— О, если бы в самом деле было бесполезно увлекать в свои сети одно из лучших созданий Англии! Но оставим это. Я ненавижу двусмысленностей и потому скажу вам прямо, что мой намек относился к господину Вичекомбу.
— К господину Вичекомбу, сэр Блюуатер! — воскликнула Милдред, и старый моряк чувствовал, как она затрепетала всем телом. — Нет, ваша предосторожность не должна была относиться к человеку, подобному господину Вичекомбу.
— Таков уж свет, милая Милдред, и мы, старые моряки, волей или неволей часто это испытываем! Но я решился говорить правду, даже под опасением потерять навсегда вашу благосклонность, и потому скажу вам еще раз, что я никогда не встречал человека, который с первого раза произвел бы на меня такое неприятное впечатление, как господин Вичекомб.
При этих словах Милдред невольно и как бы бессознательно освободила свою руку из рук Блюуатера и, казалось, была поражена при мысли о той откровенности с чужим человеком, которая позволяла ему так резко опорочивать ее испытанного друга.
— Мне очень жаль, сэр, — сказала она с заметной холодностью, — что у вас такое невыгодное мнение о человеке, который заслужил здесь всеобщую любовь и уважение.
— Вижу, что мне приходится делить участь, общую всем незваным советникам, но я виню себя только за свою излишнюю смелость, милая Милдред. Я не люблю господина Вичекомба, этого вашего поклонника. Что же касается до всеобщего уважения, о котором вы говорите, то оно так естественно в людях, видящих в нем богатого наследника, что я его ровно ни во что ни ставлю.
— Богатого наследника! — повторила Милдред с обыкновенной приятностью своего голоса и снова взяла руку адмирала, которую за минуту так неожиданно бросила. — Уж не говорите ли вы о господине Томе Вичекомбе, племяннике сэра Вичерли?
— О ком же другом я мог говорить? Разве не он был сегодня целый день вашей тенью? Его внимание к вам так явно, что он, кажется, вовсе не считает нужным скрывать того, что ищет вашей руки.
— Неужели это так сильно вас поразило, сэр? Признаюсь вам, я на это смотрю совсем другими глазами. Мы так хорошо знакомы в Вичекомб-Холле, что нам кажется, будто вся эта фамилия должна быть одинаково к нам расположена с сэром Вичерли. Но справедливо ли ваше предположение или нет, а господин Том Вичекомб никогда не был и не будет моей симпатией.
— Мне чрезвычайно приятно это слышать! Вот его однофамилец, наш молодой лейтенант, — доблестный и благороднейший молодой человек, какого мне когда-либо случалось видеть! Если бы вы были моей дочерью, Милдред, я так же охотно отдал бы вас замуж за этого молодого человека, как оставил бы ему свое состояние, если бы он был моим сыном.
Милдред улыбнулась; хотя лукавое выражение ее лица и было отуманено печалью, но она достаточно владела собой, чтобы скрыть свои чувства.
— С вашим знанием света, сэр, — отвечала она, — вы как нельзя вернее оценили обоих молодых людей. Впрочем, господин Том Вичекомб, несмотря на то, что вы слышали сегодня от моего батюшки, вовсе не способен серьезно обо мне думать. Я вовсе не гожусь в леди Вичекомб, и, думаю, у меня достало бы благоразумия отклонить подобную честь, если бы мне ее и предложили.
— Но оставим этот разговор, потому что все мои предосторожности были совершенно излишни. Кажется, с этим господином Томом случилось здесь, на утесах, какое-то необыкновенное происшествие. Мне говорил о нем сэр Джервез, хотя и довольно неясно.
Милдред объяснила Блюуатеру его ошибку и потом довольно подробно рассказала ему об опасности, в которой находился лейтенант, упав с утеса, и о средствах, которые были приняты для его спасения.
— Все это как нельзя лучше показывает неустрашимость и мужество господина Вичекомба, — отвечал контр-адмирал довольно серьезно, — но, признаюсь вам, гораздо было бы лучше, если бы этого вовсе не случалось. Люди, которые по-пустому рискуют своей жизнью, вряд ли могут иметь много внутренних достоинств. Другое дело, если бы он имел на это какие-нибудь уважительные причины.
— О, он имел причину, сэр; он слишком далек от того, чтобы делать подобные безрассудства без особенной цели.
— Позвольте же мне узнать, в чем заключалась эта цель? Вероятно, она должна быть слишком уважительна, если потребовала такого отважного поступка.
Милдред была в большом затруднении, что отвечать адмиралу. Сердце ясно говорило ей причину, побудившую Вичерли взобраться на утесы, но она ни за что не решилась бы объяснить ее своему собеседнику, хотя в душе и чувствовала неизъяснимое удовольствие, происходившее вследствие сознания, что никто иной, как она сама, была виновницей этого отважного поступка.
— Цветы, которые растут в южной части этих утесов, адмирал Блюуатер, чрезвычайно душисты и красивы, — сказала она. — Услышав о них от матушки и меня и узнав, как мы их любим, он отважился взобраться за ними на утесы, не в этом месте, где они так отвесны, но в другом, где с небольшой осторожностью можно легко ходить; забывшись, он увлекся дальше того, сколько позволяло благоразумие — и несчастье случилось. Несмотря на это, я вовсе не считаю господина Вичекомба безрассудным.
— Он имеет прелестнейшего и красноречивейшего адвоката, милая Милдред, — отвечал Блюуатер, улыбаясь, хотя выражение лица его и было печально, — и потому совершенно оправдан.
Милдред старалась смеяться, думая этим скрыть свои собственные чувства, но ее слушатель был слишком опытен и проницателен, и, следовательно, его не легко было обмануть. На обратном пути к дому Милдред он был весьма неразговорчив, и когда они вошли в комнаты, Милдред заметила при свете свечи, что его лицо все еще было печально. Было уже далеко за полночь, когда он распростился с миссис Доттон и ее дочерью, обещая, до отплытия эскадры, еще увидеться с ними. Хотя и было уже очень поздно, но ни сама госпожа Доттон, ни Милдред не чувствовали расположения ко сну; они вышли снова на утес, желая насладиться приятной прохладой ночи.
Спустя несколько минут из-за утесов показалась восьмивесельная шлюпка, которая быстро летела к судну, на гафеле и топе бизань-мачты которого виднелись фонари, а на крюйс-бом-брам-стеньге развевался миленький контр-адмиральский флаг. Ближайшее судно к берегу был куттер, и когда шлюпка подошла к нему довольно близко, с палубы его раздался довольно громкий оклик: «Boat ahoy? ». На это послышался также довольно громкий ответ самого Блюуатера: «Контр-адмиральский флаг! ». Затем последовала снова глубокая тишина среди тихих и мерных ударов весел. Она прерывалась только с новым приближением шлюпки к судну, и тогда снова раздавались оклик и ответ, и снова воцарялось во всей окрестности безмолвие ночи. Наконец, шлюпка подошла к корме «Цезаря» — контр-адмиральского корабля, и в последний раз раздался оклик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74