- Правда - она всегда правда, а ложь - всегда ложь! -
красноречиво надсажался Пасюк номер два (звали его, если не
ошибаюсь, не то Эльдар, не то Эдуард и учился он, разумеется,
на филфаке - кажется, уже восьмой год).
- Кое-кому, разумеется, хочется взмутить водичку, -
продолжал Эльдар-Эдуард, - но историю не обманешь! В главном
мир всегда диктовал двуединое начало: мужчина и женщина,
солнце и луна. То же и тут: есть правда, а есть ложь. Правда -
естественное благо, ложь - противозаконное зло.
Морщась, Пасюк налил себе коньяка, а мне с отеческой
заботливостью плеснул клюквенного морса.
- Ну а как же тогда ложь во спасение? Или таковой нет
вовсе?
- Нет и не было! - рубанул Эльдар-Эдуард. - Солгал,
значит, предал. Не кого-нибудь, так самого себя.
- Стало быть, если я вижу, что у мамзель кривые ноги, я
обязан объявить это ей в лицо, а не расточать комплименты? И
про мужа излишне ретивого не забыть, и про годы в виде морщин...
- Демагогия! Такая же демагогия, как пресловутые
рассуждения про черную зависть и белую! - Эльдар-Эдуард
взмахнул вилкой, чуть-чуть не зацепив соседа, тот вовремя
вильнул плечом, с нервным хохотком отодвинулся вместе со
стулом подальше.
- Позвольте! Про зависть я ни единым звуком...
- Чушь! - Эльдар-Эдуард не позволил. Тема очевидно была
ему близка, ему настоятельно требовалось, чтобы кто-нибудь
хоть как-то упомянул ее за столом.
Каюсь, я злорадствовал. Пасюку приходилось несладко, и
мне хотелось, чтобы хоть раз в жизни почувствовал каково
дышится его оппонентам.
- Не надо притворяться! - Эльдар-Эдуард переправил в рот
громадный кус пирога и яростно жевать. Голос его приобрел
глуховато-коровий оттенок. - Не надо обелять и маскироваться!
Черная зависть, белая... Есть одно единственное чувство -
чувство нормальной человеческой зависти! И завидовать
по-хорошему это уже не завидовать.
- А что же это, по-вашему?
- Все, что угодно! Любоваться, восхищаться, быть мысленно
рядом... Не надо расщеплять этимологических связей. Когда у
кого-то есть то, чего нет у меня, и я сожалею об этом, имеет
место зависть! Простая, человеческая, без изысков.
- Но могут существовать градации.
- Могут. Кто-то завидует вяло, кто-то от души - и все
равно и те, и другие завидуют. Корень остается прежним. А
когда начинается припудривание - дескать то-то и так-то, прямо
зло берет. Я, мол, завидую ему, но исключительно
по-хорошему... Ишь мы какие хорошие стали! Брут, может быть,
тоже завидовал. И тоже считал, что по-хорошему...
Пасюку не удавалось вставить ни словечка. Расстроенный,
он продолжал подливать себе коньяка, а мне морса. Он словно
мстил мне за наскоки своего нового оппонента. В споре их
все чаще начинали мелькать подозрительные словечки вроде
монады и квиетизма. Философы принялись друг за дружку всерьез,
пробуя на зуб, испытывая на гибкость. Сосед с белесыми бровями
и такими же белесыми губами стеснительно наклонился ко мне.
- Я извиняюсь, люпмен - это что-то вроде ругательства?
- Вы хотите сказать "люмпен"? - я в очередной раз
передвинул бокал с морсом смуглокожей особе с голубоватой
искоркой в глазах и золотистой в уголке улыбки. Меня одарили
кивком, морс благосклонно приняли.
- Люмпен - это когда показывают, например, по телевидению
"Алые Розы" Сергея Соловьева или "Механическое Пианино"
Никиты Михалкова, а вы переключаете на детектив или не
подходите к телевизору вовсе.
Любитель интеллектуальных тонкостей, сидящий напротив,
расслышал мою тираду. Помимо всего прочего он обладал,
по-видимому, и тонким слухом.
- Но тот же Соловьев умудрился снять чудовищный "Дом под
звездным небом". Стоит ли мне после этого подходить к
телевизору?
Вероятно, сказывалось влияние Пасюка и Эльдара-Эдуарда.
Я ответил с нагловатой уверенностью завсегдатая столичных
богем.
- Истинный художник в праве говорить и "фэ" и "хэ". Если
уже есть "Асса" и "Розы", можно позволить себе и пару бяк.
Простительно.
- Я, откровенно говоря, придерживаюсь иного мнения.
- И это тоже простительно, - я снисходительно кивнул.
Стеснительный сосед, внимательно прислушивающийся к спору
Пасюка и Эдуарда-Эльдара, вновь удивленно повел белесыми
бровями.
- Что еще? - я повернулся к нему с вальяжностью
начальника отдела кадров.
- Неофиты... - робко пробормотал он. - Это, видимо,
растения? Какие-нибудь редкие...
- В общем не такие уж редкие, - я отпил из рюмки
озабоченного Пасюка и, прищурившись, ударил своим мутноглазым
залпом, пытаясь пробить точечки зрачков смуглокожей. Что-то
там радужно взорвалось, взметнулось навстречу. Чем дольше я
сидел за столом, тем больше она мне нравилась. Кстати сказать,
это одно из непременных условий застолий. Разговоры, сладости
и внимание хозяев - лишь часть обязательной программы.
Одна-единственная загадка способна придать пикантный аромат
всему вечеру. И чаще всего роль этой загадки суждено исполнять
женщинам. Два-три взгляда, легкое движение головы - и ворожбе
положено начало. Что бы вы уже ни говорили, что бы не делали,
призрачный невод уже заброшен - от вас к ней, а от нее к вам.
И вовсе не обязательно что-либо вытаскивать. Рыбак волнуется,
видя дрожь поплавка, азарт утихает, когда рыба уже в садке. И
совсем не нужно подходить и знакомиться, - напротив, зачастую
это прямо противопоказано. За нашим столом сидела еще одна
свободная дама. Издалека и мельком она выглядела вполне
ничего. Но стоило мне присмотреться, как я тут же записал ее в
категорию "старых кокеток". Увы, даме не удавалось самое
естественное. То, как она держала вилку, поджимала губы и даже
мигала, - во всем угадывалось желание позировать и быть
красивой. А если не быть, то по крайней мере казаться. В
сущности она и была красивой, но, наверное, об этом не знала.
С такими трудно общаться. Им нужно подыгрывать, и, подыгрывая,
поневоле превращаешься в такого же позера. Словом, не всегда
тайна оказывается тайной.
Однажды на одной из дискотек я в течение часа любовался
блондинкой, танцующей на другом конце зала. Сначала она была
просто привлекательной, потом стала казаться обворожительной.
Не выдержав, я двинулся ее приглашать и тем был наказан.
Воображение в компании с полумраком сыграли со мной шутку.
Приблизившись и произнеся банальную фразу приглашения, я
разглядел множество печальных морщин и одинокую припудренную
бородавку. Но странным было то, что исчезло и все остальное.
Хрустальные чары рассыпались песочным крошевом. Но почему так
случилось? По чьей злой или доброй воле? Или это мы все
поголовно слепы и, очаровываясь издалека, перестаем видеть
красоту вблизи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21