— Черт их возьми, Дик! — сказал Джервез, бросив с негодованием последнее письмо. — Наемная совесть этих придворных пролаз прибегает к средству произвести сэра Джервеза в адмиралы, будто бросая мне приманку, мне, который произведен в вице-адмиралы только шесть месяцев назад, который гордится тем, что он каждый чин свой, от мичмана до последнего, получал за истинные заслуги, за свою храбрость. Я не приму чина, потому что каждый увидит в этом одну только приманку, подкуп!
— Я такого же мнения насчет ордена и ни за что не приму его.
Вице-адмирал пристально посмотрел на своего друга; ему казалось, что никогда еще Блюуатер не обнаруживал такого решительного намерения оставить службу Георга II.
Сэр Джервез хотел ответить, но в эту минуту послышался стук в дверь, возвещавший о новом посетителе. На этот раз в комнату вошел Галлейго, который также был включен в гостеприимное приглашение сэра Вичерли, распространявшееся на всех, непосредственно принадлежавших к свите сэра Джервеза.
— Кой черт принес тебя сюда? — закричал вице-адмирал довольно сердито, будучи прерван в самую важную минуту. — Ты, кажется, не на «Плантагенете», а в доме баронета, где и без тебя довольно буфетчиков и ключников, которые наверняка не нуждаются в твоих советах и приказаниях.
— Вот в этом-то, сэр Джервез, я и не согласен с вами, я думаю, сэр, что содержатель судна, то есть, я хочу сказать, каютный, хороший содержатель, мог бы в этом доме сделать множество улучшений. Я совещался уже об этом деле с кухаркой, и, верите ли, я насчитал ей до семи блюд, о которых она никогда и не слышала.
— Ну, какие же они, Галлейго? — спросил Блюуатер, подымая ногу на спинку ближайшего стула и намереваясь, по-видимому, пуститься в длинные рассуждения с каютным содержателем.
— Хорошо, сэр, самое первое блюдо, которое я назвал кухарке сэра Вичерли, госпоже Лардер, было лобскоус, и, поверите ли, она, бедняжка, никогда о нем и не слышала!
— Какое же было другое кушанье, которым ты привел в замешательство госпожу Лардер? — спросил контр-адмирал.
— Хорошо, сэр; она не больше знала и о чоудере. Когда я толковал ей о чоудере, она сделалась точно испанец при четвертом или пятом выстреле.
— Вы зачем сюда пожаловали, господин Галлейго? За тем ли, чтобы прочесть нам лекцию о блюдах или чтобы познакомить нас с вашими планами насчет эскадры? — спросил сэр Джервез гораздо серьезнее, чем он обыкновенно говорил со своим содержателем.
— Что вы, сэр Джервез, мне и не снилось ни то, ни другое. Рассказывать вам или адмиралу Блю (так называли матросы Блюуатера) что-нибудь о лобскоусе или чоудере было бы с моей стороны так же безрассудно, как возить в Ньюкасл каменный уголь. Что же касается движения нашей эскадры, то я очень хорошо знаю, что ему не бывать прежде, нежели мы не посоветуемся об этом в каюте старого Плантера.
— Позвольте же мне спросить, что привело вас сюда?
— С величайшим удовольствием, сэр Джервез, потому что я люблю отвечать на ваши вопросы. На этот раз мое поручение не к вам. Впрочем, в нем нет ничего важного, потому что мне нужно только вручить это письмецо адмиралу Блю.
— А откуда это письмо и как оно попало в твои руки? — спросил Блюуатер, разглядывая адрес, почерк которого, казалось, был ему известен.
— Оно из Лондона, и мне сказали, что надо сохранить в тайне, что вы его получили. Сегодня ночью прибыл сюда офицер, которому было приказано натянуть паруса своей коляски, сколько она в состоянии вынести. Встретившись с нашей лодкой, он осведомлялся, где бы ему отыскать адмирала Блю. Ему сказали, что я, так сказать, друг и слуга обоих адмиралов, и он обратился ко мне с вопросом. Я обещал ему передать письмо, кому следует, он и отдал мне его с предостережением, о котором я уже имел честь вам доложить.
— А я, верно, ничего не значу в ваших глазах, мистер Галлейго? — спросил резко вице-адмирал.
— Вы, сэр Джервез, как и всякий другой флаг-офицер, часто можете ошибаться, но я считаю вообще адмирала Блю и вас за одного человека, потому что знаю, что между вами нет никаких тайн.
— Довольно, Галлейго, — отвечал сэр Джервез ласково, — ты хоть и порядочный плут, но все-таки добрый малый. Прощай! Нам нужно еще о многом поговорить с адмиралом Блюуатером.
— Доброй ночи, господа, доброй ночи! Да благословит вас Господь! Прощайте, адмирал Блю. Мы с вами трое такие люди, которые сумеют хранить тайну, сколько бы она ни подвергалась течи в своем плавании.
Сэр Джервез прекратил хождение по комнате и с явным участием смотрел на своего друга, замечая, что тот в третий раз перечитывал письмо. Так как теперь не было посторонних свидетелей, то он не замедлил выразить свои мысли.
— Мои опасения, кажется, сбылись, Дик. Так! — вскричал он. — Это письмо, вероятно, от какого-нибудь важного приверженца Эдуарда Стюарта?
Контр-адмирал взглянул на своего друга с выражением, которое трудно было понять, и потом пробежал послание еще раз.
— Скажи мне, знаешь ли ты эту руку, Окес? Видел ли ты ее когда-нибудь прежде?
Он подал сэру Джервезу адрес, и тот, рассмотрев его внимательно, объявил, что эта рука ему вовсе не знакома.
— Я так и думал, — продолжал Блюуатер, тщательно отрывая подпись и сжигая ее на свечке, — пусть по крайней мере хоть его гнусная фамилия останется в тайне. Человек, подписавший это жалкое маранье, вполне достоин названия подлеца. На, прочитай, Окес, и скажи, не достоин ли он колесования?
Сэр Джервез взял письмо молча, с удивлением и начал его читать. Скоро, однако, румянец покрыл все его лицо, и он опустил письмо, чтобы взглянуть на своего товарища, исполненный негодования и удивления. Чтобы читатель понял причину таких чувств, мы сообщим содержание письма. Оно заключалось в следующем.
«Любезный Блюуатер!
Наша старинная дружба и родство, которым я немало горжусь, заставляют меня писать вам эти строки в столь важную минуту для всей Англии. Нельзя сомневаться в результате безрассудного поступка претендента. Тем не менее этот мальчишка причинит нам довольно беспокойств, прежде чем мы от него избавимся. Поэтому мы должны просить у всех наших друзей деятельной помощи и благоразумного содействия. Вся наша надежда сосредоточивается на вас; я желал бы быть такого же мнения и о всех остальных адмиралах нашего флота. Нас смущает немного, может быть, и незаслуженное, чего бы я от души желал, сомнение насчет верности известного вам командира эскадры.
Человек этот столь дорожит вашим мнением, что мы при одном намеке вам об этом предмете, зная ваши политические склонности, уверены, что вы при своем благоразумии устроите все как нельзя лучше. Сегодня утром король сказал своим приближенным: «Я надеюсь на адмирала Блюуатера, как на солнце». Весь Лондон о вас самого отличного мнения, и мне остается только сказать вам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74