— Давайте список, — буркнул Оуэн.
— Кстати, — сказал профессор, — теперь, я думаю, можно вас представить друг другу. Мистер Рондол будет работать с нами, поэтому…
— Мы уже знакомы, — вежливо улыбнулся я. — Со вчерашнего утра. Оуэна представил его пистолет.
Оуэн улыбнулся, но неприязнь в глазах оставалась. Да и Ламонт пожал плечами явно неодобрительно. Почему мафия не любит шуток?
— Мистер Рондол, позвольте представить вам Оуэна Бонафонте. Оуэн, это Язон Рондол.
Бонафонте. Красивая фамилия. Он смотрел на меня внимательно, настороженно, ожидая, должно быть, чтобы, я первый протянул руку. Боясь, должно быть, что, если он первый протянет ее, я могу не подать ему руки. Нет, право же, он не был похож на убийцу. Без пистолета и без трупа Джонаса в смешной детской пижамке. Что ж, я протяну ему руку, решил я. Он пожал мне руку, и рука его была сильной и уверенной. Что-то в нем все-таки было. У него даже хватило ума не пробормотать при представлении «очень приятно».
— И еще одно, дорогой Рондол. Насколько я знаю, у вас есть контора и даже секретарша. Вы хотите сохранить их? Я бы предпочел, чтобы вы их сохранили. Со временем, я уверен, вы сможете совмещать свое адвокатское призвание с работой у нас.
Расстаться с Гизелой? С толстой Гизелой, каждое утро, не успевающей накраситься дома? Господи, какой далекой вдруг показалась мне и моя милая маленькая контора, и блондинка с жадными глазами, и пистолетные выстрелы Гизелиной сумки.
— Я, пожалуй, сохраню и то и другое. Смогу я позвонить отсюда?
— Да, конечно. Хотите, напишите записку секретарше, и Оуэн завезет ее ей…
— Нет, это, пожалуй, может показаться ей подозрительным.
— Возможно, возможно.
Оуэн Бонафонте кивнул и вышел.
— Как вы думаете, кто он по специальности? — спросил Ламонт.
— Вчера утром, когда он направил на меня пистолет, мне показалось, что он делает это вполне профессионально…
Ламонт рассмеялся и довольно потер свои маленькие чистенькие лапки.
— Я в этом ничего не смыслю, но, наверное, вы не ошиблись. Но он умеет делать не только это…
— А что же еще? Накидывать на шею удавку?
Профессор покачал головой.
— Экий вы колючий человек; дорогой Рондол, — сказал он. — И недоброжелательный…
Это был первый выговор, который он мне сделал. Я не должен был забывать, что я на работе и патрон здесь не я, а он. Человек, который любит благовоспитанность, мягкость. И быструю безболезненную смерть. По крайней мере, для тех, кто ему безразличен.
— Бонафонте кончил Местакский университет. Вычислительные машины. Магистр. Прекрасная голова. Если бы он захотел, он мог бы легко стать доктором. Но у него другие амбиции…
— Какие же?
— Кто знает, кто знает… У меня, кстати, впечатление, что ему нравится Одри.
Ага, значит, вдобавок ко всему и это… Ламонт бросил на меня быстрый взгляд. Чего он хочет, стравить Бонафонте и меня? Держать перед двумя ослами клок сена, чтобы они быстрее бежали? Не похоже что-то; чтобы этот Оуэн был ослом и долго довольствовался сеном вприглядку.
— А Одри здесь бывает? — спросил я.
— Я ждал этого вопроса, — хитро улыбнулся Ламонт. — Бывает. Не слишком часто, но бывает. И я думаю, что вы вскоре сумеете с ней увидеться.
— А она… В курсе дела?
— В курсе чего?
— Ну, вашей, так сказать, специализации?
— Нет. Она ничего не знает. И не должна знать. Я не знаю, потеряю ли я ее, узнай она обо всем, но я не хочу рисковать. Она — все, что у меня есть в этом мире. Все, понимаете? Ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, и я вырастил ее. Один. Я был ей и матерью и отцом… Рондол, — воскликнул он, — вы не представляете, что она значит для меня… Одри… Даже этот загородный дом я назвал ее именем. Вилла «Одри». Чтобы не расставаться с ней ни на минуту… — Он вздохнул, помолчал и медленно добавил: — Мне неприятно вам угрожать, но если бы я узнал, что кто-то сказал или даже намекнул моей девочке, как я зарабатываю деньги, этот человек умер бы в тот же день… Вы понимаете меня?
— Вполне, профессор. Вы, как всегда, умеете очень точно передать свою мысль.
Ламонт пристально взглянул на меня, решая, наверное, рассердиться или нет. Он рассмеялся.
— Ну что ж, спасибо за комплимент. А сейчас я хотел бы, чтобы вы сразу занялись делом. Вот вам папочка, изучите все, что в ней находится. Заказчик желает, чтобы человек, о котором идет речь, получил шесть-восемь лет. Или, разумеется, полную переделку, выбери он ее. Когда у вас появятся какие-нибудь идеи, не стесняйтесь, приходите сюда ко мне, и мы обсудим их.
Я положил папку на стол. Обыкновенная темно-серая пластиковая папка. Довольно толстенькая. Мне не хотелось пока читать ее.
Теперь, когда мне предстояло устраиваться здесь надолго, я еще раз оглядел комнату. Она была довольно большой, светлой. Кровать, стол, диван, кресло, лампа, шкаф — что еще человеку нужно? Одна дверь вела в ванную комнату, другая — на лестницу. Она была незаперта, потому что я только поднялся сюда и сам закрыл за собой дверь. А до степени сознательности, когда запирают сами себя, я еще не дошел. Хотя, похоже, скоро дойду.
В комнате было жарко. Я потянулся было к кондиционеру, но вдруг захотел распахнуть окно. Раз дверь незаперта, вряд ли окно все еще подключено к какой-нибудь системе тревоги. Я осторожно открыл его. Ничего. Все тихо. Ни звонков, ни топота ног, ни криков. Но насчет подключения они все-таки не соврали. На обеих створках рамы я заметил маленькие контактики. И даже на форточке.
Я посмотрел на телефон. Боже, сколько, наверное, у него отводов… И в уши столь образованного Оуэна Бонафонте, и в машины, которые умеют использовать чужой голос. А может быть, меня на ночь даже будут просить проглотить микрофончик—другой?
Я стоял у раскрытого окна. Октябрь брал свое. Было холодно. Резкий ветер подхватывал с земли прелые листья и кружил над пожухлой травой. Недавно прошел дождик, и листья были влажными и почти не шуршали.
Тишина. Глубокая осенняя тишина. Негородская тишина, от которой на сердце у горожанина становится и грустно, и тревожно. Особенно когда горожанин за высокими стенами с проволокой, по которой пропущен ток.
Я закрыл окно и взял папку. О, ирония судьбы. Сколько раз я держал в руках похожие папки, в которых описывались чужие преступления, и думал о том, как выгородить того, кто это преступление совершил. И за это мне платили деньги. Теперь я должен прочесть о человеке, который ничего не совершил, и думать о том, как его утопить. И за это мне тоже платят. Какое развитое у нас общество и сколь многообразны его потребности! Я вздохнул и раскрыл папку. На первом листке было написано:
«Джон Кополла. Сорок четыре года. Шервуд, Местак-Хиллз, восемь.
Женат, двое детей.
Жена Аннабелла Ли, урожденная Грюнвальд, сорок лет, не работает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69