- Украинцы - народ крепкий, - сказал он, желая сделать приятное Пилипенке. - Но ездить за сто пятьдесят километров воздухом дышать - это глупость несусветная. Ты больше бензину наглотался за триста-то верст, чем подышал там…
- Ничего-о! - все ходил и все больше возбуждался Пилипенко. - Вы еще вспомните Пилипенку, не раз вспомните. Вы еще придете к Пилипенко!.. Но Пилипенко больше к вам не пойдет.
- Нет, если позовут - чего не пойти. Только не надо больше за сто пятьдесят километров дышать ездить, а так… чего? Ты мужик с головой.
- Не пойду! - уперся Пилипенко. - Все. Хватит. У меня тоже всякого этого достаточно - и самолюбия, и…
- Да нет, Семеныч, зря ты…
- Не пой-ду! Вы плохо знаете Пилипенку. Вы думаете, это все - так, шуточки…
- Какие шуточки! При чем тут шуточки - надо идти.
- Не пойду!
- Что значит «не пойду»! - рассердился вдруг Максимыч. - Что тебя, в детсадик, что ли, уговаривают идти? Не пойдет он… Заставим!
Пилипенко остановился перед «сантехником» Максимычем, который сидел и спокойно покуривал «Кент».
- Гляди-ка, - засмеялся Пилипенко, - мы прямо отрепетировали с тобой сцену!.. Жалко, что ты не министр.
- Жалко, - согласился Максимыч. - Ты бы у меня первым делом заплатил за бензин, который спалил в воскресенье, во-вторых, я бы тебе такого нагоняя дал, что ты бы у меня за троих работал. Увольнять я бы тебя не стал. Тебя правда уволили-то?
Пилипенко не успел ответить, как в бойлерную влетел некто в шляпе, в легоньком пальтишке, с чемоданом. Бледный.
- Максимыч! Ты сегодня? Слава богу, - говорил этот бледный с веселой злой дрожью в голосе. Увидев Пилипенко, он и ему тоже кивнул. - Здравствуйте, Максимыч!..
- Давай, давай, - сказал Максимыч. И налил бледному человеку в большой фужер. И налил также в две рюмки - себе и Пилипенке.
- Подождите, - сказал бледный, - у меня, кажется, шоколад есть, - он нырнул в чемодан и извлек плитку шоколада. - Есть! Слава богу.
Пилипенко с некоторой иронией наблюдал за суетливым человеком.
- Катастрофа катастрофой, а шоколад не забыл? - сказал он.
Бледный посмотрел на него… Ничего не сказал. Подошел к столу, положил шоколад и взял свой фужер.
- Давайте, - сказал Максимыч.
Выпили… Помолчали. К шоколаду никто не притронулся.
- Ты что, обиделся, что ли? - спросил Пилипенко.
- Максимыч, - обратился бледный к «сантехнику», - пускай это постоит у тебя, - он имел в виду чемодан. - А я пока пройдусь по набережной… Потом приду.
- Валяй, пройдись, - сказал Максимыч.
Бледный ушел, ни разу больше не поглядев на Пилипенку.
- Что он, обиделся, что ли?- опять спросил Пилипенко.
- Обиделся. Нехорошо ты с насмешкой-то… Он вообще обиженный человек.
- А что такое?
- Так…
- Что «так»?
- Ну так… Хороших людей часто обижают.
- Что за ерунда! Кто их обижает?
- Люди. Ты вот - взял обидел.
- Да ну уж!.. Пошутить нельзя, что ли? А какие люди-то?
- Есть.
- Мне чего-то его жалко стало. Я, может, зря с этим шоколадом, конечно… Но я же не хотел обидеть: тоже, смотрю, переживает человек… Чего он такой? Какие люди-то?
- Всякие… Бессовестные, в основном. Приходют и обижают. Не знаешь, как можно мужика обидеть?
- Рога, что ли, баба ставит?
- Рога… или как там, а только флиртует, зараза, с кем попало.
- Ах, это его жена! - такая… патлатая. Да?
- Да.
- Так что же он не уйдет от нее?
- Да вот, вишь, не может уйти. Не все же такие… Пилипенки. Ты не пропадешь, Семеныч, не горюй.
- Кто тебе сказал, что я пропаду?
- Не пропадешь, нет. А этот - все: окочурился.
- А чего не уходит-то?
- Не может. Уходит - раз в неделю вот так вот: счас улочки две даст, придет и здесь заночует. А утром - опять к ней. Любит.
- Тьфу! - зло сказан Пилипенко. - Кого там любить-то? Патлы крашеные?
- Это я не знаю. Мне его жалко. Так жалко бывает… - Максимыч затушил «Кент» в блюдечке, помолчал, покачал головой грустно. - А что сделаешь?
- Да послать ее надо подальше!.. - стоял на своем Пилипенко.
- Да иди ты! - рассердился Максимыч. - Тебе бы все - посылать!.. Тебя вот послали - тебе как? Послать легче всего. Да и то вон… не может. Ну - послал он, ну и что? Легко ему станет?
- Ну, это уж тоже не жизнь.
- Жизнь. Это и есть жизнь. Думаешь… - вдруг Максимыч прислушался… И встал. И сказал: - Вот еще один такой же шлепает.
- Кто?
- Погоди, - Максимыч еще для верности послушал. - Да. С тросточкой.
- Кто такой?
- Пан профессор, это я его так прозвал. Тоже… с душой идет. Счас, если выпьет, с одной рюмки окосеет.
- Правда, что ли, профессор? - не поверил Пилипенко.
- Натуральный профессор, из седьмого подъезда. Мы с ним частенько беседуем. Он… этот, как там у них, ну, по русскому языку профессор…
- Филолог?
- Труды пишет. А сам, как ребенок… Ты только не надо, Семеныч… не ломи сдуру: тут уж вовсе… горе одно. А человек золотой.
Вошел «пан профессор» с тросточкой. Он - седенький, старенький, не столько даже седенький, сколько старенький.
- Не могу больше, Максимыч!.. - сразу заговорил профессор жалобно. Увидев Пилипенку, ничуть не смутился, поздоровался и продолжал: - Не могу больше, дорогой мой. Пришел к тебе опять - больше некуда, - он сел на лежак, склонил голову. - Вот штука - некуда.
Максимыч пошел в угол, достал еще бутылку коньяка, раскупорил на ходу, налил в три рюмки. Одну поднес профессору.
- На-ка, все маленько отмякнет.
Профессор машинально принял рюмку, посмотрел на нее.
- Выпей, выпей, - убежденно сказал Максимыч. - Легче станет. Вот шоколадом закусишь… Допекла?
- Допекла, - сказал профессор, принимая из рук Максимыча кусочек шоколада. - Да ведь сколько энергии! Сколько энергии!..
- Ну, давайте.
Профессор поперхнулся, но выпил всю рюмку и заел шоколадом. И вытер платочком глаза и рот.
- Днем ей позвонили из универмага: есть норковая шуба - три с половиной тысячи, - стал рассказывать профессор обоим, Максимычу и Пилипенке, - она звонит мне в университет…
- Ешь шоколад-то… и рассказывай.
- Спасибо.
- Ну, звонит?
- Звонит в университет… У-у меня что-то в жар кинуло. Или здесь вообще жарко?
Максимыч без ехидства подмигнул Пилипенке и показал глазами на профессора: уже запьянел.
- Здесь жарковато, конечно. Ты не волнуйся, Аркадий Михалыч, спокойней. Ну, звонит эта телка в универмаг?..
- В университет. «Достань полторы тысячи». Две тысячи у нее есть…
- Так, это уже легче, - с легким накалом сказал Максимыч. - Хм!
- Но где я достану полторы тысячи? - удивленно и беспомощно спросил профессор. - «У кого-нибудь из профессоров». У кого?
- Елкина мать-то! - взорвался терпеливый Максимыч. - «Достань полторы тыщи!» Это я могу сказать: «Достань мне… не знаю… жеребца племенного!»
- Зачем? - не понял профессор.
Пилипенко засмеялся.
- Да я так, к слову, - неохотно пояснил Максимыч. - Ну, ну?
- Ни у кого же из профессоров нет при себе таких денег, не может быть… И потом: идет ученый совет - что мне, со шляпой по кругу?
1 2 3