину, – и поцеловала его в щеку. Потом обняла его, и он закряхтел от боли. – Ой, прости.
– У меня что, ребро сломано? – Тео пытался разобраться, где он находится. В палатке? Свет, во всяком случае, давали только колдовские огни. Когда другая женщина вышла, свет показался еще в чем-то вроде дверного проема, но у Тео не было сил поднять голову, чтобы это проверить. – Что еще не так? Пошевелиться не могу, так все болит.
– Толком никто не знает. Ты весь в синяках, но они уже сходят. Герцогиня хорошо с тобой обращалась.
– Герцогиня? – В голове не брезжило ни единого воспоминания на этот счет – ее наполняло что-то другое, отзывавшееся постоянной, болью.
– Та, у которой ты гостил. Русалка. О, Тео, я уж думала, мы никогда не получим тебя назад! – Она снова обняла его, и он решил, что ради этого удовольствия стоит потерпеть боль в боку.
– Что произошло? – Он начинал припоминать столб лилового света и страшные крики... но чьи? – Да. Чемерица погиб. И маленькое чудовище тоже. – Выражение лица Поппи вызвало в нем тревогу. – Они ведь умерли, да? Должны были. Стало быть, мы... победили? – Потом он вспомнил о Кочерыжке, и победа перестала казаться ему такой уж важной. – Да или нет?
– Наверное, – пожала плечами Поппи. – Все так перепуталось, хотя могло быть и хуже. – Она обернулась к двери, услышав какой-то шум. – К тебе пришли, Тео. Они все так долго ждали вместе со мной – надеялись, что Примула сумеет договориться.
– Договориться? Примула?
– Скоро ты все узнаешь. Я буду здесь, никуда не уйду.
– Что стряслось с твоими бровями?
– О чем ты? – Но она знала о чем. – Ты имеешь в виду их цвет? Они всегда были такими, я просто перестала их красить. Не хочу маскироваться – пусть все знают, что я Дурман.
– А-а. – Он хотел потрогать эти светлые полоски, казавшиеся такими далекими, но Поппи перехватила его руку, как будто прикосновение могло причинить ей боль.
– Я все еще не безразлична тебе, Тео? Хотя нет. Нечестно спрашивать об этом сейчас.
– Попробуй только уйти – узнаешь тогда, что я к тебе чувствую. – Он сжал ей руку крепко, как мог, – в его теперешнем состоянии это, наверное, равнялось пожатию полудохлой медузы. Несмотря на растущую радость от того, что он каким-то чудом вернулся к жизни и что Поппи его ждала, внутри у него образовалась пустота, заполнить которую было не так легко. – Кочерыжка, – сказал он тихо, обращаясь к ее памяти, – прости меня.
– За что это? – спросил чей-то голос. – За то, что ты большой, длинный обормот? Ну, в этом не ты один виноват, так ведь?
В ногах постели сидел Кумбер Осока, и если только он внезапно не обрел дара чревовещателя, фигурка у него на плече должна была быть...
– Кочерыжка! – Тео попытался сесть, но не смог. – Ты жива!
– Ты тоже, тупица, но нельзя сказать, что ты не старался. –. Кумбер осторожно посадил ее на грудь Тео. Она стала заметно бледнее, под глазами лежали круги, на лице и коротко остриженной голове виднелись следы ожогов, но остальное, включая характер, как будто не пострадало. – Чего выпялился? Никогда не видал хорошеньких женщин?
– Просто удивлен, что вижу именно эту. И Кумбер – слава Богу! То есть хвала Деревам, я просто не так выразился. Мы все вышли из этой переделки живыми!
Кумбер медленно кивнул, и на его лице прорезалась такая же медленная улыбка.
– Да. Не всем так повезло. Погибли многие – Цирус Жонкиль и сотни других. Цирус умер, пытаясь спасти тебя.
– Мне жаль это слышать. Он хорошо относился ко мне – лучше, чем почти все остальные Цветы. Но каким образом он думал меня спасти?
– Он и другие Цветы, противники Чемерицы, все время следовали за вами, – сказала Кочерыжка. – Гоблины помогали им выслеживать вас, но в Полуночи это очень трудно. Я нашла их в лесу, когда пыталась вернуться к озеру, но знала, что вовремя им не поспеть. Поэтому я вернулась одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182