В свое прощальное письмо ты вложила еще одно, с просьбой переслать его Тосиюки-тян. Я очень сожалею, но вынужден сказать, что не стал передавать его. И в этом - моя вина. Я полагал... полагал, что этого не стоит делать, так как опасался продолжения ваших отношений. Я опасался, что письмо твое может повлиять на то, как он выполнит свою задачу. Я был не прав и прошу простить меня.
Он склонился в низком, долгом поклоне.
- Пожалуйста, не сожалейте об этом, - ответила Кэтлин, стараясь ничем не выдать боль и обиду, вскипевшую внутри. ("Он не узнал. Он так и не узнал...") - Вы были правы. Вы были правы, несмотря ни на что. Теперь я понимаю: из нашего союза действительно не могло получиться ничего хорошего.
Да! Пока люди продолжают вести себя так глупо! Пока мы не начнем все заново, где-нибудь в другом месте, подальше от этих проклятых черных дыр древних культур, и древних обычаев, и древних представлений о том, что - прилично, что - приемлемо и что - верно! Будь проклята; будь проклята эта война!
- Я вовсе не считаю, что поступил правильно, Кэтлин-тян. - Исивара глубоко вздохнул. - В любом случае прости меня за то, что я не отправил этого письма. И тут я должен перейти к еще одному делу. После... после последнего вылета Тосиюки командующий базой переслал мне этот модуль памяти. Он был обнаружен в его личных вещах вместе с просьбой переслать его мне, если он... если он не вернется. Среди прочего в этом модуле памяти имелось письмо к тебе. Я не читал его... но готов переслать сейчас, если ты пожелаешь.
- Да. Домо аригато годзаимас.
- Тогда я оставлю тебя. Весьма сожалею, что причинил тебе боль.
- И я, Исивара-сама, глубоко скорблю о вашей утрате.
- Всего хорошего тебе, Кэти-тян. Саенара.
Прощание это для японского языка было чуть резковатым, проникнутым печалью о том, что двое расстающихся могут никогда не увидеться вновь. Поклонившись, Кэтлин выбрала более неформальное:
- Домо аригато годзаимас, Исивара-сама. Дэва мата.
Ее слова означали гораздо большее, чем просто: "Что ж, увидимся".
Казалось, на долю секунды в темных глазах министра среди прочих тщательно скрываемых чувств мелькнуло удивление. Он поклонился, и экран опустел.
Секунду спустя перед ней появился Юкио в черном кителе Космических сил самообороны, с крохотными хризантемами тю-и в петлицах. Он, очевидно, находился в какой-то будке; за спиной его виднелся расплывчатый, смазанный холл. Издали слышался чей-то смех, расплывчатые фигуры беседовали, стоя у стола для пинг-понга.
Вот он, противник...
Юкио на экране улыбнулся.
- Привет, Тикако. Мне малость неловко, не хотелось бы драматизировать или еще чего-то такого, но... если ты видишь все это, значит, я мертв. - Губы его продолжали улыбаться, но глаза потемнели, взгляд сделался предельно серьезным. - Когда мы были здесь вместе, я чувствовал себя... странно. Точно меня разорвали надвое. Наверное, моя западная половинка не очень хорошо ужилась с нихондзином. И - может быть, я, конечно, ошибаюсь - точно такая же внутренняя борьба шла в тебе. Когда отец сказал, что ты уехала обратно в Америку, я решил, что ты, наверное, сочла все, что было между нами, ужасной ошибкой...
Он так и не узнал... Он так и не получил моего письма.
- Знаешь, Тикако, все это было очень нелегко. Я не мог просто так взять и отвернуться от своей семьи. Наверное, ты бы чувствовала то же самое по отношению к своему отцу. И своей стране. Даже не знаю, как бы мы справились со всем этим. Но хотел бы тебе сказать, что как-нибудь наверняка справились бы. Это я узнал от тебя, Тикако. Если любовь крепка, для нее нет препятствий. Скорее всего, ты уже знаешь, что ООН велела нам присоединиться к войне против Соединенных Штатов. Я ненавижу это распоряжение всей душой, но - в силу того, кто я и что я, должен повиноваться. Таково мое... наверное, ты бы сказала, "наследие". Наследие самураев. Я сделаю то, что должен сделать. И, если придется, погибну. Но хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя всем своим сердцем и всегда буду помнить о тебе... у нас обязательно все получилось бы, будь судьба к нам хоть немного благосклоннее. Помни меня, Тикако.
- А-а, Тоси-тян! - воскликнул кто-то неподалеку. - Исё-ни ко-най?
- Има ику! - ответил Юкио, снова поворачиваясь к экрану - Мне пора. Я просто хотел сказать... что люблю тебя. Где бы я ни был. Саенара, Тикако.
Много-много позже в гостиную в поисках Кэтлин заглянул Джефф Уорхерст. Разгадав жертву ферзя, он целый час провел в поисках плана, позволявшего бы не брать фигуру, но при том сохранить возможность продолжать игру. Наконец подходящее решение вроде бы нашлось, и ему не терпелось его испытать, но, заглянув в комнату, он увидел, что Кэтлин все еще сидит на полу, уткнувшись лицом в сложенные на столике руки, и тихонько плачет. Некоторое время он размышлял, не войти ли к ней, но вскоре передумал, тихонько прикрыл дверь, оставляя Кэтлин наедине с ее горем.
После смерти отца он сам узнал, что такое горе. И - как необходимо порой побыть одному...
Среда, 4 июля;
03:43 по времени гринвичского меридиана.
"Сидония-1"; Сидонийская равнина, Марс;
сол 5672-й; 15:10 по марсианскому солнечному времени.
Майор Майк Гарроуэй вышел из главного модуля "Сидонии-1". Был день, и пески Сидонийской равнины золотились в лучах яркого марсианского солнца.
Да, здесь в самом деле было прекрасно... несмотря даже на отсутствие теплого океана.
Странно, но Гарроуэю начинал нравиться Марс, во всей своей безлюдной, пронзительной красоте, во всем своем песчаном, каменном, холодном величии. Конечно, с океаном все-таки нечего было и сравнивать, и Гарроуэй все так же мечтал о собственном причале на Багамах, но притом собирался вовсю наслаждаться оставшимся временем на Марсе. Кэтлин, наверное, будет довольна отцом.
Он надеялся, что с Кэтлин все в порядке. После боя, когда была восстановлена связь с Землей, они начали часто обмениваться письмами. Но вскоре, всего через несколько дней, она перестала отвечать, и это тревожило все сильнее и сильнее. В конце концов генерал Уорхерст сообщил ему о том, что Кэтлин звонил лично министр международной торговли и индустрии Японии. И хотя Агентство национальной безопасности, конечно же, расшифровало и записало их разговор, Уорхерст о его содержании ничего не знал. А сама Кэтлин ничего не сказала ни ему, ни Гарроуэю.
- Будь я проклят, если знаю, о чем они там беседовали, - сказал ему Уорхерст. - Знаю только, что она ездила в Японию в мае, перед самой войной... да еще - что через четыре дня после этого проклятого звонка из Токио поступили первые данные о том, что они готовы перейти на нашу сторону, если мы гарантируем им доступ к сидонийским находкам. Да, Марк, похоже, дочка твоя - вовсе не проста...
Не проста? Да, это уж точно. Однако он с ней еще поговорит! Что ей, интересно, понадобилось в этой Японии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Он склонился в низком, долгом поклоне.
- Пожалуйста, не сожалейте об этом, - ответила Кэтлин, стараясь ничем не выдать боль и обиду, вскипевшую внутри. ("Он не узнал. Он так и не узнал...") - Вы были правы. Вы были правы, несмотря ни на что. Теперь я понимаю: из нашего союза действительно не могло получиться ничего хорошего.
Да! Пока люди продолжают вести себя так глупо! Пока мы не начнем все заново, где-нибудь в другом месте, подальше от этих проклятых черных дыр древних культур, и древних обычаев, и древних представлений о том, что - прилично, что - приемлемо и что - верно! Будь проклята; будь проклята эта война!
- Я вовсе не считаю, что поступил правильно, Кэтлин-тян. - Исивара глубоко вздохнул. - В любом случае прости меня за то, что я не отправил этого письма. И тут я должен перейти к еще одному делу. После... после последнего вылета Тосиюки командующий базой переслал мне этот модуль памяти. Он был обнаружен в его личных вещах вместе с просьбой переслать его мне, если он... если он не вернется. Среди прочего в этом модуле памяти имелось письмо к тебе. Я не читал его... но готов переслать сейчас, если ты пожелаешь.
- Да. Домо аригато годзаимас.
- Тогда я оставлю тебя. Весьма сожалею, что причинил тебе боль.
- И я, Исивара-сама, глубоко скорблю о вашей утрате.
- Всего хорошего тебе, Кэти-тян. Саенара.
Прощание это для японского языка было чуть резковатым, проникнутым печалью о том, что двое расстающихся могут никогда не увидеться вновь. Поклонившись, Кэтлин выбрала более неформальное:
- Домо аригато годзаимас, Исивара-сама. Дэва мата.
Ее слова означали гораздо большее, чем просто: "Что ж, увидимся".
Казалось, на долю секунды в темных глазах министра среди прочих тщательно скрываемых чувств мелькнуло удивление. Он поклонился, и экран опустел.
Секунду спустя перед ней появился Юкио в черном кителе Космических сил самообороны, с крохотными хризантемами тю-и в петлицах. Он, очевидно, находился в какой-то будке; за спиной его виднелся расплывчатый, смазанный холл. Издали слышался чей-то смех, расплывчатые фигуры беседовали, стоя у стола для пинг-понга.
Вот он, противник...
Юкио на экране улыбнулся.
- Привет, Тикако. Мне малость неловко, не хотелось бы драматизировать или еще чего-то такого, но... если ты видишь все это, значит, я мертв. - Губы его продолжали улыбаться, но глаза потемнели, взгляд сделался предельно серьезным. - Когда мы были здесь вместе, я чувствовал себя... странно. Точно меня разорвали надвое. Наверное, моя западная половинка не очень хорошо ужилась с нихондзином. И - может быть, я, конечно, ошибаюсь - точно такая же внутренняя борьба шла в тебе. Когда отец сказал, что ты уехала обратно в Америку, я решил, что ты, наверное, сочла все, что было между нами, ужасной ошибкой...
Он так и не узнал... Он так и не получил моего письма.
- Знаешь, Тикако, все это было очень нелегко. Я не мог просто так взять и отвернуться от своей семьи. Наверное, ты бы чувствовала то же самое по отношению к своему отцу. И своей стране. Даже не знаю, как бы мы справились со всем этим. Но хотел бы тебе сказать, что как-нибудь наверняка справились бы. Это я узнал от тебя, Тикако. Если любовь крепка, для нее нет препятствий. Скорее всего, ты уже знаешь, что ООН велела нам присоединиться к войне против Соединенных Штатов. Я ненавижу это распоряжение всей душой, но - в силу того, кто я и что я, должен повиноваться. Таково мое... наверное, ты бы сказала, "наследие". Наследие самураев. Я сделаю то, что должен сделать. И, если придется, погибну. Но хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя всем своим сердцем и всегда буду помнить о тебе... у нас обязательно все получилось бы, будь судьба к нам хоть немного благосклоннее. Помни меня, Тикако.
- А-а, Тоси-тян! - воскликнул кто-то неподалеку. - Исё-ни ко-най?
- Има ику! - ответил Юкио, снова поворачиваясь к экрану - Мне пора. Я просто хотел сказать... что люблю тебя. Где бы я ни был. Саенара, Тикако.
Много-много позже в гостиную в поисках Кэтлин заглянул Джефф Уорхерст. Разгадав жертву ферзя, он целый час провел в поисках плана, позволявшего бы не брать фигуру, но при том сохранить возможность продолжать игру. Наконец подходящее решение вроде бы нашлось, и ему не терпелось его испытать, но, заглянув в комнату, он увидел, что Кэтлин все еще сидит на полу, уткнувшись лицом в сложенные на столике руки, и тихонько плачет. Некоторое время он размышлял, не войти ли к ней, но вскоре передумал, тихонько прикрыл дверь, оставляя Кэтлин наедине с ее горем.
После смерти отца он сам узнал, что такое горе. И - как необходимо порой побыть одному...
Среда, 4 июля;
03:43 по времени гринвичского меридиана.
"Сидония-1"; Сидонийская равнина, Марс;
сол 5672-й; 15:10 по марсианскому солнечному времени.
Майор Майк Гарроуэй вышел из главного модуля "Сидонии-1". Был день, и пески Сидонийской равнины золотились в лучах яркого марсианского солнца.
Да, здесь в самом деле было прекрасно... несмотря даже на отсутствие теплого океана.
Странно, но Гарроуэю начинал нравиться Марс, во всей своей безлюдной, пронзительной красоте, во всем своем песчаном, каменном, холодном величии. Конечно, с океаном все-таки нечего было и сравнивать, и Гарроуэй все так же мечтал о собственном причале на Багамах, но притом собирался вовсю наслаждаться оставшимся временем на Марсе. Кэтлин, наверное, будет довольна отцом.
Он надеялся, что с Кэтлин все в порядке. После боя, когда была восстановлена связь с Землей, они начали часто обмениваться письмами. Но вскоре, всего через несколько дней, она перестала отвечать, и это тревожило все сильнее и сильнее. В конце концов генерал Уорхерст сообщил ему о том, что Кэтлин звонил лично министр международной торговли и индустрии Японии. И хотя Агентство национальной безопасности, конечно же, расшифровало и записало их разговор, Уорхерст о его содержании ничего не знал. А сама Кэтлин ничего не сказала ни ему, ни Гарроуэю.
- Будь я проклят, если знаю, о чем они там беседовали, - сказал ему Уорхерст. - Знаю только, что она ездила в Японию в мае, перед самой войной... да еще - что через четыре дня после этого проклятого звонка из Токио поступили первые данные о том, что они готовы перейти на нашу сторону, если мы гарантируем им доступ к сидонийским находкам. Да, Марк, похоже, дочка твоя - вовсе не проста...
Не проста? Да, это уж точно. Однако он с ней еще поговорит! Что ей, интересно, понадобилось в этой Японии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96