На память приходит преподобный Уилкинс...
— Низко, очень низко с вашей стороны, мистер Пепис, вспомнить сейчас о нём!
— Он смотрит на вас с Небес, говоря: «Жду, не дождусь встречи, Даниель, но готов потерпеть ещё лет двадцать-тридцать, ради всего святого не торопитесь ко мне, удалите камень и завершите свой труд».
— Я искренне считаю, что ничего более позорного вы уже не скажете, мистер Пепис. Пожалуйста; оставьте больного человека в покое.
— Отлично!.. Тогда едем в паб.
— Спасибо, мне нездоровится.
— Когда вы последний раз принимали твёрдую пищу?
— Не помню.
— А жидкую?
— Я не имею намерения принимать жидкость, поскольку не могу её выводить.
— Всё равно едем в паб, мы устраиваем вам проводы.
— Отмените их, мистер Пепис. Начались равноденственные шторма. Отправляться сейчас в Америку было бы глупо. Я договорился с одним очень старым знакомым, мистером Эдмундом Поллингом, который давно собирается перебраться в Массачусетс вместе с семьёй. Мы условились в апреле следующего года взойти на строящийся сейчас корабль «Торбэй» и примерно через...
— Вы умрёте в течение недели.
— Знаю.
— Самое время для проводов. — Пепис дважды хлопнул в ладоши. Хлопки почему-то отозвались глухим стуком в соседней комнате.
— Я не дойду до вашей кареты.
— И не надо, — сказал Пепис, открывая дверь. За ней стояли двое носильщиков с портшезом — очень маленьким, не больше саркофага, сделанным специально, чтобы пассажира можно было внести прямо в дом. Такими предпочитали пользоваться стеснительные особы, в частности, проститутки.
— Фи, что люди подумают?
— Что Королевское общество пригласило на своё заседание загадочную личность — исключительно с научной целью! — отвечал Пепис. — Бросьте, не думайте о наших репутациях, их уже не испортить, и у нас будет уйма времени с этим разобраться.
Напутствуемые по большей части неконструктивной критикой со стороны мистера Пеписа носильщики, слегка позеленев, подняли Даниеля с кровати. Он помнил вонь, стоявшую в комнате умирающего Уилкинса; видимо, от него разило так же. Тело было лёгким и сухим, как вяленая рыба. Даниеля усадили в чёрный ящик и закрыли дверцу. От прежних пассажирок внутри сохранился аромат пудры и духов, а может быть, так пах обычный лондонский воздух по контрасту с его комнатой. Система отсчёта накренилась и закачалась — его несли вниз по лестнице.
На север вдоль римской стены — то есть не в ту сторону. Однако перед лицом смерти нелепо тревожиться о таком пустяке, как то, что тебя похитили носильщики. С усилием повернув шею и выглянув в занавешенное окошко сзади, Даниель увидел едущую за ними карету Пеписа.
По мере того как портшез маневрировал по улицам и проулкам, за окошком мелькали различные виды и в большей или меньшей степени печальные сцены. Некое большое, почти законченное каменное здание с высоким куполом вновь и вновь возникало впереди, с каждым разом всё ближе. Это был Бедлам.
Сейчас любой лондонец принялся бы кричать и вырываться, осознав, что его собрались запереть на неопределённый срок. Однако Даниель в числе немногих лондонцев знал, что Бедлам — не только мусорная свалка безумцев, но и приют его друга и коллеги мистера Роберта Гука. Он спокойно позволил внести себя в главные ворота.
Тем не менее ему полегчало, когда носильщики свернули от запертых комнат к обители Гука под самым куполом. Вопли помешанных стихли, обратившись в едва различимый гул, а вскоре их и вовсе заглушили веселые голоса из-за полированной двери. Пепис обежал портшез и распахнул дверь, за которой оказались все не только Гук, но Христиан Гюйгенс, Исаак Ньютон и его тень Фатио, Роберт Бойль, Джон Локк, Роджер Комсток, Кристофер Рен и еще человек двадцать — по большей части завсегдатаи Королевского общества, к которым присоединились несколько стариков, таких как Эдмунд Поллинг и Стерлинг Уотерхауз.
Даниеля вынули из портшеза, как заморскую диковину из ящика, и поддержали под локти, чтобы он выслушал троекратное «ура» собравшихся. Роджер Комсток (который, с тех пор как все сдерживающие факторы дали деру во Францию, день ото дня становился все более значительным), взобравшись на гуков стол для шлифовки линз (Гук вскипел, и Рену пришлось удерживать его за полу), призвал собравшихся к молчанию.
— Все мы знаем, как высоко мистер Даниель Уотерхауз ставит алхимию, — начал Роджер. Комизм усугублялся преувеличенной важностью голоса и манер, он обращался, как к Парламенту. Когда слушатели отсмеялись, он продолжил так же торжественно. — Алхимия в наше время явила множество чудес и, как заверили меня самые выдающиеся ее адепты, в ближайшие годы осуществит цель, к которой алхимики стремились тысячелетиями, подарить нам жизнь беспутную!
Комната взорвалась хохотом, обратившись в истинный Бедлам. Роджер Комсток изобразил на лице величайшее недоумение. Даниель покосился на Исаака, вот уж кто не склонен был смеяться шуткам над алхимией и бессмертием. Однако Исаак улыбался и переглядывался с Фатио.
Роджер поднес ладонь к уху и внимательно прислушался, потом сделал вид, будто совершенно опешил.
— Что? Вы говорите, «бессмертную»? — Он с притворным возмущением указал пальнем на Бойля — Сударь, завтра я пришлю к вам своего поверенного — извольте вернуть деньги назад!
Слушатели совершенно обессилели от хохота, чего Роджер и добивался. Они могли лишь ждать, когда оратор продолжит.
— Покамест алхимики явили много чудес поменьше. Те, кто посещает питейные заведения — во всяком случае, так мне рассказывали, — эмпирически установили, что пьянящие напитки содержат нежелательные примеси. Самая вредная из них — вода, которая, скапливаясь в мочевом пузыре, вынуждает пьющего выходить на холод, ветер и дождь, под осуждающие взгляды друзей и прохожих, дабы опорожнить сказанный пузырь, что в случае нашего почетного гостя занимает до двух недель.
— В свое оправдание могу заметить, что за эти две недели я успеваю протрезветь, — сказал Даниель, — и, вернувшись, обнаруживаю, что вы опорожнили все стаканы.
Роджер Комсток отвечал:
— Истинно. Я отдаю их содержимое нашим собратьям-алхимикам для опытов. Они научились удалять воду из вина и получать чистый дух. Однако речь моя начинает смахивать на отвлеченную проповедь, посему перейдем к вопросам практическим. Джентльмены, прошу погасить все курительные принадлежности! Мы не желаем спалить творение мистера Гука. Здешние обитатели так напугаются, что со страху придут в рассудок! Я держу в руке упомянутый чистый дух, и он способен сжечь все здание не хуже греческого огня. Опасность не минует, пока наш почетный гость не соблаговолит перелить содержимое стакана в себя. Ваше здоровье, Даниель! Будьте уверены:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Низко, очень низко с вашей стороны, мистер Пепис, вспомнить сейчас о нём!
— Он смотрит на вас с Небес, говоря: «Жду, не дождусь встречи, Даниель, но готов потерпеть ещё лет двадцать-тридцать, ради всего святого не торопитесь ко мне, удалите камень и завершите свой труд».
— Я искренне считаю, что ничего более позорного вы уже не скажете, мистер Пепис. Пожалуйста; оставьте больного человека в покое.
— Отлично!.. Тогда едем в паб.
— Спасибо, мне нездоровится.
— Когда вы последний раз принимали твёрдую пищу?
— Не помню.
— А жидкую?
— Я не имею намерения принимать жидкость, поскольку не могу её выводить.
— Всё равно едем в паб, мы устраиваем вам проводы.
— Отмените их, мистер Пепис. Начались равноденственные шторма. Отправляться сейчас в Америку было бы глупо. Я договорился с одним очень старым знакомым, мистером Эдмундом Поллингом, который давно собирается перебраться в Массачусетс вместе с семьёй. Мы условились в апреле следующего года взойти на строящийся сейчас корабль «Торбэй» и примерно через...
— Вы умрёте в течение недели.
— Знаю.
— Самое время для проводов. — Пепис дважды хлопнул в ладоши. Хлопки почему-то отозвались глухим стуком в соседней комнате.
— Я не дойду до вашей кареты.
— И не надо, — сказал Пепис, открывая дверь. За ней стояли двое носильщиков с портшезом — очень маленьким, не больше саркофага, сделанным специально, чтобы пассажира можно было внести прямо в дом. Такими предпочитали пользоваться стеснительные особы, в частности, проститутки.
— Фи, что люди подумают?
— Что Королевское общество пригласило на своё заседание загадочную личность — исключительно с научной целью! — отвечал Пепис. — Бросьте, не думайте о наших репутациях, их уже не испортить, и у нас будет уйма времени с этим разобраться.
Напутствуемые по большей части неконструктивной критикой со стороны мистера Пеписа носильщики, слегка позеленев, подняли Даниеля с кровати. Он помнил вонь, стоявшую в комнате умирающего Уилкинса; видимо, от него разило так же. Тело было лёгким и сухим, как вяленая рыба. Даниеля усадили в чёрный ящик и закрыли дверцу. От прежних пассажирок внутри сохранился аромат пудры и духов, а может быть, так пах обычный лондонский воздух по контрасту с его комнатой. Система отсчёта накренилась и закачалась — его несли вниз по лестнице.
На север вдоль римской стены — то есть не в ту сторону. Однако перед лицом смерти нелепо тревожиться о таком пустяке, как то, что тебя похитили носильщики. С усилием повернув шею и выглянув в занавешенное окошко сзади, Даниель увидел едущую за ними карету Пеписа.
По мере того как портшез маневрировал по улицам и проулкам, за окошком мелькали различные виды и в большей или меньшей степени печальные сцены. Некое большое, почти законченное каменное здание с высоким куполом вновь и вновь возникало впереди, с каждым разом всё ближе. Это был Бедлам.
Сейчас любой лондонец принялся бы кричать и вырываться, осознав, что его собрались запереть на неопределённый срок. Однако Даниель в числе немногих лондонцев знал, что Бедлам — не только мусорная свалка безумцев, но и приют его друга и коллеги мистера Роберта Гука. Он спокойно позволил внести себя в главные ворота.
Тем не менее ему полегчало, когда носильщики свернули от запертых комнат к обители Гука под самым куполом. Вопли помешанных стихли, обратившись в едва различимый гул, а вскоре их и вовсе заглушили веселые голоса из-за полированной двери. Пепис обежал портшез и распахнул дверь, за которой оказались все не только Гук, но Христиан Гюйгенс, Исаак Ньютон и его тень Фатио, Роберт Бойль, Джон Локк, Роджер Комсток, Кристофер Рен и еще человек двадцать — по большей части завсегдатаи Королевского общества, к которым присоединились несколько стариков, таких как Эдмунд Поллинг и Стерлинг Уотерхауз.
Даниеля вынули из портшеза, как заморскую диковину из ящика, и поддержали под локти, чтобы он выслушал троекратное «ура» собравшихся. Роджер Комсток (который, с тех пор как все сдерживающие факторы дали деру во Францию, день ото дня становился все более значительным), взобравшись на гуков стол для шлифовки линз (Гук вскипел, и Рену пришлось удерживать его за полу), призвал собравшихся к молчанию.
— Все мы знаем, как высоко мистер Даниель Уотерхауз ставит алхимию, — начал Роджер. Комизм усугублялся преувеличенной важностью голоса и манер, он обращался, как к Парламенту. Когда слушатели отсмеялись, он продолжил так же торжественно. — Алхимия в наше время явила множество чудес и, как заверили меня самые выдающиеся ее адепты, в ближайшие годы осуществит цель, к которой алхимики стремились тысячелетиями, подарить нам жизнь беспутную!
Комната взорвалась хохотом, обратившись в истинный Бедлам. Роджер Комсток изобразил на лице величайшее недоумение. Даниель покосился на Исаака, вот уж кто не склонен был смеяться шуткам над алхимией и бессмертием. Однако Исаак улыбался и переглядывался с Фатио.
Роджер поднес ладонь к уху и внимательно прислушался, потом сделал вид, будто совершенно опешил.
— Что? Вы говорите, «бессмертную»? — Он с притворным возмущением указал пальнем на Бойля — Сударь, завтра я пришлю к вам своего поверенного — извольте вернуть деньги назад!
Слушатели совершенно обессилели от хохота, чего Роджер и добивался. Они могли лишь ждать, когда оратор продолжит.
— Покамест алхимики явили много чудес поменьше. Те, кто посещает питейные заведения — во всяком случае, так мне рассказывали, — эмпирически установили, что пьянящие напитки содержат нежелательные примеси. Самая вредная из них — вода, которая, скапливаясь в мочевом пузыре, вынуждает пьющего выходить на холод, ветер и дождь, под осуждающие взгляды друзей и прохожих, дабы опорожнить сказанный пузырь, что в случае нашего почетного гостя занимает до двух недель.
— В свое оправдание могу заметить, что за эти две недели я успеваю протрезветь, — сказал Даниель, — и, вернувшись, обнаруживаю, что вы опорожнили все стаканы.
Роджер Комсток отвечал:
— Истинно. Я отдаю их содержимое нашим собратьям-алхимикам для опытов. Они научились удалять воду из вина и получать чистый дух. Однако речь моя начинает смахивать на отвлеченную проповедь, посему перейдем к вопросам практическим. Джентльмены, прошу погасить все курительные принадлежности! Мы не желаем спалить творение мистера Гука. Здешние обитатели так напугаются, что со страху придут в рассудок! Я держу в руке упомянутый чистый дух, и он способен сжечь все здание не хуже греческого огня. Опасность не минует, пока наш почетный гость не соблаговолит перелить содержимое стакана в себя. Ваше здоровье, Даниель! Будьте уверены:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96