А
если... Если Акуан рассержен, это что-нибудь да значит.
- Глупости! - повторил военачальник. Взор его помрачнел. - Я служу
богам и императору, но не сластолюбивым ничтожествам! Он бессилен что-либо
сделать нам!
- Как видишь, нет, - Фаст натянуто улыбнулся. Беседа с центурионом
совершила-таки невозможное. - Или у тебя имеется иное объяснение
происходящему? Откуда этот мир, эта земля, это солнце?.. Не спеши с
ответом! Прежде чем возразить, как следует поразмысли. И оглядись
повнимательнее.
Центурион хотел рассмеяться, но голос не подчинился. Человек, стоящий
перед ним, определенно обладал гипнотической властью. Слова его обладали
свинцовой тяжестью. От них не просто было отмахнуться. Впрочем... Так оно
и должно было быть. В противном случае не назначили бы его советником. Не
всякого стратега приближают к императору и уж, конечно, далеко не всякого
берут в поход. Силу своего ума Фаст доказывал неоднократно. Прислушаться к
его предостережениям не было зазорным...
Чтобы сбросить с себя путы наваждения, центурион порывисто обернулся.
Молчаливый лес, пылающее чудовище и черные, парящие в воздухе
хлопья... Многие из воинов успели разбрестись среди деревьев, кое-кто с
надеждой поглядывал в его сторону.
Нет... Центурион по-прежнему был уверен в своей маленькой армии.
Страх, сковавший сердца, обязательно покинет солдат. Неуверенность
пройдет, уступив место отваге и ярости, как это бывало раньше - в жестоких
боях с кимврами, в кровавых и затяжных баталиях с испанскими наемниками.
Глазами он отыскал Метробия, высокого, жилистого грека, стоящего в
отдалении от прочих. Вот кто сумеет им помочь! Эти леса и горы грек знал
прекрасно. Центурион надсадно вздохнул, думая, что это вздох облегчения.
Сейчас... Сейчас Метробий приблизится к ним и, не изменяя своей обычной
немногословной манере, укажет верное направление, разъяснив путаницу с
маршрутом, поведав о какой-нибудь редкой особенности здешнего ландшафта. И
все сразу встанет на свои места. Забудется неприятный разговор с Фастом, и
стремительным маршем они вновь двинутся вперед, чтобы где-нибудь
поблизости, возможно, в нескольких сотнях шагов, обнаружить наконец
пыльную, в мозаичных разводах трещин Домециеву дорогу. И снова люди начнут
улыбаться, начнут напевать на ходу, незаметно для себя ускоряя шаг. Иначе
и быть не может. А Акуан... Акуан - всего-навсего жалкий придворный
льстец, обманом приблизившийся к жреческому трону. И когда подойдет
Метробий...
- Он ничем тебе не поможет, - тихо промолвил за спиной советник.
Даже не оборачиваясь, центурион знал, что уголки губ на вытянутом
костистом лице снова насмешливо кривятся. На короткий миг он ослеп от
жгучего желания ударить Фаста, пресечь эту всезнающую усмешку.
Солдаты частенько побивают случайно затесавшихся в их ряды философов.
Частенько и с удовольствием. Где-то в глубине души центурион понимал их,
хотя и стыдился этого своего понимания. "Хлеба и зрелищ!" - вопили во все
времена плебеи. Мудреные речи вызывали оскомину, и даже римская знать
охотнее шла в цирки, нежели на публичные выступления известных ораторов и
поэтов.
И все же центурион сдержался. Ничего удивительного в том, что
советник опять угадал ход его мыслей, в сущности не заключалось. Случалось
такое и раньше. Но вот подобный всплеск гнева против изощренного ума
стратега явился для военачальника скверной неожиданностью. Это было
неприятным открытием, а, открывая в себе черточки скверного, люди редко
радуются. Взяв себя в руки, центурион с брезгливостью ощутил, как каплями
стекает по вискам пот, оставляя за собой холодные, липкие дорожки.
Чего же он все-таки боится? Панцирных чудовищ? Колдовских чар Акуана?
Или неизвестности?.. Ответ нашелся неожиданно быстро. Пугающе ясно
центурион вдруг увидел, как по-прежнему в стороне от всех Метробий
неловко, словно испытывая землю ногами, ступает по колючей траве, а
смуглые его руки движениями слепца ощупывают ствол неказистого деревца.
Центурион словно разрубил в себе что-то, нанеся последний решающий удар.
Это и было ответом самому себе. Он принял и пережил свое поражение перед
Фастом, как факт свершившийся и бесспорный.
Никто, ни один человек в мире не знал, где они находятся. Никто не
мог подсказать, где оборвался вчерашний путь, где остался Лукулл с войском
и где пролегала сегодняшняя их тропа. Он действительно обманывал себя, и
странный этот лес, молчаливые птицы с холодным солнцем - все было чужим и
незнакомым. Фаст говорил правду, и, признавшись себе в этой непростой
вещи, центурион по-иному ощутил дыхание ветра и иными глазами всмотрелся в
окружающее.
Он не знал этих запахов, не знал названия этих трав и деревьев. Лес,
в котором они проплутали полдня, не был Эпиценийским. Не было здесь
Домециевой дороги и не было уютного городка Сутри. Они вовсе не
заблудились!..
Стиснув кулаки, центурион устремил взгляд вдаль, на неласковое
солнце. Туда же смотрели многие из воинов. Бледное светило покидало их,
скатывалось в багровое зарево, за горизонт. Оставаться в неподвижности,
вдыхая едкий чад и размышляя над необъяснимым, становилось все более
невыносимым. Куда угодно, только не стоять! В самую жуткую неизвестность,
только не задерживаться в этом гиблом месте возле догорающего чудовища,
позволяя страху вновь овладевать людьми, вносить смуту в их души!
Центурион властно поднял руку...
Через некоторое время, бряцая доспехами и оружием, змеистая колонна
уже двигалась по тропе, сбегая между деревьями на дно тенистых оврагов,
огибая холмы, пронзая облепленный паутиной кустарник.
Центурион больше не оглядывался. Он умел подчинять себя
обстоятельствам. Главный перелом в сознании произошел, и с мыслью, что
вечерний, засыпающий вокруг лес был чужим до последнего листочка, до
последней твари, он успел свыкнуться. Они шли в никуда и шли только
потому, что движение спасало от бесплодных раздумий. Воины должны
оставаться воинами. Сомнения рождают нерешительность, а нерешительность -
хуже злейшего врага, ибо роднится с трусостью.
Он попытался вспомнить человека, скрывшегося от них в лесу. Высокий,
длинноволосый, он чем-то походил на галла. Чудовище изрыгнуло человека,
едва они вышли на поляну, но никто тогда и не подумал преследовать его,
настолько ошеломила их встреча с панцирным зверем. Сейчас военачальник
горько жалел об упущенном. Человек мог бы серьезно помочь им.
1 2 3 4 5 6
если... Если Акуан рассержен, это что-нибудь да значит.
- Глупости! - повторил военачальник. Взор его помрачнел. - Я служу
богам и императору, но не сластолюбивым ничтожествам! Он бессилен что-либо
сделать нам!
- Как видишь, нет, - Фаст натянуто улыбнулся. Беседа с центурионом
совершила-таки невозможное. - Или у тебя имеется иное объяснение
происходящему? Откуда этот мир, эта земля, это солнце?.. Не спеши с
ответом! Прежде чем возразить, как следует поразмысли. И оглядись
повнимательнее.
Центурион хотел рассмеяться, но голос не подчинился. Человек, стоящий
перед ним, определенно обладал гипнотической властью. Слова его обладали
свинцовой тяжестью. От них не просто было отмахнуться. Впрочем... Так оно
и должно было быть. В противном случае не назначили бы его советником. Не
всякого стратега приближают к императору и уж, конечно, далеко не всякого
берут в поход. Силу своего ума Фаст доказывал неоднократно. Прислушаться к
его предостережениям не было зазорным...
Чтобы сбросить с себя путы наваждения, центурион порывисто обернулся.
Молчаливый лес, пылающее чудовище и черные, парящие в воздухе
хлопья... Многие из воинов успели разбрестись среди деревьев, кое-кто с
надеждой поглядывал в его сторону.
Нет... Центурион по-прежнему был уверен в своей маленькой армии.
Страх, сковавший сердца, обязательно покинет солдат. Неуверенность
пройдет, уступив место отваге и ярости, как это бывало раньше - в жестоких
боях с кимврами, в кровавых и затяжных баталиях с испанскими наемниками.
Глазами он отыскал Метробия, высокого, жилистого грека, стоящего в
отдалении от прочих. Вот кто сумеет им помочь! Эти леса и горы грек знал
прекрасно. Центурион надсадно вздохнул, думая, что это вздох облегчения.
Сейчас... Сейчас Метробий приблизится к ним и, не изменяя своей обычной
немногословной манере, укажет верное направление, разъяснив путаницу с
маршрутом, поведав о какой-нибудь редкой особенности здешнего ландшафта. И
все сразу встанет на свои места. Забудется неприятный разговор с Фастом, и
стремительным маршем они вновь двинутся вперед, чтобы где-нибудь
поблизости, возможно, в нескольких сотнях шагов, обнаружить наконец
пыльную, в мозаичных разводах трещин Домециеву дорогу. И снова люди начнут
улыбаться, начнут напевать на ходу, незаметно для себя ускоряя шаг. Иначе
и быть не может. А Акуан... Акуан - всего-навсего жалкий придворный
льстец, обманом приблизившийся к жреческому трону. И когда подойдет
Метробий...
- Он ничем тебе не поможет, - тихо промолвил за спиной советник.
Даже не оборачиваясь, центурион знал, что уголки губ на вытянутом
костистом лице снова насмешливо кривятся. На короткий миг он ослеп от
жгучего желания ударить Фаста, пресечь эту всезнающую усмешку.
Солдаты частенько побивают случайно затесавшихся в их ряды философов.
Частенько и с удовольствием. Где-то в глубине души центурион понимал их,
хотя и стыдился этого своего понимания. "Хлеба и зрелищ!" - вопили во все
времена плебеи. Мудреные речи вызывали оскомину, и даже римская знать
охотнее шла в цирки, нежели на публичные выступления известных ораторов и
поэтов.
И все же центурион сдержался. Ничего удивительного в том, что
советник опять угадал ход его мыслей, в сущности не заключалось. Случалось
такое и раньше. Но вот подобный всплеск гнева против изощренного ума
стратега явился для военачальника скверной неожиданностью. Это было
неприятным открытием, а, открывая в себе черточки скверного, люди редко
радуются. Взяв себя в руки, центурион с брезгливостью ощутил, как каплями
стекает по вискам пот, оставляя за собой холодные, липкие дорожки.
Чего же он все-таки боится? Панцирных чудовищ? Колдовских чар Акуана?
Или неизвестности?.. Ответ нашелся неожиданно быстро. Пугающе ясно
центурион вдруг увидел, как по-прежнему в стороне от всех Метробий
неловко, словно испытывая землю ногами, ступает по колючей траве, а
смуглые его руки движениями слепца ощупывают ствол неказистого деревца.
Центурион словно разрубил в себе что-то, нанеся последний решающий удар.
Это и было ответом самому себе. Он принял и пережил свое поражение перед
Фастом, как факт свершившийся и бесспорный.
Никто, ни один человек в мире не знал, где они находятся. Никто не
мог подсказать, где оборвался вчерашний путь, где остался Лукулл с войском
и где пролегала сегодняшняя их тропа. Он действительно обманывал себя, и
странный этот лес, молчаливые птицы с холодным солнцем - все было чужим и
незнакомым. Фаст говорил правду, и, признавшись себе в этой непростой
вещи, центурион по-иному ощутил дыхание ветра и иными глазами всмотрелся в
окружающее.
Он не знал этих запахов, не знал названия этих трав и деревьев. Лес,
в котором они проплутали полдня, не был Эпиценийским. Не было здесь
Домециевой дороги и не было уютного городка Сутри. Они вовсе не
заблудились!..
Стиснув кулаки, центурион устремил взгляд вдаль, на неласковое
солнце. Туда же смотрели многие из воинов. Бледное светило покидало их,
скатывалось в багровое зарево, за горизонт. Оставаться в неподвижности,
вдыхая едкий чад и размышляя над необъяснимым, становилось все более
невыносимым. Куда угодно, только не стоять! В самую жуткую неизвестность,
только не задерживаться в этом гиблом месте возле догорающего чудовища,
позволяя страху вновь овладевать людьми, вносить смуту в их души!
Центурион властно поднял руку...
Через некоторое время, бряцая доспехами и оружием, змеистая колонна
уже двигалась по тропе, сбегая между деревьями на дно тенистых оврагов,
огибая холмы, пронзая облепленный паутиной кустарник.
Центурион больше не оглядывался. Он умел подчинять себя
обстоятельствам. Главный перелом в сознании произошел, и с мыслью, что
вечерний, засыпающий вокруг лес был чужим до последнего листочка, до
последней твари, он успел свыкнуться. Они шли в никуда и шли только
потому, что движение спасало от бесплодных раздумий. Воины должны
оставаться воинами. Сомнения рождают нерешительность, а нерешительность -
хуже злейшего врага, ибо роднится с трусостью.
Он попытался вспомнить человека, скрывшегося от них в лесу. Высокий,
длинноволосый, он чем-то походил на галла. Чудовище изрыгнуло человека,
едва они вышли на поляну, но никто тогда и не подумал преследовать его,
настолько ошеломила их встреча с панцирным зверем. Сейчас военачальник
горько жалел об упущенном. Человек мог бы серьезно помочь им.
1 2 3 4 5 6