грозные орудия «Хасса» были нацелены на кейтабцев, а двузубые копья и арбалеты в в руках солдат являлись столь же веским аргументом. Ирасса, Хрирд и Уртшига шагали за своим владыкой, не притрагиваясь к оружию, но бросая по сторонам грозные взгляды. Они были на локоть выше любого из кейтабцев и шествовали среди них, будто три драчливых гуся, попавших в утиную стаю.
Кормчий островитян поджидал Дженнака в позе покорности – голова склонена, руки разведены в стороны, колени полусогнуты. Но был он, как выяснилось, не один: за спиной его стояли два атлийца в богатых одеждах, и они, не в пример провинившемуся мореходу, не собирались просить о снисхождении. Старшему из них было лет сорок пять, и выглядел он вождем – похоже, не из последних, так как волосы его, связанные на затылке в тяжелый пучок, украшали пять серых пушистых перьев. Младший показался Дженнаку ровесником Ирассы; нефритовый топорик за его поясом свидетельствовал, что он носит чин накома. Разумеется, и вождь, и военачальник не были людьми светлой крови, но от широкоскулых лупоглазых кейтабцев отличались как ястреб от совы. Жилистые, крючконосые, с тонкими губами и непроницаемым взглядом узких глаз, они как будто не испытывали почтения к светлорожденному, уподобляясь в том варварам с Перешейка и разбойничьим кланам из северных лесов. Но дикарями их считать не стоило; их Очаг был воистину Великим, а сами атлийцы, народ угрюмый, воинственный и надменный, отличались редкой предприимчивостью и были извечными соперниками Одиссара. Правда, океанских судов они пока что не строили, а предпочитали нанимать островитян, знающих путь через Бескрайние Воды.
– Пощады, светлорожденный! – предводитель кейтабцев склонился, стукнувшись о палубу лбом. – Мое имя О'Тига, тидам с Йамейна… Пощады! Во имя Шестерых!
Упоминание Шестерых Кино Раа было общепринятым приветствием, и ответ – разумеется, дружелюбный – гласил: да пребудет с тобой их милость. Существовали, однако, варианты, и Дженнак выбрал тот, который больше подходил к случаю:
– Да свершится их воля!
Сие означало, что прощения и милости не будет, – и, догадавшись об этом, О'Тига опять стукнулся лбом о твердые доски, атлийцы же мрачно переглянулись. Дженнак повелительно кивнул старшему, и тот нехотя пробормотал по-кейтабски:
– Ax-Кутум, вождь и носитель опахала владыки Ах-Ширата… Кажется, мой светлый господин, Уделы наши сейчас не воюют?
Не глядя на него – как и на второго атлийца, не пожелавшего представиться, – Дженнак обратился к О'Тиге:
– Что ты делаешь в этих водах, тидам? Йамейн – жаркий остров, а здесь прохладно… слишком прохладно для кейтабцев, привыкших к теплым морям!
– Но эти моря не запретны, – шепнул О'Тига, сложив ладони перед грудью и принимая позу почтения. Кажется, он был обучен киншу и хорошо владел языком жестов, знаков и поз, распространенным во всех землях Эйпонны.
– Моря не запретны, – согласился Дженнак, – запретен товар, который везет твое судно. Может, покажешь его? Может, я ошибаюсь и в трюме твоем камни с норелгских гор да лед с их вершин? Если так, я выплачу тридцать тысяч серебряных чейни, одиссарских либо атлийских, каких пожелаешь! Или атлийские у тебя уже есть?
Монеты обоих Уделов были одинакового достоинства, формы и веса, но одиссарская – сплошная, атлийская же – с дырочкой посередине. Кормчий, несомненно, намек на атлийские чейни понял и потемнел, как випата, залегшая в черной болотной грязи. Старший из атлийцев раскрыл было рот, но Дженнак скользнул по нему строгим взглядом, и тот не решился заговорить.
– Ну, так посмотрим, что у тебя в трюме? Открывай!
О'Тига нехотя пошевелил рукой, и мореходы, угрюмо поглядывая то на грозного сахема с его телохранителями, то на щетинившийся копьями борт «Хасса», принялись стаскивать деревянные щиты с крышки люка. Как на всех кейтабских кораблях, она находилась между мачтами, и вниз свисали канаты да веревочные лестницы. Обычно это пространство под палубой делилось на две части: в одной обитали моряки, в другой, за переборками, хранились запасы, бурдюки с водой и полезный груз. Но на этом корабле все обстояло иначе.
Когда Дженнак, сопровождаемый О'Тигой и обоими атлийцами, приблизился к темной дыре люка, ноздри его затрепетали. Из трюма тянуло зловонием; запах пропотевшей одежды, немытых тел и нечистот разлился над палубой, словно незримый туман, дыхание смрадного болота среди непроходимой чащи, где обитают лишь змеи, жабы да кайманы. Болота тут, разумеется, не было, а вот кайманы имелись – и глядели они на Дженнака внизу вверх сотнями ненавидящих мутно-серых глаз. Светлые взлохмаченные лохмы, мускулистые тела, заросшие шерстью, тяжелые квадратные челюсти, оскаленные в угрозе зубы… Норелги! Разумеется, крепкие молодые мужчины от восемнадцати до, тридцати; самый ходовой товар в Коатле, будущая гвардия владыки Ах-Ширата, Простершего Руку над Храмом Вещих Камней…
Взирая на них сквозь широкую прорезь люка, Дженнак подумал, что вот перед ним рабы, невольники, продавшие самих себя и вовсе не жаждущие освобождения. Их не взяли в бою и не родили их матери-рабыни, но каждый из этих дикарей готов был променять свободу и неприветливую свою землю на горсть серебряных монет и право воевать и грабить – не здесь, в нищей Риканне, где многим не разживешься, а за Бескрайними Водами, в Срединных Землях, в сказочной Стране Заката… Они были воинами, необузданными и дикими, но палки атлийских десятников делали из них солдат – превосходных солдат, пусть не столь искусных, как одиссарцы или сеннамиты, но отличавшихся силой быка и жестокостью ягуара.
Нет, они совсем не стремились к освобождению! Они готовы были ждать, готовы были претерпеть мучительную дорогу в тесном и грязном корабельном трюме, готовы были пить затхлую воду и есть провонявший рыбой пекан… Зато потом, потом!.. Вместо каменистого и бесплодного полуострова, лежавшего между морем Чати и вечными льдами, их ожидали цветущие майясские города, крохотные беззащитные княжества Перешейка, богатства Арсоланы и Рениги, фруктовые рощи и поля одиссарских переселенцев, обосновавшихся на правом берегу Отца Вод… Все это было куда привлекательней снежных гор и ледяных равнин Земли Дракона!
Наглядевшись на человеческую стаю, в молчании скалившую клыки, Дженнак повел бровью, приказывая закрыть зловонное отверстие, и повернулся к тидаму:
– Лучше бы ты возил в Коатль лошадей, О'Тига. В Ибере есть отличные скакуны… да и у меня в Бритайе не хуже…
Кейтабец потупился:
– За лошадей столько не платят, милостивый господин.
– Но риска меньше! Торгующий же людьми лишен покровительства Одисса… Сколько их там? – Дженнак кивнул в сторону люка. – Полторы сотни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Кормчий островитян поджидал Дженнака в позе покорности – голова склонена, руки разведены в стороны, колени полусогнуты. Но был он, как выяснилось, не один: за спиной его стояли два атлийца в богатых одеждах, и они, не в пример провинившемуся мореходу, не собирались просить о снисхождении. Старшему из них было лет сорок пять, и выглядел он вождем – похоже, не из последних, так как волосы его, связанные на затылке в тяжелый пучок, украшали пять серых пушистых перьев. Младший показался Дженнаку ровесником Ирассы; нефритовый топорик за его поясом свидетельствовал, что он носит чин накома. Разумеется, и вождь, и военачальник не были людьми светлой крови, но от широкоскулых лупоглазых кейтабцев отличались как ястреб от совы. Жилистые, крючконосые, с тонкими губами и непроницаемым взглядом узких глаз, они как будто не испытывали почтения к светлорожденному, уподобляясь в том варварам с Перешейка и разбойничьим кланам из северных лесов. Но дикарями их считать не стоило; их Очаг был воистину Великим, а сами атлийцы, народ угрюмый, воинственный и надменный, отличались редкой предприимчивостью и были извечными соперниками Одиссара. Правда, океанских судов они пока что не строили, а предпочитали нанимать островитян, знающих путь через Бескрайние Воды.
– Пощады, светлорожденный! – предводитель кейтабцев склонился, стукнувшись о палубу лбом. – Мое имя О'Тига, тидам с Йамейна… Пощады! Во имя Шестерых!
Упоминание Шестерых Кино Раа было общепринятым приветствием, и ответ – разумеется, дружелюбный – гласил: да пребудет с тобой их милость. Существовали, однако, варианты, и Дженнак выбрал тот, который больше подходил к случаю:
– Да свершится их воля!
Сие означало, что прощения и милости не будет, – и, догадавшись об этом, О'Тига опять стукнулся лбом о твердые доски, атлийцы же мрачно переглянулись. Дженнак повелительно кивнул старшему, и тот нехотя пробормотал по-кейтабски:
– Ax-Кутум, вождь и носитель опахала владыки Ах-Ширата… Кажется, мой светлый господин, Уделы наши сейчас не воюют?
Не глядя на него – как и на второго атлийца, не пожелавшего представиться, – Дженнак обратился к О'Тиге:
– Что ты делаешь в этих водах, тидам? Йамейн – жаркий остров, а здесь прохладно… слишком прохладно для кейтабцев, привыкших к теплым морям!
– Но эти моря не запретны, – шепнул О'Тига, сложив ладони перед грудью и принимая позу почтения. Кажется, он был обучен киншу и хорошо владел языком жестов, знаков и поз, распространенным во всех землях Эйпонны.
– Моря не запретны, – согласился Дженнак, – запретен товар, который везет твое судно. Может, покажешь его? Может, я ошибаюсь и в трюме твоем камни с норелгских гор да лед с их вершин? Если так, я выплачу тридцать тысяч серебряных чейни, одиссарских либо атлийских, каких пожелаешь! Или атлийские у тебя уже есть?
Монеты обоих Уделов были одинакового достоинства, формы и веса, но одиссарская – сплошная, атлийская же – с дырочкой посередине. Кормчий, несомненно, намек на атлийские чейни понял и потемнел, как випата, залегшая в черной болотной грязи. Старший из атлийцев раскрыл было рот, но Дженнак скользнул по нему строгим взглядом, и тот не решился заговорить.
– Ну, так посмотрим, что у тебя в трюме? Открывай!
О'Тига нехотя пошевелил рукой, и мореходы, угрюмо поглядывая то на грозного сахема с его телохранителями, то на щетинившийся копьями борт «Хасса», принялись стаскивать деревянные щиты с крышки люка. Как на всех кейтабских кораблях, она находилась между мачтами, и вниз свисали канаты да веревочные лестницы. Обычно это пространство под палубой делилось на две части: в одной обитали моряки, в другой, за переборками, хранились запасы, бурдюки с водой и полезный груз. Но на этом корабле все обстояло иначе.
Когда Дженнак, сопровождаемый О'Тигой и обоими атлийцами, приблизился к темной дыре люка, ноздри его затрепетали. Из трюма тянуло зловонием; запах пропотевшей одежды, немытых тел и нечистот разлился над палубой, словно незримый туман, дыхание смрадного болота среди непроходимой чащи, где обитают лишь змеи, жабы да кайманы. Болота тут, разумеется, не было, а вот кайманы имелись – и глядели они на Дженнака внизу вверх сотнями ненавидящих мутно-серых глаз. Светлые взлохмаченные лохмы, мускулистые тела, заросшие шерстью, тяжелые квадратные челюсти, оскаленные в угрозе зубы… Норелги! Разумеется, крепкие молодые мужчины от восемнадцати до, тридцати; самый ходовой товар в Коатле, будущая гвардия владыки Ах-Ширата, Простершего Руку над Храмом Вещих Камней…
Взирая на них сквозь широкую прорезь люка, Дженнак подумал, что вот перед ним рабы, невольники, продавшие самих себя и вовсе не жаждущие освобождения. Их не взяли в бою и не родили их матери-рабыни, но каждый из этих дикарей готов был променять свободу и неприветливую свою землю на горсть серебряных монет и право воевать и грабить – не здесь, в нищей Риканне, где многим не разживешься, а за Бескрайними Водами, в Срединных Землях, в сказочной Стране Заката… Они были воинами, необузданными и дикими, но палки атлийских десятников делали из них солдат – превосходных солдат, пусть не столь искусных, как одиссарцы или сеннамиты, но отличавшихся силой быка и жестокостью ягуара.
Нет, они совсем не стремились к освобождению! Они готовы были ждать, готовы были претерпеть мучительную дорогу в тесном и грязном корабельном трюме, готовы были пить затхлую воду и есть провонявший рыбой пекан… Зато потом, потом!.. Вместо каменистого и бесплодного полуострова, лежавшего между морем Чати и вечными льдами, их ожидали цветущие майясские города, крохотные беззащитные княжества Перешейка, богатства Арсоланы и Рениги, фруктовые рощи и поля одиссарских переселенцев, обосновавшихся на правом берегу Отца Вод… Все это было куда привлекательней снежных гор и ледяных равнин Земли Дракона!
Наглядевшись на человеческую стаю, в молчании скалившую клыки, Дженнак повел бровью, приказывая закрыть зловонное отверстие, и повернулся к тидаму:
– Лучше бы ты возил в Коатль лошадей, О'Тига. В Ибере есть отличные скакуны… да и у меня в Бритайе не хуже…
Кейтабец потупился:
– За лошадей столько не платят, милостивый господин.
– Но риска меньше! Торгующий же людьми лишен покровительства Одисса… Сколько их там? – Дженнак кивнул в сторону люка. – Полторы сотни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107