Я вращаю колесо истории назад. Сейчас мы находимся в школе с нашим милым Говардом Хардоахом, которого донимали задиры и смазливые девчонки. Я вспоминаю один случай. Маддо Страббинс, я вижу тебя. Ты выглядишь более представительным, чем тогда. Выйди вперед! Хочу напомнить тебе кое-что.
Маддо Страббинс смотрел сердито и сидел с вызывающим видом. Телохранители Говарда подошли поближе. Он поднялся на ноги и неспешно подошел к сцене, высокий, дородный мужчина с темными волосами и крупными чертами лица. Он стоял, глядя на Говарда со смешанным чувством презрения и неуверенности.
Хардоах заговорил резким голосом с металлическими нотками:
– Как приятно видеть тебя спустя столько лет! Ты все еще играешь во дворе?
– Нет. Это игра для детей – гонять мяч туда-сюда.
– Когда-то мы оба думали иначе. Я пришел на корт с новой ракеткой и мячиком. А ты явился туда вместе с Ваксом Баллом и выгнал меня, сказав: «Охлади свой пыл, Фимфл. Потренируйся на заднем дворе. Ты должен подождать до лучших времен». А потом вы играли моим мячом. Помнишь? Когда я попытался возражать, заявив, что пришел первым, ты ответил: «Заткнись, Фимфл! Я не могу играть, когда ты ноешь над ухом». Потом ты забросил мой мяч за забор, и он потерялся в траве. Помнишь?
Маддо Страббинс не ответил.
– Я долго переживал ту потерю, – продолжал Говард Хардоах. – Этот случай запал мне в память: мяч стоил пятьдесят центов. Мое время, потраченное на ожидание и поиски мяча, стоит еще один сев, то есть уже полтора сева. С учетом двадцати пяти процентов годовых набегает еще шестнадцать севов двадцать пять центов. Добавь десять севов в качестве штрафа за моральный ущерб, округли, и получится двадцать шесть севов. Заплати сейчас.
– Я не ношу с собой таких денег.
– Порите его двадцать шесть минут, потом отрежьте ему уши, – приказал своим телохранителям Говард Хардоах.
Страббинс задрожал:
– Подождите минутку… Вот деньги.
Он достал несколько купюр, потом повернулся и побрел к своему столу.
– Еще не все, – продолжал Говард Хардоах. – Ты заплатил мне только за потерянный мяч. «Сиди тихо», – сказал ты.
Телохранители поставили перед сценой деревянный стул с куском льда на сиденье, подвели Маддо Страббинса к стулу, сняли с него брюки, посадили его на лед и крепко привязали.
– Сиди спокойно и тихо, охлади свою задницу, – велел Говард Хардоах. – Ты выкинул мой мяч, а меня так и подмывает приказать отрезать твои мячики, но я понимаю, это твое единственное семейное развлечение. Мы сделаем по-другому…
Вперед вышел один из телохранителей и приложил ко лбу Маддо Страббинса какое-то приспособление. Тот закричал от боли. Когда приспособление убрали, на коже осталась буква «Ф» фиолетового цвета.
– Это заглавная буква пресловутого прозвища Фимфл, – пояснил Говард Хардоах. – Она будет меткой для каждого, кто, как я вспомню, произносил его. Прозвище придумал Блой Садалфлоурис. Поэтому следующим номером программы объявим этого тучного борова.
Блоя Садалфлоуриса раздели донага и вытатуировали буквы «Ф» по всему телу, кроме ягодиц, где слово «Фимфл» написали целиком.
– Ты придерживаешься моды, – ухмыльнулся Хардоах, критически осмотрев его. – Когда будешь купаться в озере Скуни и твои друзья спросят, почему ты пятнистый, как леопард, отвечай: «Я наказан за длинный язык!» Эй, ребята, а ведь верно! Пометьте-ка заодно и его язык, как и все остальное… Итак, кто следующий? Эдвер Висси? Вперед, пожалуйста… Помнишь Анжелу де Дейн? Хорошенькую маленькую девушку из низшего сословия? Я восхищался Анжелой со всем пылом своего романтического сердца. Однажды, когда я разговаривал с ней, подошел ты и оттолкнул меня, сказав: «Беги вдоль, Фимфл. И держись подальше. Анжела пойдет со мной в другую сторону». Я долго ломал себе голову над этим приказом. «Беги вдоль…» Вдоль чего? Дороги? Воображаемой линии? Длинного пути? – Голос Хардоаха стал гнусавым. – На сей раз мы упростим дело и вообразим, что вокруг павильона есть беговая дорожка. Ты будешь «бежать вдоль», и мы узнаем, что ты имел в виду тогда. Четыре собаки будут преследовать тебя и кусать за ноги, если ты попытаешься остановиться. Эй, Эдвер! Дай нам посмотреть на пару быстрых ног. Пробегись «вдоль»! Жаль, маленькой Анжелы здесь нет, чтобы повеселиться вместе с нами.
Телохранители отправили Эдвера Висси на дорожку, а четыре гончих помчались сзади с рычанием и лаем.
Сидевший рядом с Джерсеном цимбалист пробормотал:
– Вы когда-нибудь видели подобное? Этот человек безумен, если устраивает такие представления.
– Будьте осторожны, – предупредил Джерсен. – Он слышит шепот, произнесенный десять минут назад на расстоянии мили. Пока он ведет себя еще прилично. Он в хорошем настроении.
– Надеюсь никогда не увидеть его в ярости. Программа продолжалась. Говард Хардоах изощрялся все больше. Он разошелся не на шутку.
Олимп Омстед назначила Говарду свидание в зоне отдыха Блинник-Понд. Говард протащился десять миль и ждал четыре часа только для того, чтобы увидеть, как Олимп приехала в компании с Гардом Форнблюмом.
– Теперь тебя отвезут в отдаленное место, – сказал Говард. – Ты подождешь до восьми часов утра, а потом прогуляешься пешком двадцать миль до реки Виггал. Но чтобы ты навсегда запомнила этот случай, я придумал еще одну шутку.
Мадам Олимп раздели до пояса, одну грудь выкрасили в ярко-красный цвет, другую в ярко-синий, а на живот поставили лиловую букву «Ф».
– Прекрасно! – воскликнул Говард Хардоах. – Теперь тебе будет трудно обманывать, пользуясь доверием молодых ребят.
Пока Говард сосредоточил свое внимание на Леопольде Фриссе, Олимп вывели из павильона и увезли на исходную позицию. Леопольд обучал молодого Говарда, как «поцеловать себя в зад». Теперь перед Леопольдом поставили в соответствующую позу шесть свиней, и он должен был целовать каждую в анальное отверстие.
Ипполиту Фауер, ударившую Говарда по лицу на парадном крыльце школы, отшлепали два телохранителя, пока маэстро Кутте играл на скрипке, чтобы заглушить ее крики. Опустившись на колени, он с трудом водил смычком по струнам.
Говард Хардоах с отвращением выхватил у него скрипку:
– Я выпил раз в пять больше тебя! Ты хвастался, что хороший музыкант, а не можешь играть, даже когда выпьешь чуть-чуть! Постыдился бы. Я сыграл намного правильнее в тот раз…
Он сделал знак телохранителям, и те опять начали хлестать Ипполиту, которая снова закричала, а Говард заиграл на скрипке. Он начал пританцовывать, продолжая игру, время от времени поднимая то одну, то другую длинную ногу и слегка притопывая ею, важно выступая вперед, подгибая колени. Его глаза были полузакрыты, а лицо – неподвижно.
Цимбалист смущенно повернулся к Джерсену:
– По правде говоря, он играет великолепно… Уверенно, заметьте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Маддо Страббинс смотрел сердито и сидел с вызывающим видом. Телохранители Говарда подошли поближе. Он поднялся на ноги и неспешно подошел к сцене, высокий, дородный мужчина с темными волосами и крупными чертами лица. Он стоял, глядя на Говарда со смешанным чувством презрения и неуверенности.
Хардоах заговорил резким голосом с металлическими нотками:
– Как приятно видеть тебя спустя столько лет! Ты все еще играешь во дворе?
– Нет. Это игра для детей – гонять мяч туда-сюда.
– Когда-то мы оба думали иначе. Я пришел на корт с новой ракеткой и мячиком. А ты явился туда вместе с Ваксом Баллом и выгнал меня, сказав: «Охлади свой пыл, Фимфл. Потренируйся на заднем дворе. Ты должен подождать до лучших времен». А потом вы играли моим мячом. Помнишь? Когда я попытался возражать, заявив, что пришел первым, ты ответил: «Заткнись, Фимфл! Я не могу играть, когда ты ноешь над ухом». Потом ты забросил мой мяч за забор, и он потерялся в траве. Помнишь?
Маддо Страббинс не ответил.
– Я долго переживал ту потерю, – продолжал Говард Хардоах. – Этот случай запал мне в память: мяч стоил пятьдесят центов. Мое время, потраченное на ожидание и поиски мяча, стоит еще один сев, то есть уже полтора сева. С учетом двадцати пяти процентов годовых набегает еще шестнадцать севов двадцать пять центов. Добавь десять севов в качестве штрафа за моральный ущерб, округли, и получится двадцать шесть севов. Заплати сейчас.
– Я не ношу с собой таких денег.
– Порите его двадцать шесть минут, потом отрежьте ему уши, – приказал своим телохранителям Говард Хардоах.
Страббинс задрожал:
– Подождите минутку… Вот деньги.
Он достал несколько купюр, потом повернулся и побрел к своему столу.
– Еще не все, – продолжал Говард Хардоах. – Ты заплатил мне только за потерянный мяч. «Сиди тихо», – сказал ты.
Телохранители поставили перед сценой деревянный стул с куском льда на сиденье, подвели Маддо Страббинса к стулу, сняли с него брюки, посадили его на лед и крепко привязали.
– Сиди спокойно и тихо, охлади свою задницу, – велел Говард Хардоах. – Ты выкинул мой мяч, а меня так и подмывает приказать отрезать твои мячики, но я понимаю, это твое единственное семейное развлечение. Мы сделаем по-другому…
Вперед вышел один из телохранителей и приложил ко лбу Маддо Страббинса какое-то приспособление. Тот закричал от боли. Когда приспособление убрали, на коже осталась буква «Ф» фиолетового цвета.
– Это заглавная буква пресловутого прозвища Фимфл, – пояснил Говард Хардоах. – Она будет меткой для каждого, кто, как я вспомню, произносил его. Прозвище придумал Блой Садалфлоурис. Поэтому следующим номером программы объявим этого тучного борова.
Блоя Садалфлоуриса раздели донага и вытатуировали буквы «Ф» по всему телу, кроме ягодиц, где слово «Фимфл» написали целиком.
– Ты придерживаешься моды, – ухмыльнулся Хардоах, критически осмотрев его. – Когда будешь купаться в озере Скуни и твои друзья спросят, почему ты пятнистый, как леопард, отвечай: «Я наказан за длинный язык!» Эй, ребята, а ведь верно! Пометьте-ка заодно и его язык, как и все остальное… Итак, кто следующий? Эдвер Висси? Вперед, пожалуйста… Помнишь Анжелу де Дейн? Хорошенькую маленькую девушку из низшего сословия? Я восхищался Анжелой со всем пылом своего романтического сердца. Однажды, когда я разговаривал с ней, подошел ты и оттолкнул меня, сказав: «Беги вдоль, Фимфл. И держись подальше. Анжела пойдет со мной в другую сторону». Я долго ломал себе голову над этим приказом. «Беги вдоль…» Вдоль чего? Дороги? Воображаемой линии? Длинного пути? – Голос Хардоаха стал гнусавым. – На сей раз мы упростим дело и вообразим, что вокруг павильона есть беговая дорожка. Ты будешь «бежать вдоль», и мы узнаем, что ты имел в виду тогда. Четыре собаки будут преследовать тебя и кусать за ноги, если ты попытаешься остановиться. Эй, Эдвер! Дай нам посмотреть на пару быстрых ног. Пробегись «вдоль»! Жаль, маленькой Анжелы здесь нет, чтобы повеселиться вместе с нами.
Телохранители отправили Эдвера Висси на дорожку, а четыре гончих помчались сзади с рычанием и лаем.
Сидевший рядом с Джерсеном цимбалист пробормотал:
– Вы когда-нибудь видели подобное? Этот человек безумен, если устраивает такие представления.
– Будьте осторожны, – предупредил Джерсен. – Он слышит шепот, произнесенный десять минут назад на расстоянии мили. Пока он ведет себя еще прилично. Он в хорошем настроении.
– Надеюсь никогда не увидеть его в ярости. Программа продолжалась. Говард Хардоах изощрялся все больше. Он разошелся не на шутку.
Олимп Омстед назначила Говарду свидание в зоне отдыха Блинник-Понд. Говард протащился десять миль и ждал четыре часа только для того, чтобы увидеть, как Олимп приехала в компании с Гардом Форнблюмом.
– Теперь тебя отвезут в отдаленное место, – сказал Говард. – Ты подождешь до восьми часов утра, а потом прогуляешься пешком двадцать миль до реки Виггал. Но чтобы ты навсегда запомнила этот случай, я придумал еще одну шутку.
Мадам Олимп раздели до пояса, одну грудь выкрасили в ярко-красный цвет, другую в ярко-синий, а на живот поставили лиловую букву «Ф».
– Прекрасно! – воскликнул Говард Хардоах. – Теперь тебе будет трудно обманывать, пользуясь доверием молодых ребят.
Пока Говард сосредоточил свое внимание на Леопольде Фриссе, Олимп вывели из павильона и увезли на исходную позицию. Леопольд обучал молодого Говарда, как «поцеловать себя в зад». Теперь перед Леопольдом поставили в соответствующую позу шесть свиней, и он должен был целовать каждую в анальное отверстие.
Ипполиту Фауер, ударившую Говарда по лицу на парадном крыльце школы, отшлепали два телохранителя, пока маэстро Кутте играл на скрипке, чтобы заглушить ее крики. Опустившись на колени, он с трудом водил смычком по струнам.
Говард Хардоах с отвращением выхватил у него скрипку:
– Я выпил раз в пять больше тебя! Ты хвастался, что хороший музыкант, а не можешь играть, даже когда выпьешь чуть-чуть! Постыдился бы. Я сыграл намного правильнее в тот раз…
Он сделал знак телохранителям, и те опять начали хлестать Ипполиту, которая снова закричала, а Говард заиграл на скрипке. Он начал пританцовывать, продолжая игру, время от времени поднимая то одну, то другую длинную ногу и слегка притопывая ею, важно выступая вперед, подгибая колени. Его глаза были полузакрыты, а лицо – неподвижно.
Цимбалист смущенно повернулся к Джерсену:
– По правде говоря, он играет великолепно… Уверенно, заметьте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60