ЛУННАЯ ЛЬДИНКА
Гидеон Эйлат
Когда смрадный и многоголосый вечер вступил в свои
права, затянув сумраком торговые шадизарские улочки, эту
девушку облюбовал Очаровашка. Она назвала его так, едва
заметив. Вовсе не в насмешку. Не за горб, которому
позавидовал бы дромадер пустыни, не за плоскостопные и
разные по длине ноги, не за идиотскую ухмылку и скошенный
крысиный подбородок. За величину кошелька, что чарующе
позвякивал в такт утиной походке.
Заметив в глазах стройной молодой девушки искорки
алчности, он, казалось, прибавил ростом. Природа обделила
его статью и красотой, но ему как-то ни разу не довелось об
это всерьез пожалеть. Говорят, не родись красивым, а
родись богатым. Слыша звон золота, шлюхи под фонарями
никогда не отвечали ему надменным "отстань, урод";
околдованные желтым блеском монет, в ласках они проявляли
чудеса изобретательности. И восклицали потом, сгребая
заработанные деньги слегка дрожащими от волнения руками:
"Вот это куш! Да ты просто очаровашка! Приходи еще,
красавчик, тут теперь все твое!"
Он оценивающе посмотрел на избранницу. Еще издали
зоркие глаза выхватили ее из полутора десятков гуляющих
девиц в красных платьях, которые группами и поодиночке
толклись у перекрестка и подзывали, а то и за руки хватали
хорошо одетых горожан. Она стояла в стороне от других -
высокая, с броской внешностью. Шлюхи зловеще косились на
нее, мужчины с головы до ног облизывали похотливыми
взглядами.
Очаровашка частенько заживал по этим улицам, но ни
разу ее не встречал. Иначе и быть не могло; она появилась
только сегодня. И сразу из-за нее вступили в схватку двое
сутенеров, которые прежде неплохо ладили друг с другом.
Побежденный ушел, скуля и баюкая сломанную челюсть,
победитель услышал томное: "Ладно, цыпленочек, будь
по-твоему" - и оставил ее в покое, уверенный, что завтра
утром получит свою долю выручки, а может быть, и ласки.
Она успела грубо отшить нескольких жуликоватых на вид
безденежных сластолюбцев, но при виде Очаровашки не
колебалась ни мгновения. Сразу кивнула с улыбкой и ушла с
ним в извилистый и мглистый переулок, а вслед полетело чуть
ли не хоровое: "Сука!" Золото в атласном кошельке волнующе
позвякивало, а сталь, греясь между красным шелком платья и
нежной кожей бедра, ждала своего мига.
* * *
В углу скрипнула половица - нет, не померещилось, в
третий-то раз никак не могло померещиться. Словно вторя ей,
скрипнули от отчаяния его зубы. В глубине дома прошуршал
тяжелый засов, лязгнула щеколда, клацнул замок - все,
обратный путь отрезан! А впереди и вокруг ждут в кромешном
мраке слуги ростовщика, и не с пустыми руками ждут - видел
он их дубинки и кинжалы вчера при свете дня, когда бродил
по огромному дому под видом заезжего краснодеревщика,
осматривая комнату за комнатой и чинно внушая хозяину:
"здесь бы ковер туранский в аккурат лег, ваша милость, есть
у меня один - дороговат, но до чего ж роскошен! Да и сносу
не знает. А вот ту мы, с вашего позволения, кроватку бы
поставили под балдахином, оно понятно, что кроватка в
спаленку нужна, да ведь они и в гостиной не помеха. А
жаровенку я б заменил, больно уж ваша невзрачная; только
пожелайте, мы вам из витой бронзы доставим, настоящей
аквилонской работы".
Вчера ему казалось, что годы проведенные в подмастерьях
у знаменитого умельца, не пропали втуне, - ростовщик
внимал, разинув рот, у его домочадцев блестели глаза, когда
молодой немедиец, прилично одетый и с располагающей
внешностью, со знание дела описывал то или иное чужеземное
мебельное чудо, которое он брался доставить через неделю. В
конце концов ударили по рукам, и лжекраснодеревщик получил
задаток - сумму, надо сказать, смехотворную. Зато уходя, он
знал главное: где в этом доме хранятся деньги.
Замок на входной двери уступил легко и беззвучно; с
отмычками лжеремесленник управлялся куда сноровистее, чем с
долотом и теслом. Впрочем, и долото сгодилось - оно
пролезло в замочную скважину и приподняло засов, а вскоре
петля на кончике бечевки, пропущенной между дверью и
притолокой, затянулась на конце засова. Дверь отворилась
без скрипа - не зря перед этим он, набрав полный рот
орехового масла, струйкой выпустил его в щель, за которой
находились литые чугунные петли. Ухмыляясь, он переступил
через порог и угодил в ловушку.
Снова заскрипела половица, и он, даже не напрягая слух,
уловил сопение. Кто-то таился во мраке... Возможно, ждал
сигнала...
Справа под дверью появилась желтая полоска. Вор
напрягся, выставил перед грудью долото - остро заточенное,
оно сойдет за кинжал, если придется защищать свою жизнь.
Дверь резко распахнулась. За ней стояли люди с факелами и
фонарями. Пламя ярко освещало равнодушные, нисколько не
удивленные лица.
Долото полетело на пол - сопевший во тьме человек с
дубиной давно рассчитал удар. В грудь вора уперся клинок.
Почти к самому лицу приблизился факел.
- Это он, - блеклым голосом сообщили хозяину дома.
* * *
- Ну так вот, выехали, значица, мы за ворота,
добрались до лесочка - его отсюда видать, с южной башни, -
рассказывал мечник, баюкая на коленях правую руку; рану под
грязной повязкой жгла подозрительная мазь, второпях
наложенная пьяным коновалом. - Добрались, значица, а
навстречу - шасть из-за деревьев! Здоровенные лбы, такими
хоть заместо таранов ворота крепостные просаживай. У
каждого топор, что твой жернов, на башке шлеп с прорезями
для глаз, а на щите трое таких, как ты, влежку уместятся,
провалиться на этом месте, ежели вру! Бегут на нас и ревут,
с деревьев аж листья сыплются. Ну, тут мы им и задали перцу!
- Ага, задали, - ухмыльнулся Конан и повел рукой вокруг
себя - на площади у ворот вповалку лежало около двух
десятков мертвых охранников, которых перевезли в Шадизар с
лесной опушки, где неизвестная шайка подстерегла караван
Халима Баши. Самого Халима, угодившего под разбойничьих
топор, его родственники забрали еще утром.
- Так я ж тебе об чем толкую, - не обиделся раненный, -
этакие бугаи и без топоров накинутся - цел не будешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11