- Я думал, ты в Риме был, с
ним вместе.
- Да, был... Но потом вернулся на родину, в Антиохию, так мы с ним решили. А
Павел остался. Он в Риме снимал жилье, власти его особо не донимали,
приходил к нему всяк, кто хотел, и всем он нес слово истины. - Лука сел на
камень и продолжал говорить, обращаясь к спине Дидима: - Это он мне
советовал, как возвращусь домой, записать всю историю. Что умер он, до меня
тоже дошло. Только не поверил я этому, да и сейчас не верю. Я думал, ты меня
для того и разыскиваешь, чтобы сообщить, что он жив. А ты - про Ананию...
- Не про Ананию, а про то, как все на самом деле произошло. - Дидим
по-прежнему стоял к Луке спиной, словно ему тяжело было смотреть тому в
глаза. - Когда я услышал о смерти Павла, мне нужно было удостовериться, жив
ли ты. Кому-то ведь я обязан был все рассказать. Анания очень просил: только
после того, как не станет Павла. И - самому надежному из братьев. Вот почему
я тебя разыскивал. Ты знаешь многое - должен и это узнать.
Наступила долгая тишина. Лишь мелкие волны шуршали, взбегая на берег и сонно
вздыхая, прежде чем откатиться назад. Зной висел над берегом тяжелой,
недвижной пеленой.
- Почему ты молчишь, Дидим? Ответь: что ты теперь собираешься делать? Сам
понимаешь, после того, что ты рассказал, нет и не может быть у меня вопроса
важнее.
- Еще раз повторяю: это тебя не касается.
Лука перебирал камешки, насыпал их горкой рядом с собой.
- Признайся, Дидим... Кому ты служишь? И кому служил раньше?
Дидим поднял к небу лицо и сухо то ли покашлял, то ли засмеялся.
- Недоверчивый ты человек, Лука! Сколько раз тебе повторять: писарь я. И
всегда был писарем. Ремеслу этому мы учились вместе с Фомой. Я не нищий, но
и особым достатком похвастаться не могу, это ты тоже знаешь. Я всегда
старался жить честно, но тайны умею хранить, если нужно. Видишь, я ничего от
тебя не скрываю. Деньги - если на это ты намекал - мне платит Синедрион. Там
я служу тридцать восемь лет.
- Почему тогда мы не встретились, например, в Сидоне? Или в Дамаске? Или
где-нибудь на полпути между Антиохией и Иерусалимом? - Лука взял камешек,
поднес его близко к глазам, повертел, отшвырнул. - Так было бы куда проще,
не думаешь?
- Если ты мне не доверяешь, скажи прямо! - крикнул Дидим, теряя терпение. Он
зашел по колено в воду, нагнулся, поболтал ладонью в густой соленой влаге,
пригладил пальцами редеющие седые волосы. И, овладев собой, добавил
негромко: - Иначе мне придется считать, что ты ничего не понял. Или еще
хуже: что ты сам на кого-то работаешь.
- Великолепный ответ, Дидим, - с бесстрастной, холодной улыбкой произнес
Лука. - Изобрази возмущение и сделай ответный выпад... Виден почерк тайного
агента с большим опытом.
- А ты, Лука, хорошо знаешь приемы, которыми пользуются тайные агенты!
- Пришлось познакомиться. Нашему брату иначе нельзя.
Дидим вышел из воды, остановился на берегу, похожий на усталого рыбака.
- Циник ты, Лука. Но я тебя понимаю. Последний раз повторю: я служил и служу
писарем в Синедрионе. Это - все. Тайным агентом никогда не был и никогда не
буду. Не гожусь я для такой работы. Компетентные люди это давно заметили. Но
надежный чиновник им тоже нужен - и я стал им. Тайных агентов я видел; то
есть... мне доподлинно было известно, что они - агенты, но связан с ними не
был никогда. Потому, наверно, что я брат Фомы, который был одним из
двенадцати, еще до Павла. Но о Фоме тебе ведомо столько же, сколько мне, а
может, гораздо больше. И, должно быть, ведомо, что от брата я не отрекся.
Вот почему я ненадежен как соглядатай, хотя надежным чиновником могу быть
вполне.
Лука устало набирал в горсть мелкую гальку и тут же высыпал ее.
- Ты мне не ответил. Почему мы не могли встретиться в Сидоне или Дамаске?
- Не было другой возможности, я все перебрал. Слишком велика тайна.
- Предположим, Дидим, я тебе верю. И не только из-за того, что ты брат Фомы.
Но скажи, откуда тебе известно так много: и про смерть Павла, и про то, что
Анания был убит не сикариями?.. Не говоря уж об этой бредовой истории, будто
Анания - не Анания вовсе, а Иуда, которого нынче иначе не называют, кроме
как предателем, Искариотом...
Дидим подошел к Луке, который все сидел на камне и все набирал и набирал
пригоршнями гальку и сыпал ее рядом с собой.
- Ты как ребенок, Лука. Сидишь, камушки перебираешь. Еще бы домики строил...
Я бы даже тебе позавидовал... не будь мне так горько.
- Тебе что, это мешает?
- Да, мешает, Лука. Не для этого я тебя столько разыскивал.
- А... как я должен себя вести? Чего ты, собственно, ждал, рассказав мне все
это? Так оглушают коров на бойне... обухом по голове.
Дидим опустился рядом с Лукой на колени.
- Как я должен был рассказать? Смягчив, приукрасив? Придумав что-нибудь
утешительное? Ради этого ни к чему было тащить тебя в такую даль... И
думаешь, мне, мне-то легко было, не моргнув, выдержать этот удар... как ты
говоришь, обухом по голове? - Он устало сел на пятки. - Ты спрашиваешь: что
я собираюсь после этого делать? Не хотел говорить, но скажу: покинуть хочу
этот мерзостный мир. Если повезет, в тот же самый момент, что и Фома. С
близнецами такое бывает. Правда, я о нем совсем ничего не знаю. Попрощались
мы с ним наспех. Слышал я, в Индии он, учит тамошних людей вере Христовой.
- Хоть ты и писарь простой, а хорошо информирован.
- Писарь в Синедрионе, не в какой-нибудь деревенской общине. И с Фомой мы
близнецы. Он сомневался, потом уверовал. Так же и я. Пускай мы два разных
человека, но неразрывно едины друг с другом. Другому этого не понять. Когда
у него зуб болит, у меня тоже ноет. Расстояния нас не разделяют, а
связывают. Я бы тебя не стал разыскивать, если б не знал, что война на
пороге. И поэтому вызвал тебя сюда, а не в Сидон, не в Дамаск. Бежать вам
надо. Спасать, что можно спасти. Теперь веришь?
Лука молчал, перебирая камни.
- В общем, я тебе все сказал, Лука, - продолжал Дидим. - Дальше - делай как
знаешь. Если веришь мне - хорошо, нет - ладно и так. Одно знай твердо:
слежки за тобой нет, никто тебя не задержит. Синедрион послал меня в
Кесарию: судебное разбирательство, мне велели вести протокол,
откомандировали на целую неделю. Послезавтра буду на месте, и никому не
придет в голову спрашивать, где я пропадал целых два дня. А если кому и
придет, скажу: застрял на день в Антипатриде.
Солнце клонилось к горизонту; на небе откуда-то появились белые пушистые
мазки - облачные клочья. Двое на берегу молчали; так молчат люди, которые
сказали друг другу все. Время текло; наконец Лука поднял голову:
- Я когда-то врачом был... Если ты болен, скажи: вдруг сумею помочь.
- Павел тоже был болен: помог ты ему? И вообще - кого-нибудь ты в жизни
вылечил?
- Однако... у вас там, в Синедрионе, порядочно информации обо мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40