— Если кто-нибудь из вас осмелится тронуть его, я сброшу виновного в море!
По приказу командира матросы отступили, но старик, довольный и радостный, еще долго ходил по палубе, не обращая внимания на гневные взгляды окружающих. Впрочем, скоро матросы забыли о нем.
Линейный корабль начал медленно скрываться за горизонтом, и меньше чем через час после его бортового залпа уже лишь один из его трех ярусов орудий оставался виден с палубы фрегата, но тем не менее он представлял непреодолимое препятствие для отступления к югу. Между тем корабль, замеченный первым, подошел так близко, что теперь за его маневрами можно было следить и без помощи подзорной трубы. Это был фрегат, но значительно легче американского. С ним было бы нетрудно справиться, если бы не два его спутника, быстро шедшие к месту будущего боя. Когда началась погоня, американский фрегат находился напротив аббатства Святой Руфи, теперь же он приблизился к тем самым мелям, где начался наш рассказ. Тем временем меньшее из английских судов подошло так близко, что избежать боя стало невозможно. Но Гриффит и его экипаж тоже не оставались в бездействии: они сделали все нужные приготовления против случайностей морского сражения. Затем барабан еще раз призвал людей на места, и корабль, как призовой боец, который перед выходом на арену сбрасывает с себя верхнюю одежду, убрал лишние паруса. Заметив, что американцы отказались от мысли о бегстве и намерены сражаться, английский корабль в знак того, что принимает вызов, тоже убрал часть парусов.
— Какой малыш! — сказал Гриффит лоцману, который стоял возле него и внимательно следил за тем, как лейтенант готовится к бою. — Но смелости он не лишен.
— Мы должны уничтожить его одним ударом, — ответил лоцман. — Не велите палить, пока мы не подойдем к нему совсем близко.
— Я вижу, он уже наводит на нас свои двенадцатифунтовые пушки. Наверное, скоро мы услышим залп…
— После того как мы выдержали залп девяностопушечного корабля, — хладнокровно заметил лоцман, — мы не дрогнем перед залпом тридцатидвухпушечного.
— К орудиям! — крикнул Гриффит в рупор. — Без приказа не стрелять!
Это своевременное предупреждение было необходимо, чтобы охладить пыл артиллеристов. Едва успел Гриффит договорить свои слова, как вражеский корабль окутался огнем и клубами дыма: жерла английских пушек начали поочередно обрушивать на фрегат град ядер. Прошло минут десять… Оба фрегата продолжали сближаться, англичане не прекращали стрельбы, но американцы по приказу Гриффита все еще не отвечали ни одним выстрелом. Этот короткий промежуток времени показался морякам целой вечностью, тем не менее в их рядах царило полное безмолвие. Даже раненые и умирающие, которые лежали в каждом отсеке, старались удержаться от стонов — так суров был дух дисциплины на этом корабле; он сказывался на каждом члене экипажа и каждом маневре судна. Офицеры отдавали приказания решительным и твердым голосом, но по возможности тихо. Наконец корабль медленно вошел в клубы дыма, окутывавшие противника, и Гриффит услышал, как человек, стоявший рядом с ним, прошептал: «Пора!»
— Залп! — скомандовал Гриффит голосом, который проник во все отделения корабля.
Крик, вырвавшийся из груди моряков, казалось, подбросил палубу судна, и фрегат задрожал как осиновый лист, когда его же крупные орудия, грянув разом, — а не по порядку, как обычно, ибо канониры не могли сдержать своего нетерпения, — откатились назад. Этот залп, должно быть, произвел на неприятельском судне ужасное опустошение, ибо вслед за ревом пушек воцарилась мертвая тишина, среди которой доносились лишь вопли и проклятия, как стоны осужденных душ. Пока американцы снова заряжали орудия, а англичане старались оправиться от замешательства, фрегат Конгресса медленно прошел мимо противника и уже огибал его нос, когда английский фрегат, оценив неравенство сил, в отчаянии направился прямо на врага. Оба корабля сошлись. Внезапный и яростный наскок англичан, выбросивших множество матросов на бушприт и в проходы вдоль борта, чуть не застиг Гриффита врасплох, но Мануэль, который одновременно с бортовым пушечным залпом начал стрелять по неприятелю из мушкетов, теперь сослужил добрую службу, приказав своим солдатам отогнать нападающих длительным огнем. Даже осторожный лоцман, разделяя общий порыв, на миг отвернулся от вражеских кораблей и обменялся с Гриффитом суровой улыбкой по поводу достигнутого успеха.
— Крепить их бушприт к нашей бизань-мачте, — скомандовал лейтенант, — и мы очистим их палубы!
Человек двадцать с радостью бросились выполнять это приказание, и одними из первых были Болтроп и лоцман.
— Теперь он в нашей власти! — крикнул штурман. — Мы теперь хозяева и можем разрубить их лохань на дрова! Ибо, клянусь богом…
— Замолчи, грубый человек! — тоном строгого порицания произнес лоцман. — Не поминай имени господа всуе, ибо через минуту ты можешь предстать перед ликом его!
Штурман, прежде чем соскочить с бушприта неприятельского судна на палубу фрегата, изумленно взглянул на лоцмана, который спокойно следил за разгоравшейся вокруг него битвой, как будто уже заранее обеспечил результат, и только глаза его горели воинским пылом!
Грозный вид англичан и их воинственные крики воспламенили дух полковника Говарда. Протолкавшись к борту корабля, он ободрял своих друзей и звал их вперед.
— Замолчи, старый ворон, — крикнул штурман, хватая его за шиворот. — Убирайся в трюм, не то я прикажу выстрелить тобой из пушки!
— Сдавайся, мятежник! — закричал в ответ полковник, разгоряченный пылом сражения. — На колени! Проси пощады у оскорбленного тобой государя!
Воодушевленный минутной надеждой, старик схватился со своим жилистым противником, но исход этой короткой схватки еще не был решен, когда англичане, отброшенные огнем морской пехоты и грозным фронтом абордажников во главе с Гриффитом, отступили на бак своего корабля и попытались снова открыть огонь по противнику в ответ на смертоносные удары по корпусу их корабля из управляемой Барнстейблом пушки. Однако им удалось навести на американцев только одно орудие, заряженное картечью. Выстрел последовал с такого ничтожного расстояния, что даже пламя коснулось лиц американцев. Полковник начал уже изнемогать в объятиях своего врага, но в миг этой вспышки руки, державшие его за горло, ослабли, и оба борющихся беспомощно упали на колени, глядя друг на друга.
— Что, брат, — с угрюмой улыбкой воскликнул Болтроп, — досталось и тебе, ха!
Но полковник уже ничего не ответил, и оба они упали на палубу, где и остались беспомощные среди грохота и дикой суматохи сражения.
Пока кипела яростная битва, стихии не прекращали своей работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
По приказу командира матросы отступили, но старик, довольный и радостный, еще долго ходил по палубе, не обращая внимания на гневные взгляды окружающих. Впрочем, скоро матросы забыли о нем.
Линейный корабль начал медленно скрываться за горизонтом, и меньше чем через час после его бортового залпа уже лишь один из его трех ярусов орудий оставался виден с палубы фрегата, но тем не менее он представлял непреодолимое препятствие для отступления к югу. Между тем корабль, замеченный первым, подошел так близко, что теперь за его маневрами можно было следить и без помощи подзорной трубы. Это был фрегат, но значительно легче американского. С ним было бы нетрудно справиться, если бы не два его спутника, быстро шедшие к месту будущего боя. Когда началась погоня, американский фрегат находился напротив аббатства Святой Руфи, теперь же он приблизился к тем самым мелям, где начался наш рассказ. Тем временем меньшее из английских судов подошло так близко, что избежать боя стало невозможно. Но Гриффит и его экипаж тоже не оставались в бездействии: они сделали все нужные приготовления против случайностей морского сражения. Затем барабан еще раз призвал людей на места, и корабль, как призовой боец, который перед выходом на арену сбрасывает с себя верхнюю одежду, убрал лишние паруса. Заметив, что американцы отказались от мысли о бегстве и намерены сражаться, английский корабль в знак того, что принимает вызов, тоже убрал часть парусов.
— Какой малыш! — сказал Гриффит лоцману, который стоял возле него и внимательно следил за тем, как лейтенант готовится к бою. — Но смелости он не лишен.
— Мы должны уничтожить его одним ударом, — ответил лоцман. — Не велите палить, пока мы не подойдем к нему совсем близко.
— Я вижу, он уже наводит на нас свои двенадцатифунтовые пушки. Наверное, скоро мы услышим залп…
— После того как мы выдержали залп девяностопушечного корабля, — хладнокровно заметил лоцман, — мы не дрогнем перед залпом тридцатидвухпушечного.
— К орудиям! — крикнул Гриффит в рупор. — Без приказа не стрелять!
Это своевременное предупреждение было необходимо, чтобы охладить пыл артиллеристов. Едва успел Гриффит договорить свои слова, как вражеский корабль окутался огнем и клубами дыма: жерла английских пушек начали поочередно обрушивать на фрегат град ядер. Прошло минут десять… Оба фрегата продолжали сближаться, англичане не прекращали стрельбы, но американцы по приказу Гриффита все еще не отвечали ни одним выстрелом. Этот короткий промежуток времени показался морякам целой вечностью, тем не менее в их рядах царило полное безмолвие. Даже раненые и умирающие, которые лежали в каждом отсеке, старались удержаться от стонов — так суров был дух дисциплины на этом корабле; он сказывался на каждом члене экипажа и каждом маневре судна. Офицеры отдавали приказания решительным и твердым голосом, но по возможности тихо. Наконец корабль медленно вошел в клубы дыма, окутывавшие противника, и Гриффит услышал, как человек, стоявший рядом с ним, прошептал: «Пора!»
— Залп! — скомандовал Гриффит голосом, который проник во все отделения корабля.
Крик, вырвавшийся из груди моряков, казалось, подбросил палубу судна, и фрегат задрожал как осиновый лист, когда его же крупные орудия, грянув разом, — а не по порядку, как обычно, ибо канониры не могли сдержать своего нетерпения, — откатились назад. Этот залп, должно быть, произвел на неприятельском судне ужасное опустошение, ибо вслед за ревом пушек воцарилась мертвая тишина, среди которой доносились лишь вопли и проклятия, как стоны осужденных душ. Пока американцы снова заряжали орудия, а англичане старались оправиться от замешательства, фрегат Конгресса медленно прошел мимо противника и уже огибал его нос, когда английский фрегат, оценив неравенство сил, в отчаянии направился прямо на врага. Оба корабля сошлись. Внезапный и яростный наскок англичан, выбросивших множество матросов на бушприт и в проходы вдоль борта, чуть не застиг Гриффита врасплох, но Мануэль, который одновременно с бортовым пушечным залпом начал стрелять по неприятелю из мушкетов, теперь сослужил добрую службу, приказав своим солдатам отогнать нападающих длительным огнем. Даже осторожный лоцман, разделяя общий порыв, на миг отвернулся от вражеских кораблей и обменялся с Гриффитом суровой улыбкой по поводу достигнутого успеха.
— Крепить их бушприт к нашей бизань-мачте, — скомандовал лейтенант, — и мы очистим их палубы!
Человек двадцать с радостью бросились выполнять это приказание, и одними из первых были Болтроп и лоцман.
— Теперь он в нашей власти! — крикнул штурман. — Мы теперь хозяева и можем разрубить их лохань на дрова! Ибо, клянусь богом…
— Замолчи, грубый человек! — тоном строгого порицания произнес лоцман. — Не поминай имени господа всуе, ибо через минуту ты можешь предстать перед ликом его!
Штурман, прежде чем соскочить с бушприта неприятельского судна на палубу фрегата, изумленно взглянул на лоцмана, который спокойно следил за разгоравшейся вокруг него битвой, как будто уже заранее обеспечил результат, и только глаза его горели воинским пылом!
Грозный вид англичан и их воинственные крики воспламенили дух полковника Говарда. Протолкавшись к борту корабля, он ободрял своих друзей и звал их вперед.
— Замолчи, старый ворон, — крикнул штурман, хватая его за шиворот. — Убирайся в трюм, не то я прикажу выстрелить тобой из пушки!
— Сдавайся, мятежник! — закричал в ответ полковник, разгоряченный пылом сражения. — На колени! Проси пощады у оскорбленного тобой государя!
Воодушевленный минутной надеждой, старик схватился со своим жилистым противником, но исход этой короткой схватки еще не был решен, когда англичане, отброшенные огнем морской пехоты и грозным фронтом абордажников во главе с Гриффитом, отступили на бак своего корабля и попытались снова открыть огонь по противнику в ответ на смертоносные удары по корпусу их корабля из управляемой Барнстейблом пушки. Однако им удалось навести на американцев только одно орудие, заряженное картечью. Выстрел последовал с такого ничтожного расстояния, что даже пламя коснулось лиц американцев. Полковник начал уже изнемогать в объятиях своего врага, но в миг этой вспышки руки, державшие его за горло, ослабли, и оба борющихся беспомощно упали на колени, глядя друг на друга.
— Что, брат, — с угрюмой улыбкой воскликнул Болтроп, — досталось и тебе, ха!
Но полковник уже ничего не ответил, и оба они упали на палубу, где и остались беспомощные среди грохота и дикой суматохи сражения.
Пока кипела яростная битва, стихии не прекращали своей работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117