В комнате, кроме него, было тринадцать гостей. Одиннадцать сочли замечание неслыханным моветоном (чем оно и было) и потому промолчали. Даниель не переживал — его простят, потому что он пьян и знаком с высокопоставленными людьми. Один — Вигани, алхимик, — с ходу раскусил, к чему Даниель клонит. Если Вигани всё последнее время ходил за Исааком по пятам, как сегодня за Даниелем, и так же внимательно ловил каждое слово, он должен был знать многое. Во всяком случае, кончики его усов пошли вверх, и он спрятал нехорошую улыбку за бокалом с вином.
Однако самый молодой и пьяный из собеседников Даниеля, не скрывавший, что отчаянно хочет вступить в Королевское общество, проглотил наживку вместе с крючком.
— Уж скорее ночные посетители мистера Ньютона обратятся в его веру, чем он — в их!
Послышались сдержанные смешки. Раззадоренный оратор продолжал:
— Только Боже сохрани их потом вернуться во Францию! После того, что Людовик сделал с гугенотами, можно представить, как он примет завзятого...
— А уж тем более — в Испанию с её инквизицией! — со смехом ввернул Вигани, умело пытаясь свести разговор к чему-то совершенно банальному и не стоящему слов. В конце концов, вряд ли кто-нибудь из его собеседников стал бы защищать испанскую инквизицию.
Однако Даниель не для того столько лет прожил среди придворных, чтобы спасовать перед такой уловкой. Он так же умело развернул разговор назад.
— Боюсь, нам придётся ждать учреждения английской инквизиции, дабы узнать, что не договорил наш друг!
— За этим дело не станет, — пробормотал кто-то.
Круговая оборона дрогнула! Однако Вигани уже оправился от удара.
— Инквизиция! Чепуха! Король — рьяный поборник свободы совести... по крайней мере так уверяет доктор Уотерхауз.
— Я лишь говорю то, что поручил мне король.
— Не вы ли только что выпустили из тюрьмы целую толпу диссентеров?
— Вы исключительно хорошо осведомлены о моих занятиях, сэр, — сказал Даниель. — Истинная правда. В тюрьмах освободилось немало мест.
— Негоже им простаивать, — заметил кто-то.
— Король найдёт, кем их заполнить, — подхватил другой.
— Предсказать несложно. Вопрос позаковыристей: как будет зваться этот король?
— Англией.
— Я имею в виду христианское имя.
— Так вы считаете, он будет христианином?
— А вы считаете, сейчас он христианин?
— Мы о короле, который живёт в Уайтхолле, или о том, что был замечен в Гааге?
— Тот, что живёт в Уайтхолле, мечен с тех пор, как побывал во Франции; мечен на лице, на руках, на...
— Господа, господа, вы, кажется, угорели от духоты! — вскричал самый старый из учёных мужей с таким видом, будто его самого сейчас хватит удар. — Доктор Уотерхауз всего лишь справляется о своём старом друге, нашем коллеге Ньютоне.
— Эту ли версию мы будем излагать английской инквизиции?
— Господа, будьте серьёзнее! — возмутился старейший из учёных мужей, весь багровый (и не от неловкости). — Берите пример с мистера Ньютона: сколь прилежно он занимается геометрией, алгеброй, астрономией...
— Эсхатологией, астрологией, алхимией...
— Нет, нет! С тех пор, как здесь побывал мистер Галлей, Ньютон куда реже принимает гостей, и синьор Вигани вынужден искать общества в трапезной.
— Мне нет надобности его искать, — отвечал Вигани, — ибо оно всегда обретается под этими сводами.
— Прошу меня извинить, — сказал Даниель. — Сдаётся мне, что Ньютону не помешает гость.
— Возможно, ему не помешает пригоршня хлебных крошек, — проговорил кто-то. — Замечено, что в последнее время он роется у себя в саду, как курица.
Не могу не осудить тех, кто в ослеплении перед героическими свершеньями древних вознёс их до небес, не думая, что новое время явило нам не меньше славного и удивительного.
Джемелли Карери
В воротах Даниель одолжил у привратника фонарь и вступил в проход, ведущий к улочке между зубчатыми стенами. В стене слева от него была дверь; отомкнув её своим ключом, Даниель оказался в саду, засаженном отчасти невысокими плодовыми деревцами, отчасти кустами и травой. Слева деревья повыше заслоняли окна жилых помещений, втиснутых между воротами и церковью. Только что проклюнувшиеся листья фосфорическим взрывом застыли в свете из Исааковых окон. Впрочем, на первом этаже окна были темны, звёзды над крышей горели ясно и чётко, а не колыхались от жара и не прятались за дымом из труб. Исааковы печи простыли, содержимое тиглей затвердело, как камень. Весь их жар перешёл в его голову.
Даниель, держа фонарь на уровне колена, осветил гравийную дорожку, и всё, что Исаак нарыл, как курица, проступило отчётливым барельефом.
Каждый чертёж начинался одинаково: Исаак носком башмака или палкой проводил на земле кривую. Не какую-то определённую — окружность или параболу, — но кривую вообще. Вес во Вселенной криволинейно, всякая кривая постоянно меняется, однако движением ноги или палки Исаак выхватывал частную кривую — какую угодно — из гудящего многообразия, как лягушка языком — одного комара из роя. Заключённая в гравии кривая становилась недвижной и беззащитной. Исаак мог стоять и смотреть на неё сколько вздумается, как сэр Роберт Мори — на заспиртованного угря. Затем Исаак принимался чертить прямые, возводить эшафот из лучей, касательных, нормалей и хорд. Поначалу казалось, будто они растут произвольно, но когда прямые складывались в треугольник, тот как по волшебству оказывался эхом другого треугольника, расположенного в другом месте. Факт этот открывал шлюз, по которому информация устремлялась из одной части чертежа в другую или даже перетекала на соседний чертеж. Правда, результата Даниель так ни разу и не увидел, ибо на самом интересном месте чертеж обрывался и переходил в цепочку следов — лунных кратеров на гравии Исаак спешил в дом, дабы закрепить чертеж чернилами на бумаге.
Даниель прошёл по следам в их некогда общее жилье. Всюду громоздился привычный алхимический сор, но не столь опасный, как прежде, ибо все здесь давно остыло. Даниель обводил фонарем одну притихшую комнату за другой и видел застывшее минеральное вещество, косное и неподатливое, в которое всегда возвращается природа: тигли в коросте окалины, закопченные колбы, оплавленные щипцы, черные куски угля, шарики ртути в трещинах между половицами, открытую шкатулку с гинеями у окна, оставленную словно в желании уверить прохожих, что здешний обитатель вполне равнодушен к золоту.
На столе лежали письма, написанные на латыни господами из Праги, Неаполя, Сен-Жермена и адресованные JEOVA SANCTUS ONUS. Между ними проглядывал огромный, прибитый к столешнице чертеж Даниель сдвинул часть книг и бумаг, чтобы его рассмотреть Ему подумалось, что Исаак — подобно Рену, Гуку и самому Даниелю — подался в архитекторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96