..
Давным-давно, лет, может быть, семь, а то и восемь назад Евгений
Захарович очутился в компании приятелей на диком пляже. Было это в Крыму,
и революционные новации только-только входили в умы людей. "Диких" в то
время называли чрезвычайно просто: нудисты-придурки, а то еще и похуже.
Пляжи их обходили стороной, исподтишка снимая на фотопленки, а,
заговаривая о "голом" побережье, не забывали сплевывать на землю. На
одном-то из таких пляжей они и очутились.
Пляж оказался самым обычным - с лежаками и зонтиками, с надувными
матрасами и раскинутыми на песке одеялами. Папы и мамы следили за детьми,
учили их плавать, выговаривали за что-то, рассказывали сказки. Кто-то
играл в волейбол, кто-то строил песчаные дома или попросту загорал. Шлепая
мимо людей, компания Евгения Захаровича не знала что и думать. Если бы не
нагота отдыхающих, ничем иным пляж не привлек бы их внимания. Родители не
стеснялись детей, мужчины - женщин, никто не хихикал и не прикрывался
ладошкой. В некоторой растерянности, помноженной на понятное любопытство,
приятели Евгения Захаровича решили подзадержаться. В непосредственности
окружающих крылось нечто таинственное, недоступное их сознанию. На
какое-то время они превратились в шпионов, пробравшихся в чужой лагерь. И
удивительное случилось! Уже через каких-нибудь полчаса они перестали
видеть смущающую наготу, словно ослепли какой-то частью своего привычного
зрения. Стыдное и похабное исчезло, уступив место недоумению. Вокруг были
люди, простые и естественные. И эта естественность почти пугала. Времени,
проведенного на пляже, хватило, чтобы упомянутая естественность
перекочевала и в них самих. Переглянувшись, они поняли друг друга без
слов. С молчаливой поспешностью собрали вещи и ударились в бегство.
Они бежали с того побережья, как бегут от чумы или от землетрясения.
Слишком уж стремительной оказалась эволюция, коснувшаяся их душ. Старый
мир все еще правил сердцами. Он был велик и могуч этот мир - и он отвергал
"вольный" берег, людей поселившихся на нем, призывая к негодованию и
бегству...
С блаженной улыбкой Евгений Захарович приблизился к дивану. Где-то за
стеной бесчисленные радиодикторы и телекомментаторы спорили об авариях и
забастовках, критиковали подскок цен и недостатки педагогики, иронически
поминали инопланетян и их неуловимые тарелочки. Евгению Захаровичу не было
до всего этого дела. Его проблемы решались просто. По крайней мере на
сегодняшний вечер. Диван, о котором он мечтал в институте, стоял перед ним
- широкий, мягкий, влекущий. Прежде чем упасть, Евгений Захарович подумал
о том, что если бы его сразила сейчас вражеская пуля, а поблизости
находились зрители, он постарался бы упасть красиво - с достоинством на
лице, страдальчески раскинув руки, медленно перекрутившись всем телом. Он
так и сделал. Уже рухнув на диван, подогнул под себя левую руку, немного
поправил положение головы. Вот так он и умрет. На глазах пораженного мира.
Под слезы и бурные рукоплескания. Так, говорят, провожают артистов. А
перед смертью надо бы обязательно шепнуть что-то важное и героическое,
вроде той тайны, что так и не выдал Мальчиш-Кибальчиш. И уж потом
трагически вздрогнуть, скривив губы в судорожном усилии, чуть выгнувшись
телом и затихнув. На этом, пожалуй, и все. Главное в таком деле - не
переборщить. Чтобы не получилось индийского фильма. Закрыть глаза и
умереть. Честно, без надувательства. Чтобы помнили и чтили. И чтобы
портреты во всех пионерских уголках, и чтобы книги с картинками... Евгений
Захарович вздохнул.
Не весело. И не скучно. Никак. Проще выкинуть все из головы и уснуть
просто так. Без излишеств. Сон мудрее трезвой фантазии. И уж во всяком
случае слаще любой яви. При этом сны не бывают приторными. Почему-то и
отчего-то...
Он и впрямь засыпал. Граница, за которой обрывалась канва сознания и
начиналась бесконечность, маячила где-то совсем рядом. Он продвигался к
ней ощупью, ползком, не оглядываясь на отсветы угасающих реалий.
Продвигался сознательно. Мужественно преодолевая лень.
Сон был чудесен. Не сюжетом и не действующими персонажами, - чем-то
необъяснимым. Что-то помимо сюжета делает людей счастливыми во снах.
Наверное, некое состояние раскрепощенности, внутренней любви и правды.
Наяву такое происходит нечасто, а если и происходит, то длится недолго. Во
сне чудесные мгновения живучи. Может быть, потому, что мозг спит. Скепсису
и логике не место в стране грез, и мы бродим по таинственным тропам, не
испытывая сомнений, доверяя эмоциям, как единственно верному компасу.
Евгений Захарович проснулся, задыхаясь от волнения. На этот раз трель
будильника не стерла сновидений. Ухватив лишь один миг, словно за
веревочный кончик, Евгений Захарович вытянул и все остальное. В голове
клыкасто защелкали ожившие капканы, хитроумные нейронные снасти
натянулись. Красивое, бьющееся, пытающееся ускользнуть - оказалось в
ловушке. Подобно умелому рыбаку он вовремя воспользовался подсачиком, и
кинолента из множества кадров - гибкое грациозное создание заметалось по
комнате, тщетно пытаясь отыскать выход. Сон, выпущенный на волю, - то же,
что и рыба, выброшенная на берег. Пространство взбунтовалось. В воздухе
метельным кружевом завихрились лики друзей и близких, сказочные тени
животных, листья диковинных растений. В считанные секунды словно кто
расцветил стены и потолок, покрыв блеклые обои и известь мудреной
росписью. Невидимая кисть коснулась и окон, превратив их в витраж, люстра
стала розовым кустом, а вместо горбатой настольной лампы возникла
рассерженная узорчатая кобра. Справа и слева протянулись жилистые лианы,
заголосили обитатели джунглей. Желтый от ржавчины танк с поникшим стволом
утопал в буйной растительности. Он чувствовал себя, должно быть, неважно,
и все-таки это было лучше, чем угодить в переплавку.
Не веря себе, Евгений Захарович сел на диване, машинально стал
натягивать через голову рубаху.
Левый рукав, правый, еще один левый и еще один правый... Сколько же у
него рук? Он деловито осмотрел себя. Четыре?.. Вот почему так быстро
удалось управиться с пуговицами. В два раза быстрее... Чьи-то пальцы
притронулись к его затылку, осторожно погладили. Зажмурившись, Евгений
Захарович встал, неуверенно шагнул вперед. Джунгли разноголосо щебетали,
луч солнца, пробившись сквозь густые кроны, коснулся лица. Где-то совсем
близко трубно взревел слон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Давным-давно, лет, может быть, семь, а то и восемь назад Евгений
Захарович очутился в компании приятелей на диком пляже. Было это в Крыму,
и революционные новации только-только входили в умы людей. "Диких" в то
время называли чрезвычайно просто: нудисты-придурки, а то еще и похуже.
Пляжи их обходили стороной, исподтишка снимая на фотопленки, а,
заговаривая о "голом" побережье, не забывали сплевывать на землю. На
одном-то из таких пляжей они и очутились.
Пляж оказался самым обычным - с лежаками и зонтиками, с надувными
матрасами и раскинутыми на песке одеялами. Папы и мамы следили за детьми,
учили их плавать, выговаривали за что-то, рассказывали сказки. Кто-то
играл в волейбол, кто-то строил песчаные дома или попросту загорал. Шлепая
мимо людей, компания Евгения Захаровича не знала что и думать. Если бы не
нагота отдыхающих, ничем иным пляж не привлек бы их внимания. Родители не
стеснялись детей, мужчины - женщин, никто не хихикал и не прикрывался
ладошкой. В некоторой растерянности, помноженной на понятное любопытство,
приятели Евгения Захаровича решили подзадержаться. В непосредственности
окружающих крылось нечто таинственное, недоступное их сознанию. На
какое-то время они превратились в шпионов, пробравшихся в чужой лагерь. И
удивительное случилось! Уже через каких-нибудь полчаса они перестали
видеть смущающую наготу, словно ослепли какой-то частью своего привычного
зрения. Стыдное и похабное исчезло, уступив место недоумению. Вокруг были
люди, простые и естественные. И эта естественность почти пугала. Времени,
проведенного на пляже, хватило, чтобы упомянутая естественность
перекочевала и в них самих. Переглянувшись, они поняли друг друга без
слов. С молчаливой поспешностью собрали вещи и ударились в бегство.
Они бежали с того побережья, как бегут от чумы или от землетрясения.
Слишком уж стремительной оказалась эволюция, коснувшаяся их душ. Старый
мир все еще правил сердцами. Он был велик и могуч этот мир - и он отвергал
"вольный" берег, людей поселившихся на нем, призывая к негодованию и
бегству...
С блаженной улыбкой Евгений Захарович приблизился к дивану. Где-то за
стеной бесчисленные радиодикторы и телекомментаторы спорили об авариях и
забастовках, критиковали подскок цен и недостатки педагогики, иронически
поминали инопланетян и их неуловимые тарелочки. Евгению Захаровичу не было
до всего этого дела. Его проблемы решались просто. По крайней мере на
сегодняшний вечер. Диван, о котором он мечтал в институте, стоял перед ним
- широкий, мягкий, влекущий. Прежде чем упасть, Евгений Захарович подумал
о том, что если бы его сразила сейчас вражеская пуля, а поблизости
находились зрители, он постарался бы упасть красиво - с достоинством на
лице, страдальчески раскинув руки, медленно перекрутившись всем телом. Он
так и сделал. Уже рухнув на диван, подогнул под себя левую руку, немного
поправил положение головы. Вот так он и умрет. На глазах пораженного мира.
Под слезы и бурные рукоплескания. Так, говорят, провожают артистов. А
перед смертью надо бы обязательно шепнуть что-то важное и героическое,
вроде той тайны, что так и не выдал Мальчиш-Кибальчиш. И уж потом
трагически вздрогнуть, скривив губы в судорожном усилии, чуть выгнувшись
телом и затихнув. На этом, пожалуй, и все. Главное в таком деле - не
переборщить. Чтобы не получилось индийского фильма. Закрыть глаза и
умереть. Честно, без надувательства. Чтобы помнили и чтили. И чтобы
портреты во всех пионерских уголках, и чтобы книги с картинками... Евгений
Захарович вздохнул.
Не весело. И не скучно. Никак. Проще выкинуть все из головы и уснуть
просто так. Без излишеств. Сон мудрее трезвой фантазии. И уж во всяком
случае слаще любой яви. При этом сны не бывают приторными. Почему-то и
отчего-то...
Он и впрямь засыпал. Граница, за которой обрывалась канва сознания и
начиналась бесконечность, маячила где-то совсем рядом. Он продвигался к
ней ощупью, ползком, не оглядываясь на отсветы угасающих реалий.
Продвигался сознательно. Мужественно преодолевая лень.
Сон был чудесен. Не сюжетом и не действующими персонажами, - чем-то
необъяснимым. Что-то помимо сюжета делает людей счастливыми во снах.
Наверное, некое состояние раскрепощенности, внутренней любви и правды.
Наяву такое происходит нечасто, а если и происходит, то длится недолго. Во
сне чудесные мгновения живучи. Может быть, потому, что мозг спит. Скепсису
и логике не место в стране грез, и мы бродим по таинственным тропам, не
испытывая сомнений, доверяя эмоциям, как единственно верному компасу.
Евгений Захарович проснулся, задыхаясь от волнения. На этот раз трель
будильника не стерла сновидений. Ухватив лишь один миг, словно за
веревочный кончик, Евгений Захарович вытянул и все остальное. В голове
клыкасто защелкали ожившие капканы, хитроумные нейронные снасти
натянулись. Красивое, бьющееся, пытающееся ускользнуть - оказалось в
ловушке. Подобно умелому рыбаку он вовремя воспользовался подсачиком, и
кинолента из множества кадров - гибкое грациозное создание заметалось по
комнате, тщетно пытаясь отыскать выход. Сон, выпущенный на волю, - то же,
что и рыба, выброшенная на берег. Пространство взбунтовалось. В воздухе
метельным кружевом завихрились лики друзей и близких, сказочные тени
животных, листья диковинных растений. В считанные секунды словно кто
расцветил стены и потолок, покрыв блеклые обои и известь мудреной
росписью. Невидимая кисть коснулась и окон, превратив их в витраж, люстра
стала розовым кустом, а вместо горбатой настольной лампы возникла
рассерженная узорчатая кобра. Справа и слева протянулись жилистые лианы,
заголосили обитатели джунглей. Желтый от ржавчины танк с поникшим стволом
утопал в буйной растительности. Он чувствовал себя, должно быть, неважно,
и все-таки это было лучше, чем угодить в переплавку.
Не веря себе, Евгений Захарович сел на диване, машинально стал
натягивать через голову рубаху.
Левый рукав, правый, еще один левый и еще один правый... Сколько же у
него рук? Он деловито осмотрел себя. Четыре?.. Вот почему так быстро
удалось управиться с пуговицами. В два раза быстрее... Чьи-то пальцы
притронулись к его затылку, осторожно погладили. Зажмурившись, Евгений
Захарович встал, неуверенно шагнул вперед. Джунгли разноголосо щебетали,
луч солнца, пробившись сквозь густые кроны, коснулся лица. Где-то совсем
близко трубно взревел слон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33