- Фу! - сказал папа. - Это просто местное наречие. А вообще
есть большая разница между тем, как ты рассказываешь о каких-то вещах,
и тем, как ты о них думаешь... И кроме того, все это больше зависит от
того, что чувствуешь... По-моему... - папа замолчал и начал
озабоченно перелистывать мемуары. - По-вашему, я употребил чересчур
трудные слова?
- Ничего, - утешал его Муми-тролль. - Хотя это было так давно,
все равно можно почти всегда угадать, что ты имеешь в виду. А про
дальше ты уже написал?
- Нет еще, - ответят папа. - Но потом будет жутко интересно.
Скоро я дойду до дронта Эдварда и Морры. Где ручка, которой я пишу
мемуары?
- Вот, - сказал Снусмумрик. - И напиши побольше об Юксаре,
слышишь! Ничего не упускай!
Муми-папа кивнул, положил тетрадь на траву и стал писать дальше.
Именно тогда я впервые пристрастился к резьбе по дереву. Это
особое дарование было, должно быть, врожденным и таилось, если можно
так выразиться, у меня в лапах. Первые мои пробы на этом поприще были
довольно робкими. На корабельной верфи я подобрал подходящий кусок
дерева, нашел нож и начал вырезать гордый купол (позднее он украсил
крышу навигационной каюты). Он имел форму луковицы и был покрыт
нарядной рыбьей чешуей.
Фредриксон, к сожалению, ни слова не сказал об этой важной детали
в оснастке судна. Он уже ни о чем не мог думать, кроме как о спуске
парохода.
"Морской оркестр", на который приятно было смотреть, готовился к
старту. На своих четырех резиновых шинах, которые должны были выручать
его на коварных песчаных отмелях, пароход пламенел под лучами солнца.
Фредриксон где-то раздобыл себе капитанскую фуражку с золотым шнуром.
Забравшись под киль, он расстроенно пробормотал:
- Так я и думал. Застрял! Теперь мы простоим здесь до восхода
луны.
Обычно немногословный, Фредриксон стал без устали бормотать
что-то и ползать вокруг парохода - верный признак, что он серьезно
обеспокоен.
- Ну, теперь скоро опять в путь, - зевнул Юксаре. - Хупп-хэфф!
Ну и жизнь! Менять курс, переезжать с места на место придется с утра
до вечера. Такая бурная жизнь к добру не приведет. Стоит только
подумать о тех, кто трудится и корпит над своей работой, и чем все
кончается, сразу падаешь духом. У меня был родственник, который учил
тригонометрию до тех пор, пока у него не обвисли усы, а когда все
выучил, явилась какая-то морра и съела его. Да, и после он лежал в
морровом брюхе, такой умненький!
Речи Юксаре невольно заставляют вспомнить о Снусмумрике, который
тоже родился под вселяющей лень звездой. Таинственный папаша
Снусмумрика никогда не огорчался из-за того, что действительно было
достойно огорчения, и не заботился о том, чтобы оставить след в памяти
потомков (туда, как уже говорилось, он не попал бы вообще, если бы я
не захватил его в свои мемуары). Как бы там ни было, Юксаре снова
зевнул и спросил:
- Когда же мы все-таки отчаливаем, хупп-хэфф?
- И ты с нами? - спросил я.
- Конечно, - ответил Юксаре.
- Если позволите, - сказал Шнырек, - я тоже надумал кое-что в
этом роде... Я больше не могу жить в кофейной банке!
- Почему? - удивился я.
- Эта красная краска на жести не высыхает! - объяснил Шнырек.
- Извините! Она попадает всюду - и в еду, и в постель, и на усы... Я
сойду с ума, Фредриксон, я сойду с ума!
- Не сходи. Лучше упакуй вещи, - сказал Фредриксон.
- Конечно! - воскликнул Шнырек. - Мне надо о многом подумать!
Такое долгое путешествие... совсем новая жизнь...
И он побежал, да так быстро, что красная краска брызнула во все
стороны.
По-моему, решил я, наша команда более чем ненадежная.
"Морской оркестр" засел крепко, резиновые шины глубоко зарылись в
землю, и пароход ни на дюйм не мог сдвинуться с места. Мы изрыли всю
корабельную верфь (то есть лесную поляну), но все напрасно. Фредриксон
сел и обхватил голову лапами.
- Милый Фредриксон, не горюй так, - попросил я.
- Я не горюю. Я думаю, - отвечал Фредриксон. - Пароход
застрял. Его нельзя спустить на воду... Значит, надо реку подвести к
пароходу. Каким образом? Строить новый канал? Запруду? А как? Таскать
камни?..
- А как? - услужливо повторил я.
- Идея! - вдруг так громко воскликнул Фредриксон, что я
подпрыгнул. - Где дронт Эдвард? Ему надо сесть в реку, чтобы она
вышла из берегов.
- Он такой огромный? - испугался я.
- Гораздо больше, чем ты думаешь, - коротко ответил Фредриксон.
- У тебя есть календарь?
- Нет, - сказал я, все больше и больше волнуясь.
- Так. Позавчера мы ели гороховый суп [В Скандинавии гороховый
суп едят по четвергам.], - размышлял вслух Фредриксон. - Значит,
сегодня - суббота, а по субботам дронт Эдвард купается. Хорошо.
Поспешим!
- А они злые, эти дронты? - осторожно осведомился я, когда мы
спускались к речному берегу.
- Да, - ответил Фредриксон. - Растопчут кого-нибудь нечаянно,
а потом неделю рыдают. И оплачивают похороны.
- Не очень большое утешение для тех, кого они растопчут, -
пробормотал я, почувствовав себя необычайно храбрым.
Я спрашиваю вас, дорогой читатель: трудно ли быть храбрым, если
вообще ничего не боишься?
Внезапно остановившись, Фредриксон сказал:
- Здесь.
- Где? - удивился я. - Эдвард живет в этой башне?
- Тише. Это не башня, а его лапы, - объяснил Фредриксон. -
Сейчас я его позову. - И он закричал во весь голос: - Эй-эй, там
наверху! Эдвард! Внизу я - Фредриксон! Где ты нынче купаешься?
Будто громовой раскат прокатился высоко над нами:
- Как всегда, в озере, песчаная ты блоха!
- Купайся в реке! Там песчаное дно! Мягкое и уютное! -
прокричал Фредриксон.
- Это все выдумки, - отвечал дронт Эдвард. - Самые крошечные
малявки знают, что эта моррова река жутко напичкана камнями!
- Нет! - настаиваал Фредриксон. - Там песчаное дно!
Дронт что-то тихо пробормотал, а потом согласился:
- Хорошо. Я выкупаюсь в твоей морровой реке. Морра тебя возьми,
у меня больше нет денег на похороны. И если ты обманываешь меня, тля
ты этакая, сам плати за них! Ты ведь знаешь, какие у меня
чувствительные конечности, а уж какой нежный хвост - и говорить
нечего!
- Беги! - только и успел шепнуть мне Фредриксон. И мы
понеслись. Никогда в жизни я не бегал так быстро. И я все время
представлял, как дронт Эдвард садится на острые камни своим огромным
задом, и его страшный гнев, и гигантскую речную волну, которую он,
несомненно, поднимет. И вся эта картина казалась мне такой грозной и
опасной, что я потерял всякую надежду на спасение.
Вдруг раздался рев, от которого шерсть встала дыбом на затылке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29