– Он поднял голову. – Запиши, Амад, запиши на одиссарском: расстояния в Бескрайних Водах, тут и тут… и расстояние от Бритайи до этой реки… видимо, Днапр… и размеры Длинного моря с востока на запад… а Жаркой Риканны – с севера на юг…
Он продиктовал несколько чисел, затем велел отметить соотношение между антлом и всеми привычными мерами, а также длину большого земного круга. Его величина повергла Амада в трепет; он закатил глаза, схватился за нос и некоторое время беззвучно шевелил губами, пересчитывая соколиные полеты в дни конного и пешего пути. Потом сказал:
– Получается, мой светлый господин, что своими ногами я бы измерил земную окружность за четыре года… При том, что шел бы по ровной дороге, не заботился о еде и питье и не рисковал попасть в рабство… Если же вспомнить о горах и пустынях, об океанах и реках, и о всех отродьях шакала, что попадались мне по пути… Велик Митраэль! Жизни не хватит!
– Митраэль тут ни при чем, – сказал Дженнак. – Разве под силу ему создать столь огромный мир?
– Признаться, я тоже в этом сомневаюсь. Выходит, его создали твои боги? Милостивые Кино Раа?
– Нет. Мир был всегда или возник сам по себе в какие-то безмерно древние времена, а боги явились в него, желая помочь людям. И если сотворили они что-нибудь в мире сем, так одно лишь разумное начало в человеке – то, что ты называешь душой. Так и было, Амад, не сомневайся!
Он вновь погрузился в свиток, где приводились размеры Океанов Восхода и Заката на основании написанного Сеннамом (что было бесспорной истиной, как всякое божественное слово), а затем следовал расчет примерной величины восточных материков. С Жаркой Риканной все было ясно, ибо она отделялась морями от большего континента, а вот с Ближней и Дальней вопрос оставался открытым. Как разделить пса с отвислым брюхом на две половинки? Можно не делить вообще, а можно отсечь голову, что Чан-тар и сделал, наметив рубеж по реке Днапр и ее мысленному продолжению к северу, к восточной оконечности моря Чати и Земли Дракона. Все, что лежало западнее, – Бритайя. Ибера, Атали, Драконий полуостров и земли, в коих скитались фаранты, гермиумы, скатары, зилы и прочие варварские племена, – предлагалось считать Ближней Риканной; все, что было восточнее, начиная с земель росайнов, – Дальней. И эта дальняя часть превосходила ближнюю раз в десять.
Странно, подумал Дженнак, для чего вообще их делить? Было бы правильнее назвать весь континент Верхней Риканной и отказаться от прежних имен, никак не связанных с расположением суши и вод. Но Чантар все-таки разделил пса на две части, и в том заключался какой-то тайный смысл. Может, и не пес это вовсе, а кость?.. – промелькнуло у Дженнака в голове. Та самая кость, что швыряют оголодавшему волку? Однако таким куском подавится кайман!
Он покосился в окно и понял, что миновало время дневной трапезы и приближается уже вечерняя: солнечный диск склонялся к бирюзовым водам, а где-то за ними торчали песий хвост или нога, частица огромного континента, словно подманивая волчью стаю. Вцепятся, не оторвешь! И начнут множиться в новых просторных землях, набираться сил и мощи, строить крепости и города, копить богатство – то, что, по словам О'Каймора, будет повелевать всем миром… Не Мейтасса, не Коатль, а богатство! Но у любых сокровищ есть хозяин, и вот он-то – истинный властелин! Возьмет сокровища Одо'ата или Ах-Шират, и мечта их исполнится: не они, так внуки их овладеют миром. По праву самых богатых, самых сильных!
Как бы лекарство премудрого Чантара не оказалось опасней болезни, – подумал Дженнак, сворачивая карту. Он оставил ее на столе рядом со свитком, затем поднялся и начал кружить по хогану, мимо окна и сундуков, что стояли у противоположной стены. Амад задумчиво следил за ним.
– Светлый господин, – наконец произнес он, – странно я себя чувствую сейчас… чувствую так, словно в сердце разом поют соловьи и воет тоскливый ветер, а душа полна счастья и печали… Только не знаю я, чего в ней больше!
– Что одарило тебя счастьем, и что – печалью? – спросил Дженнак, не останавливая своего кружения.
– Счастлив я оттого, что приобщился к великим истинам, и познал мудрость их, и понял, сколь огромен мир, – а раз он так велик, то найдется в нем место всему, что я жажду отыскать. Может, я нашел бы это здесь, в прекрасной Инкале? Но пришли мы в этот город тайно и тайно уйдем, осмотрев его чудеса с заоблачных высей, будто не люди мы, а журавли. И, подумав об этом, чувствую я печаль. Но была бы она меньше, мой господин, если бы только… если б…
– Чего же ты хочешь? – с улыбкой поторопил сказителя Дженнак.
– Если бы премудрый владыка этих мест… отец госпожи Чоллы… если бы дозволил он мне заглянуть в сундуки, в хранилища знаний, и насладиться видом своих богатств, был бы я счастлив, и пели бы в сердце моем одни соловьи. Не сочти мою просьбу дерзкой, светлый господин, но…
Дженнак прервал его, откинув крышку на ближнем сундуке.
– Вот, наслаждайся! Только думаю я, что многие книги написаны на майясском и арсоланском, а тебе знаком лишь язык Одиссара.
– Ничего, – сказал Амад, – ничего, мой господин, книг тут больше, чем незнакомых языков. Я что-нибудь найду. Если мне позволят задержаться здесь на ночь… и если девушки не станут мешать… не потащат меня на ложе…
Каждому – свои радости, подумал Дженнак и осторожно прикрыл дверь.
* * *
В День Ветра, после утренней трапезы, он вновь встретился с Че Чантаром.
День этот, последний в месяце, хоть и носил бурное имя, оказался тихим, спокойным и солнечным; потоки света заливали нависшую над пропастью террасу, искрясь в воде бассейнов и камешках мозаики, высвечивая лики и одеяния богов, обращая шпили Инкалы золотыми стрелами, нацеленными в небеса. Воздух был прозрачен и свеж, и насыщен странной смесью ароматов, ибо соединились в нем дыхание горных вершин, запахи моря, нагретых солнцем камней и благоухавшей цветами и зеленью прибрежной равнины. Дженнак пил этот живительный нектар и вспоминал о душных испарениях тропических лесов; временами вставали перед ним селение на берегу реки, зеленые стены джассы, желто-серое болото, а на фоне этих картин – лица ренигского владетеля, и старого вождя арахака, и девушки Чали. Он мог бы дотянуться к ним мысленно, но зачем? Главное он знал: все они находились еще по эту сторону Великой Пустоты.
Голос Чантара раздался в его ушах:
– Успел ли ты прочитать мой свиток, родич? И все ли понятно, о чем написано там?
– Вполне. Кроме одного: зачем ты сделал эти записи. Ведь у тебя есть сфера…
Сильные пальцы коснулись ложбинки на подбородке.
– Не зачем, а для кого… Ведь дар богов я не покажу всем, а написанное будет прочитано многими. И в первую очередь теми, кто ищет власти над миром, – Чантар язвительно усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Он продиктовал несколько чисел, затем велел отметить соотношение между антлом и всеми привычными мерами, а также длину большого земного круга. Его величина повергла Амада в трепет; он закатил глаза, схватился за нос и некоторое время беззвучно шевелил губами, пересчитывая соколиные полеты в дни конного и пешего пути. Потом сказал:
– Получается, мой светлый господин, что своими ногами я бы измерил земную окружность за четыре года… При том, что шел бы по ровной дороге, не заботился о еде и питье и не рисковал попасть в рабство… Если же вспомнить о горах и пустынях, об океанах и реках, и о всех отродьях шакала, что попадались мне по пути… Велик Митраэль! Жизни не хватит!
– Митраэль тут ни при чем, – сказал Дженнак. – Разве под силу ему создать столь огромный мир?
– Признаться, я тоже в этом сомневаюсь. Выходит, его создали твои боги? Милостивые Кино Раа?
– Нет. Мир был всегда или возник сам по себе в какие-то безмерно древние времена, а боги явились в него, желая помочь людям. И если сотворили они что-нибудь в мире сем, так одно лишь разумное начало в человеке – то, что ты называешь душой. Так и было, Амад, не сомневайся!
Он вновь погрузился в свиток, где приводились размеры Океанов Восхода и Заката на основании написанного Сеннамом (что было бесспорной истиной, как всякое божественное слово), а затем следовал расчет примерной величины восточных материков. С Жаркой Риканной все было ясно, ибо она отделялась морями от большего континента, а вот с Ближней и Дальней вопрос оставался открытым. Как разделить пса с отвислым брюхом на две половинки? Можно не делить вообще, а можно отсечь голову, что Чан-тар и сделал, наметив рубеж по реке Днапр и ее мысленному продолжению к северу, к восточной оконечности моря Чати и Земли Дракона. Все, что лежало западнее, – Бритайя. Ибера, Атали, Драконий полуостров и земли, в коих скитались фаранты, гермиумы, скатары, зилы и прочие варварские племена, – предлагалось считать Ближней Риканной; все, что было восточнее, начиная с земель росайнов, – Дальней. И эта дальняя часть превосходила ближнюю раз в десять.
Странно, подумал Дженнак, для чего вообще их делить? Было бы правильнее назвать весь континент Верхней Риканной и отказаться от прежних имен, никак не связанных с расположением суши и вод. Но Чантар все-таки разделил пса на две части, и в том заключался какой-то тайный смысл. Может, и не пес это вовсе, а кость?.. – промелькнуло у Дженнака в голове. Та самая кость, что швыряют оголодавшему волку? Однако таким куском подавится кайман!
Он покосился в окно и понял, что миновало время дневной трапезы и приближается уже вечерняя: солнечный диск склонялся к бирюзовым водам, а где-то за ними торчали песий хвост или нога, частица огромного континента, словно подманивая волчью стаю. Вцепятся, не оторвешь! И начнут множиться в новых просторных землях, набираться сил и мощи, строить крепости и города, копить богатство – то, что, по словам О'Каймора, будет повелевать всем миром… Не Мейтасса, не Коатль, а богатство! Но у любых сокровищ есть хозяин, и вот он-то – истинный властелин! Возьмет сокровища Одо'ата или Ах-Шират, и мечта их исполнится: не они, так внуки их овладеют миром. По праву самых богатых, самых сильных!
Как бы лекарство премудрого Чантара не оказалось опасней болезни, – подумал Дженнак, сворачивая карту. Он оставил ее на столе рядом со свитком, затем поднялся и начал кружить по хогану, мимо окна и сундуков, что стояли у противоположной стены. Амад задумчиво следил за ним.
– Светлый господин, – наконец произнес он, – странно я себя чувствую сейчас… чувствую так, словно в сердце разом поют соловьи и воет тоскливый ветер, а душа полна счастья и печали… Только не знаю я, чего в ней больше!
– Что одарило тебя счастьем, и что – печалью? – спросил Дженнак, не останавливая своего кружения.
– Счастлив я оттого, что приобщился к великим истинам, и познал мудрость их, и понял, сколь огромен мир, – а раз он так велик, то найдется в нем место всему, что я жажду отыскать. Может, я нашел бы это здесь, в прекрасной Инкале? Но пришли мы в этот город тайно и тайно уйдем, осмотрев его чудеса с заоблачных высей, будто не люди мы, а журавли. И, подумав об этом, чувствую я печаль. Но была бы она меньше, мой господин, если бы только… если б…
– Чего же ты хочешь? – с улыбкой поторопил сказителя Дженнак.
– Если бы премудрый владыка этих мест… отец госпожи Чоллы… если бы дозволил он мне заглянуть в сундуки, в хранилища знаний, и насладиться видом своих богатств, был бы я счастлив, и пели бы в сердце моем одни соловьи. Не сочти мою просьбу дерзкой, светлый господин, но…
Дженнак прервал его, откинув крышку на ближнем сундуке.
– Вот, наслаждайся! Только думаю я, что многие книги написаны на майясском и арсоланском, а тебе знаком лишь язык Одиссара.
– Ничего, – сказал Амад, – ничего, мой господин, книг тут больше, чем незнакомых языков. Я что-нибудь найду. Если мне позволят задержаться здесь на ночь… и если девушки не станут мешать… не потащат меня на ложе…
Каждому – свои радости, подумал Дженнак и осторожно прикрыл дверь.
* * *
В День Ветра, после утренней трапезы, он вновь встретился с Че Чантаром.
День этот, последний в месяце, хоть и носил бурное имя, оказался тихим, спокойным и солнечным; потоки света заливали нависшую над пропастью террасу, искрясь в воде бассейнов и камешках мозаики, высвечивая лики и одеяния богов, обращая шпили Инкалы золотыми стрелами, нацеленными в небеса. Воздух был прозрачен и свеж, и насыщен странной смесью ароматов, ибо соединились в нем дыхание горных вершин, запахи моря, нагретых солнцем камней и благоухавшей цветами и зеленью прибрежной равнины. Дженнак пил этот живительный нектар и вспоминал о душных испарениях тропических лесов; временами вставали перед ним селение на берегу реки, зеленые стены джассы, желто-серое болото, а на фоне этих картин – лица ренигского владетеля, и старого вождя арахака, и девушки Чали. Он мог бы дотянуться к ним мысленно, но зачем? Главное он знал: все они находились еще по эту сторону Великой Пустоты.
Голос Чантара раздался в его ушах:
– Успел ли ты прочитать мой свиток, родич? И все ли понятно, о чем написано там?
– Вполне. Кроме одного: зачем ты сделал эти записи. Ведь у тебя есть сфера…
Сильные пальцы коснулись ложбинки на подбородке.
– Не зачем, а для кого… Ведь дар богов я не покажу всем, а написанное будет прочитано многими. И в первую очередь теми, кто ищет власти над миром, – Чантар язвительно усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107