Есть и всегда будет! Нетленное!.. Ну, есть, и молчи, не болтай, не таскай по улицам, не корми животных… твоим нетленным. Вот оно где у меня сидит… (бьет себя в грудь) и молчу. И слова не скажу, умирать буду, так в рот себе земли набью, чтоб как-нибудь не сболтнул язык. Мое оно! Пусть же профессора Сторицыны болтают, – а я буду стрелять, да! Низкий лоб – так стрелять в низкий лоб! Стрелять, стрелять! Вешать!
С т о р и ц ы н. Я ухожу. Я ни минуты не останусь в доме, где так прозвучало это слово.
Делает шаг к двери.
Т е л е м а х о в (как бы пригвождая его указательным пальцем) . Уходишь? Иди, иди. А куда ты пойдешь?
В дверь выглядывает испуганный Володя.
С т о р и ц ы н. Я иду. Прощай.
Т е л е м а х о в. До свидания. Геннадий, проводить! А куда ты пойдешь? У тебя нет дороги!
С т о р и ц ы н. Куда? (Поднимая руки.) Есть же хоть один слушатель, который слышал меня. К нему!
Идет к двери, но громкий звонок останавливает его.
Т е л е м а х о в. Геннадий, погоди. Володя, в переднюю, сам открой.
В о л о д я. Хорошо.
Довольно быстро проходит. Телемахов приближается к Сторицыну и говорит, стоя к нему боком и не глядя.
Т е л е м а х о в. Прошу извинить меня. Я немного пьян сегодня и – вспылил! Оставайся здесь, я прошу тебя. А если мое присутствие тебе неприятно, то у меня сегодня есть дело в больнице.
С т о р и ц ы н (качая головой) . Нет. Я иду.
Т е л е м а х о в. Ну, извини старую собаку. Если ты сегодня позволишь себе уйти от меня, то я – тоже уйду, минуты здесь не останусь! К черту!
В о л о д я (входит) . Я отворил, они раздеваются. Это дядя Модест с княжной.
Т е л е м а х о в. А! Княжна! (Застегивая тужурку и оправляясь, идет навстречу.) Очень рад!
Входит княжна и Модест Петрович: их церемонно, но очень приветливо встречает Телемахов, подолгу тряся и задерживая руку и повторяя: «Очень рад! Очень рад!» Княжна в вечернем туалете, как будто привезена из гостей или из театра; взволнована, но сдерживается. Сдерживается и Модест Петрович, видимо, расстроенный, очень много переживший, но теперь сияющий от радости. В первую минуту ни он, ни княжна как будто не обращают внимания на Сторицына, здороваются с ним последним.
Т е л е м а х о в (стараясь вторично застегнуть пуговицы) . Милости просим. Княжна, прошу вас садиться! Модест Петрович, прошу вас. Володя, садись. Ты что же не сядешь, Валентин Николаевич? Геннадий, вина! Виноват: не прикажете ли чаю и фруктов? Геннадий! Чаю и фруктов.
Все садятся. Денщик говорит что-то вполголоса, потом громко.
Г е н н а д и й. Фруктов нет, ваше превосходительство.
Т е л е м а х о в (сдерживаясь, яростно смотрит на него, кричит) . Чаю! (Тише) . Сервиз достань, знаешь?
Г е н н а д и й. Так точно, ваше превосходительство.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Не беспокойтесь, пожалуйста… Прокопий…
Т е л е м а х о в. Прокопий Евсеевич. Помилуйте, какое же беспокойство. Я очень рад! Володя, подай, пожалуйста, папахену папироску.
С т о р и ц ы н. Спасибо, у меня есть.
Телемахов садится и молчит. Сторицын улыбается.
Откуда вы, княжна?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Из театра. Я с мамой и братьями была в театре.
С т о р и ц ы н. Кончилось уже?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да, почти. Но какая страшная Нева! Мы ехали с Модестом Петровичем через мост…
М о д е с т П е т р о в и ч (улыбаясь) . Не промочили ноги, Людмила Павловна?
Л ю д м и л а П а в л о в н а (также улыбаясь) . Немножко. А вы? Мы с ним долго тли по какому-то двору, и он все боялся, что я ноги промочу. Валентин Николаевич, вы знаете новость? – Я из дому ушла совсем.
С т о р и ц ы н (улыбаясь) . Когда же? Не знаю.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Сегодня. Я уже не вернусь домой. Вы одобряете мой поступок… (вдруг пугается и заканчивает) профессор?
Молчание. Телемахов, увидев в двери Геннадия с подносом, яростно машет ему рукой и шипит: «Назад!»
Л ю д м и л а П а в л о в н а (смущаясь все больше и почти плача) . Вы молчите? Но я уже давно стала думать, я еще только начала думать, но я понимаю, я так хорошо понимаю. И если… вы не одобрите моего поступка, то я совершенно не знаю, что мне делать.
М о д е с т П е т р о в и ч (вставая) . Валентин! Валентин Николаевич! Клянусь Богом, за этот день я второй раз поседел, Валентин Николаевич! И если я еще жив и не бросился в воду, то это она, она! Я так и решил, клянусь Богом, что или с нею, или… Меня в театр не пускали без билета, я скандалить начал, и вдруг она идет по коридору, я ее не узнал, а она узнала меня… Там такой скандал был, Валентин Николаевич, что если ты не одобришь… твоим авторитетным словом… Там мама ее и братья и такой, брат, скандалище!..
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Оставьте, Модест Петрович. Пойдите, пойдите отсюда.
М о д е с т П е т р о в и ч. Голубчик ты мой! Ведь это счастье, ведь это жизнь к нам пришла! Ведь я работать решил: пусть валятся, пусть валятся, а я… Я тебя уважаю, но ты… на колени пасть… на колени… Ура!
Т е л е м а х о в. Глупо, Модест Петрович! Прошу вас в столовую, Модест Петрович, закусить, чем Бог послал… рюмочку водки… Геннадий!.. Володя, прошу.
М о д е с т П е т р о в и ч. Ну и пусть глупо… И водки выпью и скандалить…
Т е л е м а х о в. Глупо! Прошу, прошу…
Уводит за собой Модеста Петровича и Володю, закрывая дверь. Сторицын и княжна одни.
С т о р и ц ы н. Он правду сказал? Простите меня, Людмила Павловна, но сегодня у меня такой длинный день – как целая жизнь, и я немного сошел с ума. Я не понимаю. Он правду сказал?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Правду. А что? Там я не боялась, а теперь боюсь. Да, я ушла из дому навсегда. Но не для вас ушла, вы не думайте, я давно хотела.
С т о р и ц ы н. Значит, ни у меня нет дома, ни у вас?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.
С т о р и ц ы н. Какой свет! Да, я понимаю теперь. Мы ушли из дому, и ни у тебя нет дома, ни у меня. Я понимаю теперь. Мы очень долго и напрасно притворялись – я профессором Сторицыным, а ты какой-то княжной, и это оказался вздор. Ты – не княжна, ты – девочка в рваном пальто. Слышишь?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.
С т о р и ц ы н. И наш дом, твой и мой – весь мир. Закрой глаза и посмотри, как широко – весь мир! Оттого и ветер сегодня – ты слышишь? – что мы ушли из дома, из маленького дома. И река выходит из берегов… слышишь? – это волны. Тебе не холодна, девочка?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет. (Вспыхнув.) Мне стыдно, что я так одета!
С т о р и ц ы н. Ты вся горишь, как солнце! Но ты понимаешь, ты понимаешь, девочка, какой неслыханный ужас: он взял твои цветы и бросил их в угол. Бросил твои цветы! Тогда мне впервые показалось, что я сошел с ума, и я оставил их там. Так и оставил, там они и лежат, девочка. Мне бы идти с ними по улицам, мне бы в реку с ними броситься… глупая, старая Офелия!
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Поедемте к Модесту Петровичу. Мне становится страшно, когда я подумаю, как вы устали. Там будут люди, которые любят вас. С нами поедет Володя.
С т о р и ц ы н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
С т о р и ц ы н. Я ухожу. Я ни минуты не останусь в доме, где так прозвучало это слово.
Делает шаг к двери.
Т е л е м а х о в (как бы пригвождая его указательным пальцем) . Уходишь? Иди, иди. А куда ты пойдешь?
В дверь выглядывает испуганный Володя.
С т о р и ц ы н. Я иду. Прощай.
Т е л е м а х о в. До свидания. Геннадий, проводить! А куда ты пойдешь? У тебя нет дороги!
С т о р и ц ы н. Куда? (Поднимая руки.) Есть же хоть один слушатель, который слышал меня. К нему!
Идет к двери, но громкий звонок останавливает его.
Т е л е м а х о в. Геннадий, погоди. Володя, в переднюю, сам открой.
В о л о д я. Хорошо.
Довольно быстро проходит. Телемахов приближается к Сторицыну и говорит, стоя к нему боком и не глядя.
Т е л е м а х о в. Прошу извинить меня. Я немного пьян сегодня и – вспылил! Оставайся здесь, я прошу тебя. А если мое присутствие тебе неприятно, то у меня сегодня есть дело в больнице.
С т о р и ц ы н (качая головой) . Нет. Я иду.
Т е л е м а х о в. Ну, извини старую собаку. Если ты сегодня позволишь себе уйти от меня, то я – тоже уйду, минуты здесь не останусь! К черту!
В о л о д я (входит) . Я отворил, они раздеваются. Это дядя Модест с княжной.
Т е л е м а х о в. А! Княжна! (Застегивая тужурку и оправляясь, идет навстречу.) Очень рад!
Входит княжна и Модест Петрович: их церемонно, но очень приветливо встречает Телемахов, подолгу тряся и задерживая руку и повторяя: «Очень рад! Очень рад!» Княжна в вечернем туалете, как будто привезена из гостей или из театра; взволнована, но сдерживается. Сдерживается и Модест Петрович, видимо, расстроенный, очень много переживший, но теперь сияющий от радости. В первую минуту ни он, ни княжна как будто не обращают внимания на Сторицына, здороваются с ним последним.
Т е л е м а х о в (стараясь вторично застегнуть пуговицы) . Милости просим. Княжна, прошу вас садиться! Модест Петрович, прошу вас. Володя, садись. Ты что же не сядешь, Валентин Николаевич? Геннадий, вина! Виноват: не прикажете ли чаю и фруктов? Геннадий! Чаю и фруктов.
Все садятся. Денщик говорит что-то вполголоса, потом громко.
Г е н н а д и й. Фруктов нет, ваше превосходительство.
Т е л е м а х о в (сдерживаясь, яростно смотрит на него, кричит) . Чаю! (Тише) . Сервиз достань, знаешь?
Г е н н а д и й. Так точно, ваше превосходительство.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Не беспокойтесь, пожалуйста… Прокопий…
Т е л е м а х о в. Прокопий Евсеевич. Помилуйте, какое же беспокойство. Я очень рад! Володя, подай, пожалуйста, папахену папироску.
С т о р и ц ы н. Спасибо, у меня есть.
Телемахов садится и молчит. Сторицын улыбается.
Откуда вы, княжна?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Из театра. Я с мамой и братьями была в театре.
С т о р и ц ы н. Кончилось уже?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да, почти. Но какая страшная Нева! Мы ехали с Модестом Петровичем через мост…
М о д е с т П е т р о в и ч (улыбаясь) . Не промочили ноги, Людмила Павловна?
Л ю д м и л а П а в л о в н а (также улыбаясь) . Немножко. А вы? Мы с ним долго тли по какому-то двору, и он все боялся, что я ноги промочу. Валентин Николаевич, вы знаете новость? – Я из дому ушла совсем.
С т о р и ц ы н (улыбаясь) . Когда же? Не знаю.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Сегодня. Я уже не вернусь домой. Вы одобряете мой поступок… (вдруг пугается и заканчивает) профессор?
Молчание. Телемахов, увидев в двери Геннадия с подносом, яростно машет ему рукой и шипит: «Назад!»
Л ю д м и л а П а в л о в н а (смущаясь все больше и почти плача) . Вы молчите? Но я уже давно стала думать, я еще только начала думать, но я понимаю, я так хорошо понимаю. И если… вы не одобрите моего поступка, то я совершенно не знаю, что мне делать.
М о д е с т П е т р о в и ч (вставая) . Валентин! Валентин Николаевич! Клянусь Богом, за этот день я второй раз поседел, Валентин Николаевич! И если я еще жив и не бросился в воду, то это она, она! Я так и решил, клянусь Богом, что или с нею, или… Меня в театр не пускали без билета, я скандалить начал, и вдруг она идет по коридору, я ее не узнал, а она узнала меня… Там такой скандал был, Валентин Николаевич, что если ты не одобришь… твоим авторитетным словом… Там мама ее и братья и такой, брат, скандалище!..
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Оставьте, Модест Петрович. Пойдите, пойдите отсюда.
М о д е с т П е т р о в и ч. Голубчик ты мой! Ведь это счастье, ведь это жизнь к нам пришла! Ведь я работать решил: пусть валятся, пусть валятся, а я… Я тебя уважаю, но ты… на колени пасть… на колени… Ура!
Т е л е м а х о в. Глупо, Модест Петрович! Прошу вас в столовую, Модест Петрович, закусить, чем Бог послал… рюмочку водки… Геннадий!.. Володя, прошу.
М о д е с т П е т р о в и ч. Ну и пусть глупо… И водки выпью и скандалить…
Т е л е м а х о в. Глупо! Прошу, прошу…
Уводит за собой Модеста Петровича и Володю, закрывая дверь. Сторицын и княжна одни.
С т о р и ц ы н. Он правду сказал? Простите меня, Людмила Павловна, но сегодня у меня такой длинный день – как целая жизнь, и я немного сошел с ума. Я не понимаю. Он правду сказал?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Правду. А что? Там я не боялась, а теперь боюсь. Да, я ушла из дому навсегда. Но не для вас ушла, вы не думайте, я давно хотела.
С т о р и ц ы н. Значит, ни у меня нет дома, ни у вас?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.
С т о р и ц ы н. Какой свет! Да, я понимаю теперь. Мы ушли из дому, и ни у тебя нет дома, ни у меня. Я понимаю теперь. Мы очень долго и напрасно притворялись – я профессором Сторицыным, а ты какой-то княжной, и это оказался вздор. Ты – не княжна, ты – девочка в рваном пальто. Слышишь?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Да.
С т о р и ц ы н. И наш дом, твой и мой – весь мир. Закрой глаза и посмотри, как широко – весь мир! Оттого и ветер сегодня – ты слышишь? – что мы ушли из дома, из маленького дома. И река выходит из берегов… слышишь? – это волны. Тебе не холодна, девочка?
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Нет. (Вспыхнув.) Мне стыдно, что я так одета!
С т о р и ц ы н. Ты вся горишь, как солнце! Но ты понимаешь, ты понимаешь, девочка, какой неслыханный ужас: он взял твои цветы и бросил их в угол. Бросил твои цветы! Тогда мне впервые показалось, что я сошел с ума, и я оставил их там. Так и оставил, там они и лежат, девочка. Мне бы идти с ними по улицам, мне бы в реку с ними броситься… глупая, старая Офелия!
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Поедемте к Модесту Петровичу. Мне становится страшно, когда я подумаю, как вы устали. Там будут люди, которые любят вас. С нами поедет Володя.
С т о р и ц ы н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19