– Напоминает взятку, - говорил ему сурово.
– Это вы взяток не видели, - смеялся Зинченко. - Вы ж не дама, чтоб вам французские духи дарить… Все ваше министерство ими пропахло… А коньяки вам до смерти все не выпить…
Смеялись.
– Что верно, то правильно, - отвечал Виктор Иванович, бросая конверт в сейф, и сразу требовал решения вопроса «этого человека».
– Да решен, решен, - отмахивался Зинченко. - Хороший парень. Между прочим, из армии… Сыпанули на приемных… Если таким не учиться…
– Откуда ж у него деньги? - сердито спрашивал Виктор Иванович.
– Отец… Плантатор… Знаете, какой у него оборот с парника?
Николай рассказывал. Виктор Иванович только руками разводил: что делается, что делается?.. Теперь его о деньгах спрашивает Савельич.
– Четыре с половиной, - ответил Виктор Иванович. И сказал правду, сколько лежало на книжке. В сейфе же не считал.
– Тыщи?
– Ну не миллиона же… - обиделся.
– Люди имеют и миллионы… Кого этим удивишь?.. А четыре тыщи это кто теперь не имеет? Голый, значит, ты и босый, Витя… А какая у твоей жены шуба?
– Каракулевая, - ответил Виктор Иванович. - Еще до повышения покупал…
– Ну, если не врешь, живи спокойно. Дачу тебе на сколько-то лет оставят, потом, конечно, придется съехать…
– Но я могу еще работать! - закричал Виктор Иванович.
– Не можешь, Витя! Не можешь!
– Но почему?
– А я не знаю! - хохотнул Савельич. Я ж маразматик! Что ты меня спрашиваешь?
Значит, конец… Значит, надо возвращаться и принять все как есть…
Нет! Что-то не так… При чем тут Кравчук? Хлопотал он за него, ходил по инстанциям, так все ходят за своих… Валя - хороший журналист, лауреат какой-то там премии, все у него в ажуре… Не то сейчас время, чтоб из-за женщин могли прищучить… В документах говорено почти открыто: первая - алкоголичка, вторая - разведенная, ну и что? Ничего, им отвечали. Криминала там или нарушения нравственности нет. Женился, развелся, снова женился. Не возбраняется. Сына, между прочим, себе оставил. Это для облика плюс.
При мысли о сыне у Виктора Ивановича защемило сердце. Всю жизнь щемит… Но Виктор Иванович сам не просится за границу. В гробу он ее видел. Он сроду ни одного иностранного слова произнести как следует не мог. У него язык устроен исключительно для русского произношения. А Кравчук по-английски чирикает, как на своем.
Какая же связь между тем, что его выпихивают на пенсию, и Кравчуком? И этим вопросом о деньгах? Валю сегодня утверждают. Это же надо! В один день - одного вверх, а другого - вниз. Все те деньги у него в сейфе. Если только в них дело, он готов их сегодня же сдать государству… Он даже будет счастлив это сделать!
Может, прямо сейчас спросить об этом у Савельича? Ничего себе будет вопросик…
Ничего он не брал! Ничего! Он спалит эти деньги! Он сейчас поедет и спалит. И кто что докажет? И при чем тут Кравчук?
Кравчук - чистое дело. За своих все хлопочут. Не им начато. Уже давно никто этому не удивляется. Удивились бы обратному. И он считает - правильно. Кадры надо растить, и выдвигать, и поддерживать. Святое дело.
Он шел по дороге к своей даче. Савельич его не задержал. Домработник принес в эмалированном тазу когтистые куриные лапы. Савельич прямо взвизгнул от удовольствия, схватил их вместе с отбитыми горлышками и аж задрожал от художнического сладострастия.
– Иди, Витя, иди, - сказал ему. - У меня тут идейка одна есть. Ты себе тоже придумай дело. Когда-то ты классно на аккордеоне играл… Во и играй! - И махнул ему рукой.
Виктор Иванович вошел в прохладную пустую дачу. С тех пор как сын его уехал работать за границу, они с Фаей практически тут не жили. Приезжали только время от времени. Жена дачу не любит. «Мне эти воздухи ни к чему, - говорит. - Веришь - не веришь, а у меня от кислорода голова начинает болеть».
А он любит дачу. Любит, как поскрипывают на веранде половицы, любит сидеть на крылечке и слушать, как разговаривают птицы. Иногда ему кажется, что он их даже понимает. Тут есть одна ворона. Так она жалуется всему белому свету. Может, на здоровье. Может, на детей. Надоела, видать, всем до смерти. Но каркает, каркает…
Аккордеон у него цел. Все еще тот, немецкий. Последний раз они играли с внучкой. Внучка на скрипке, а дед на аккордеоне. Прибежала невестка с демонстративно заткнутыми ушами и отняла у дочери скрипку. Разве это играют на скрипке? Вы же испортите ей руку! Почему этим можно испортить руку?
Нам нет преград
Нам нет преград
Ни в море, ни на суше…
Виктор Иванович сел на крыльцо. Было тихо. Окончилась жизнь, подумал он.
Хобби, как теперь говорят, нет у него. Нет у него никакой страсти. Или ненависти, как у Савельича.
Старик ушел с работы в середине пятидесятых. Не понимаю. Не принимаю. Возражаю. Так он заявил, на этом его и проводили.
Виктор Иванович испытал тогда легкий шок. Был со стариком знаком, чтил его, тот его тоже отличал из молодых. У него тогда от души вырвалось:
– Как же я без вас? Савельич закричал на него:
– А я не умер! Понял? Я не умер… Я еще поживу, посмотрю, чем все это кончится…
Остались, можно сказать, друзьями…
Виктор Иванович сочувствовал Савельичу и уважал себя за это сочувствие. «Старость надо уважать, - говорил всем. - Этого нам всем не миновать».
Скоропостижную раннюю смерть Виктор Иванович не признавал. Это, конечно, звучит странно по отношению к такому бесспорному факту, как смерть, но Виктор Иванович считал: так просто не бывает. Значит, сидела в человеке хворь, таилась, а эти эскулапы не туда смотрели… Бумажки свои бюрократические писали… Все невнимательность наша, небрежное отношение к обязанностям. Убери их - и все в порядке. Не война ведь. Должна быть старость… Должна. Это нормальная жизнь. От и до…
А все-таки почему Савельич спросил о Кравчуке? Неслучайный вопрос, неслучайный. Кандидатура Валентина не нравилась многим. Пожилым людям, знающим цену сдержанности, не нравилась его газетная бойкость, среднее поколение - его ровесники - просто завидовали, а те, что помладше, не считали правильным то, что бывшая деревенщина им дорогу застит. Время пошло плотненькое. Еще утром просторно, а уже вечером тебя подпирают идущие вослед. С этой точки зрения Виктору Ивановичу не удивляться бы тому, что с ним произошло. Но… Но он считал, что к нему это отношения иметь не может. Люди делятся на тех, кто бежит, и тех, кто уже добежал. У них разные минуты… Почему он решил, что его минуты длиннее? Виктор Иванович как-то старчески закряхтел на ступеньках. И услышал это собственное кряхтенье. Что делать? Что делать? Что делать? Поставят его на партучет в домоуправление. Он знает этих наполненных застоялой венозной кровью отставников. Пишут протоколы, нюхают мусорные баки, в упор разглядывают тебя в лифте, как имеющие на это святое право.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43