- Без вина жизнь скучная, - согласился Конан, - но у
меня с утра во рту ни крошки. - Он уселся за стол,
придвинул к себе блюдо с жареным каплуном и плошку с
соусом. - Налетай! Не то я один со всем справлюсь.
Девять претендентов расположились ха столом. Напротив
Конана села молодая женщина в грязном красном платье; под
ее левым глазом чернел синяк, на шее под нитками бус
виднелся темный след удавки. Во всем остальном ее облик был
безупречен, а волосы - длинные, светлые, вьющиеся -
наводили даже на романтические раздумья. Конан опустил
голову и вонзил зубы в петушиную глотку.
- Котик, - обратилась к нему девушка в красном, быстро
уничтожив изрядный кусок косульей печени, - не откажи в
любезности, подкинь лепешку вон с того блюда.
Конан выполнил просьбу и сказал без особого интереса в
голосе:
- Ты-то здесь какого демона? Иль под фонарем торчать
надоело?
Девица посмотрела на свое красное платье и хихикнула.
- А может, я по-людски хочу пожить. В стражах, а не в
шлюхах.
Конан скептически хмыкнул.
- Кром! По-твоему, бегать за хозяином, точно пес, - это
по-людски жить? и вообще, мечом махать - не женское дело. Да
ты и на воительницу не очень-то похожа. Не то что эта! - Он
кивнул на шемитку Дориду, сидевшую у противоположного края
стола. В Шадизаре она появилась недавно. Дорида родилась в
общине вольных камнетесов, а когда ей стукнуло девятнадцать,
покинула родные края и нанялась в войско одного из шемитских
городов. С тех пор она не расставалась с коротким мечом, а
природная угрюмость и независимый нрав вечно вовлекали ее во
всякие приключения, из которых, правда, она чаще всего
выходила победительницей. На ее плечах и спине бугрились
мышцы, а под массивным горбатым носом чернели самые
настоящие усы. Если б не привычка Дориды ходить полуголой,
ее бы все принимали за мужчину.
Девушка в красном снова хихикнула.
- Котик, слыхал пословицу: было бы желание, а способ
найдется?
Конан кивнул и оторвал у каплуна ножку.
- Так вот, чтоб ты знал: не было у меня такого желания.
Ни капелюшечки. А способ нашелся. - Она громко рассмеялась.
- Чтоб мне окочуриться на собственной свадьбе! -
воскликнул юноша-немедиец в трех локтях справа от Конана. -
И ты? - Он перегнулся через стол и уставился на
светловолосую.
Она кивнула. И спросила в свою очередь:
- А тебя, малыш, где замели?
- Я тебе не малыш! - У немедийца обиженно дрогнули
пухлые губы. - Хочешь по кличке звать - пожалуйста.
Пролаза, к твоим услугам! Я к Паквиду в городской дом
пробрался, хотел в кубышке поскрести, да мне там теплую
встречу приготовили. Потом два дня продержали в погребе с
пауками, кормили, правда, на убой... А нынче утром сюда
перевезли. Сказали, пройдешь испытание - будешь прощен,
работу хорошую получишь. Как будто мне одной работы мало!
Я, может, по ночам не меньше зашибаю, чем любой паквидов
холуй...
Конан не поверил собственным ушам. Где это видано, чтобы
вора, пойманного с поличным, нанимали в стражники?
- А ты? - Он перевел взгляд на девушку.
- Что - я? - Она усмехнулась, вытирая губы рукавом.
- Зовут-то как?
- Саба.
- Откуда будешь?
- А тебе на что знать? Какая разница?
- Да никакой, пожалуй. Мало ли на свете непотребных
девок... Тоже, небось, хотела Паквида нагреть?
- Угадал, котик. Как тебя...?
- Конан.
- Только насчет шлюхи ты маленько промахнулся. Никакая
я не шлюха, а честная налетчица. Просто разок встала под
фонарь - дай, думаю, погляжу, что выйдет. А вышел конфуз!
Только это я с Очаровашкой познакомилась, да прижала его к
стеночке в уютном переулке, только нож достала, а мне на
шею сзади - шнурок! Придушил проклятый телохранитель, что
твою шавку безродную! Правда, не до смерти. Очухалась я,
гляжу - подвал, горшок для дерьма, люк в потолке... Ну,
смекаю, пропали мои годы молодые, погибла моя девичья
краса! Уж лучше бы прикончили...
- Но потом-то выпустили, - заметил Конан.
- Ага, выпустили... в вашу теплую компанию. Ну, правда,
котик, какой из меня страж? Я же тут все растащу...
Над длинным столом раздавались дружные хруст и чавканье.
Только иранистанец Мугандир сидел, угрюмо сутулясь, и не
прикасался к пище.
- Чего это он? - сказал Конан Сабе, кинув на угрюмого
иранистанца. - Не жрет совсем...
Светловолосая неопределенно пожала плечами. Жонглер
Фефим, сидевший напротив Мугандира, услышал слова
киммерийца и заинтересовался:
- Правда, Мугандир, ты чего? Боишься, отравят?
Иранистанец выпрямил спину и окинул стол надменным
взглядом.
- Как тебе ответить, жонглер... Я боюсь того, чего не
понимаю. И не вижу в этом ничего постыдного. Я - тертый
калач, на своем веку немало дорог исходил и всякого
навидался... и травили меня, и резали. Но тут, - он повел
вокруг себя рукой в кольчужной рукавице, - мне отчего-то
совсем не нравится. Во-первых, не люблю, когда мягкие
подушки под зад суют, во-вторых, когда тень ишака
загораживает солнце истины...
Фефим укоризненно покачал головой.
- Так-то оно так, Мугандир, но у нас в Шадизаре очень
строгие законы гостеприимства. Отказаться от пищи в чужом
доме - значит смертельно обидеть хозяина. Да и вообще,
ворота на запоре, и кто знает, когда нас отсюда выпустят.
Будешь упрямиться - еще, чего доброго, ноги с голодухи
протянешь. Ты лучше бери пример вон с того молодца, Баррака,
- он указал на коренастого пикта в набедренной повязке из
козлиной шкуры - его тело напоминало мешок, туго перевитый
морскими канатами; из нескольких сабельных ран на плечах и
груди, грубо зашитых конским волосом, сочилась сукровица.
Пикт скалил зубы и рычал по-звериному, терзая жареного
поросенка и брызгая на соседей соком; те ругались, но никто
не решался отвесить свирепому дикарю оплеуху. - Вот откуда
берутся силы, - с улыбкой пояснил Фефим.
- Он прав, - сказал иранистанцу Пролаза. - Мне тут
нравится еще меньше твоего, даром, что ли, я два дня
куковал в вонючем погребе. Но законы гостеприимства - дело
святое, раз угощают - давишь, но ешь. Да не бойся ты!
Рассуди сам: какого демона Паквиду нас травить?
Вняв увещеванием, Мугандир неохотно взялся за нож,
воткнул его в форель и переложил рыбину на свое блюдо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11