— А если плохо?
Палафокс засмеялся:
— Те, кто плохо планируют, встречаются на дне океана.
14
Напротив Эйльянре, через пролив Гилиан, находилась область Матиоле — место, овеянное особой славой. Самые фантастические и романтические события в сказаниях древнего Пао происходили в Матиоле. К югу от Матиоле раскинулась зеленая равнина Памалистен — с полями и чудесными садами. Здесь неподалеку друг от друга, как бы на вершинах гигантского семиугольника, находились семь городов. В центре этого семиугольника находилось Певческое Поле, где проходили традиционные народные песнопения. Из всех массовых форм народной активности на Пао песнопения в Памалистене считались самыми престижными.
Задолго до рассвета на восьмой день восьмой недели восьмого месяца поле начало заполняться народом. Над каждой тысячей человек горел небольшой огонь, вся равнина наполнилась шелестом и шепотом.
К рассвету толпы прибыло: в основном это были семьи, оживленные и жизнерадостные, одетые по паонитской моде. Маленькие дети были в чистых белых блузах, дети постарше — в школьной форме с различными эмблемами, взрослые — в платье, цвета и оттенки которого соответствовали их социальному статусу.
Встало солнце, и паонитский день засиял всеми своими красками — голубой, белой, желтой. Поле было заполнено толпой, миллионы стояли плечом к плечу, некоторые говорили между собой приглушенным шепотом, но большинство стояло молча, каждая личность сливалась с толпой, отдавая силы своей души всеобщей восторженной мощи.
Послышались первые звуки пения: длинные звуки-вздохи, перемежаемые интервалами абсолютной тишины. Звуки становились все громче, интервалы тишины между ними все короче, и вот уже песня зазвучала во всю силу — нет, песней назвать это было нельзя, ибо отсутствовали и мелодия, и тональность. Это была гармония трех миллионов голосов, сливающихся и проникающих друг в друга, определенной эмоциональной окраски. Эмоции сменялись, казалось бы, спонтанно, но на самом деле в строгой последовательности; стоны скорби сменялись звуками торжества, и равнина, казалось, то окутывалась мрачным туманом, то искрилась алмазной россыпью.
Летели часы, песнопение набирало силу. Когда солнце прошло две трети пути до зенита, со стороны Эйльянре появился в небе длинный черный летательный аппарат. Он медленно снизился в дальнем конце поля. Тех, кто стоял неподалеку, просто отбросило и швырнуло на землю — многие чудом избежали гибели. Несколько любопытствующих бездельников приникли к иллюминаторам, но сошедший на землю отряд нейтралоидов в ярко-красном и голубом молча оттащил их.
Четверо слуг вначале расстелили на земле черно-коричневый ковер, затем вынесли полированное кресло черного дерева, обитое черным.
Песнопение приобрело чуть иной характер, что было внятно лишь чуткому паонитскому уху. Бустамонте, вышедший из салона, был паонитом, он услышал
— и понял.
Пение продолжалось. Оно снова изменило характер, будто бы прибытие Бустамонте было не более чем мимолетным пустяком — оно стало еще более язвительным, в нем переплетались насмешка и ненависть. Перед самым полуднем пение смолкло. Толпа зашевелилась, общий вздох удовлетворения пронесся и замер. Все, кто мог, опустились на землю.
Бустамонте схватился за подлокотники кресла, чтобы встать. Толпа сейчас больше чем когда-либо была готова воспринимать его слова. Он включил микрофон у себя на плече и сделал шаг вперед. Общий вздох пронесся по толпе — вздох изумления и восторга.
Глаза всех были устремлены на небо — прямо над головой Бустамонте появился огромный четырехугольник из струящегося черного бархата с гербом династии Панасперов.
Под ним прямо в воздухе стояла одинокая фигура. На человеке были короткие черные брюки и щегольской черный плащ, наброшенный на одно плечо. Человек заговорил: слова его пробежали как эхо по всему Певческому Полю.
— Паониты, я ваш Панарх — я Беран, сын Аэлло, наследник древней династии Панасперов. Много лет я прожил в изгнании, ожидая совершеннолетия. Бустамонте служил при дворе Аюдором. Он совершил ошибку, и вот я пришел, чтобы занять его место. Сейчас я призываю Бустамонте покориться и передать мне власть законным порядком. Бустамонте, говори!
Бустамонте уже что-то говорил. Дюжина нейтралоидов с огнеметами ринулась вперед. Они опустились на одно колено, прицелились. Вспышки белого пламени вырвались из стволов и устремились к тому месту, где в воздухе парила маленькая черная фигурка. Она, казалось, взорвалась — по толпе пронесся вздох ужаса. Стволы направились на черный прямоугольник, но тот оказался неуязвимым.
Бустамонте важно и свирепо выступил вперед:
— Такая судьба ожидает всех идиотов, шарлатанов — и любого, кто покусится на законную власть. Самозванец, как вы видите…
Голос Берана, казалось, зазвучал с самого неба:
— Ты уничтожил лишь мое изображение, Бустамонте. Ты должен признать меня: я — Беран, Панарх Пао.
— Берана не существует! — зарычал Бустамонте. — Он умер! Умер вместе с Аэлло!
— Я Беран! Я жив! А сейчас ты и я примем «пилюли правды», и любой, кто захочет, задаст нам вопрос и узнает правду. Ты согласен?
Бустамонте колебался. Толпа ревела. Бустамонте повернулся к страже, отрывисто отдавая приказания. Он забыл выключить микрофон, и его слова услышали все три миллиона паонитов.
— Вызовите полицейский отряд. Блокируйте территорию. Он должен быть уничтожен!
Толпа заговорила и затихла, и когда слова Бустамонте достигли их сознания, снова зашумела. Бустамонте сорвал с плеча микрофон, что-то пролаял одному из министров. Тот замялся и, казалось, возразил. Бустамонте направился обратно в свой корабль. За ним гурьбой последовала его свита.
Толпа зароптала и, будто повинуясь единому порыву, хлынула с Певческого Поля. В самом центре, где было больше всего народу, давка была сильнее всего. Началось всеобщее движение. Люди теряли друг друга, зовы и крики вплелись в нарастающий шум. Страх стал словно осязаемым, по полю распространялся едкий запах.
Черный четырехугольник исчез, небо было чистым и ясным. Толпа была беззащитной, в толкотне люди затаптывали друг друга — началась паника.
Появился отряд полиции. Солдаты сновали там и сям, словно акулы — паника превратилась в безумие, крики слились в непрерывный визг. Но по краю толпа все-таки растекалась, рассеиваясь по полю. Полицейский отряд метался в нерешительности, затем покинул поле.
Беран съежился, ушел в себя. Он был мертвенно бледен, в глазах метался ужас.
— Почему мы не смогли этого предвидеть? Мы виновны не менее Бустамонте!
— Не имеет смысла поддаваться эмоциям, — сказал Палафокс.
Беран не отвечал. Он сидел скорчившись, глядя в никуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43