Василий Шукшин
Ночью в бойлерной
Сам Иван Максимович несколько нескромно называет себя - сантехник, а вообще он дежурит в бойлерной. Через двое суток на третьи выпадает дежурить в ночь. И как раз ночные-то смены он очень любит.
Домина, под которым бойлерная, огромный, сколько там людей разных!.. И вот - ночь: магазины закрыты, а кто-то, допустим, поругался с женой, кто-то затосковал так, что хоть криком кричи… Да мало ли! Куда человеку деваться с растревоженной душой? Ведь она же болит, душа-то. Зубы заболят ночью, и то мы сломя голову бежим в эти, в круглосуточные-то, где их рвут. А с душой куда? Где тебя послушают, посочувствуют? К дяде Ване, в бойлерную. Там у него уютно, тепло… Трубы, много труб, в трубах тихонько поет и потрескивает, как в печке. Огонек тусклый под потолком… Возле стены, в нише, удобный лежак, старенький тулуп раскинут, подушка.
В эту ночь Максимыч и не пробовал ложиться. Он сидел у самодельного крашеного столика и задумчиво постукивал пальцами в столешницу. Лицо у него тоже задумчивое… Лицо у него - доброе, смышленое, немного усталое, но бесконечно доброе, в глазах, в морщинках вокруг глаз - столько терпения, покоя, столько мудрости житейской, что - куда же и спускаться с больной-то душой? К нему и спускались.
Первым пришел крупный мужчина Пилипенко. Он был седовлас, сыт, колыхал запахом одеколона и дорогих сигарет. Но был он мрачен, встревожен… Ему было тяжело, грустно.
- Здорово, Максимыч, - сказал Пилипенко и сел на свободный хилый стул.
- Здорово, Николай Семеныч, - откликнулся Максимыч.
Некоторое время молчали.
- Душа? - спросил Максимыч.
Пилипенко очнулся от тяжких дум, вздохнул.
- Тут, брат… и душа, и тело, все вместе, - сказал он. - Есть что-нибудь?
- А как же, - Максимыч встал и пошел в угол куда-то. - Коньячку? - спросил оттуда. - Или водки?
- Давай коньячку, - сказал Пилипенко. И огляделся кругом. - Хорошо тут у тебя… В напарники возьмешь?
Максимыч тихо посмеялся.
- Чего смеешься?
- Да насчет напарника-то… Тут, Семеныч, оклад не тот.
- Нет больше окладов, - жестко сказал Пилипенко. - Конец окладам.
Максимыч от изумления даже остановился с коньяком в руках.
- Неужели разжаловали?
- Поперли, а не разжаловали.
- Как же это?
- Наливай, - махнул Пилипенко; ему было худо, так худо, что и говорить не хотелось.
Максимыч стал молча разливать коньяк по рюмкам; он не лез с расспросами, когда человеку худо. Захочет - сам скажет.
- Уволили, - сказал Пилипенко. - Дадут, конечно, какую-нибудь должностишку, но… Нет, ей-богу, мне у тебя нравится. Сколько ты получаешь? Хотя… чушь все это. Давай.
Они выпили по целой рюмке и заели лимончиком, который тоже случился у «сантехника» Максимыча.
- Одного не понимаю! - горестно воскликнул Пилипенко. - Не справляюсь - так и скажи! Скажи! Зачем же… предлог какой-то искать: скажи прямо, я пойму. Нет!.. - Пилипенко крепко стукнул большим кулаком себя по колену. - Надо обязательно предлог найти, - он встал было, но тут же сел. Велел: - Налей еще по одной, - когда он сел с маху, хиленький стул опасно треснул под ним; нет, этому человеку можно, конечно, прямо в глаза сказать: «Ты не справился» - в обморок не упадет. Странно, что такой огромный мужик - «не справился».
- Какой же они предлог нашли? - спросил Максимыч.
- Самый что ни на есть дурацкий: злоупотребляете служебной машиной.
- Жена куда-нибудь ездила? По базарам небось?
- Да нет, сам: вызвал в воскресенье и просто так проехал километров полтораста по северной дороге - вздохнуть пару раз свежим воздухом. Вздохнул!..
- А шофер наябедничал, - догадался умный Максимыч.
- Ну да… расписал. Писака. А если мне сосредоточиться надо? Если мне в движении лучше думается?..
- Да сел бы вон на любую электричку, - простодушно сказал Максимыч, - и сосредоточивайся сколько влезет. Вы вот, начальство… тоже какие-то дурные бываете: нет чтобы скромностью своей в нос людям тыкать: вот вам, глядите: большой человек, а со всеми маленькими здороваюсь. А где так и остановись, спроси: «Как дела?» Тебе эти его дела… сто лет снились, а ты все равно спроси, - Максимычу хотелось как-нибудь помочь большому Пилипенко, но он и досадовал на него, что тот не смог удержаться на добром месте - слетел. - Мало того, ты еще головой вот так вот покивай: так, так, мол. Но вы ведь… До вас ведь не допрыгнешь! - вовсе с досадой закончил Максимыч. И налил еще по полной рюмке. - Давай. Не горюй особо-то…
Выпили.
- Да некогда же! - тоже с досадой сказал Пилипенко. - Головой-то кивать - некогда.
- Зато теперь будет время: попрут вот на пенсию…
- Ну, это еще бабка надвое сказала! - Пилипенко твердо посмотрел прямо перед собой. - Это еще… уравнение с двумя неизвестными.
- Все равно не умеете! - решительно сказал Максимыч. Коньячок зашумел в голове, и ему тоже захотелось быть твердым и крепким. - Не умеете начальствовать! Вот сделай меня самой маленькой какой-нибудь шишкой - и ты бы поглядел, какой бы я стал вежливый… «Ну, как, товарищи? - спросил он кого-то иным голосом, вежливым. - Как настроение? Смотрите мне - не вешать нос!» Я бы такие шуточки отпускал!.. Чего же не пошутить с людьми, если тебе лучше ихнева живется. А зазевался какой-нибудь там Пилипенко Николай Семеныч - плохо работает, сукин сын, курит больше, я его вот так вот пальцем - к себе: «Пилипе-е-нко, на минуточку. Пилипенко, как ты думаешь: подойдем мы с такими работниками к коммунизьму или нет? M-м? Ты, наверное, думаешь, что - подойдем. А вот я, Пилипенко, думаю, что мы с такими работниками застрянем где-нибудь по дороге. Ну-ка, давай, голубчик, давай, давай!.. Бросай-ка курить - да за дело». Вот как надо. Спокойно, с улыбочкой… Вишь, я и голоса не повысил, и работу направил. А захотел я подышать свежим воздухом, я набрал в чемодан коньячку, икорки, балычков, сел на электричку, отъехал те же полтораста верст, слез, углубился подальше в лесок - и дыши на здоровье.
- Скучно это, Максимыч. Вообще, не то ты говоришь.
- С коньячком не будет скучно. Зато ни одна собака пальцем не покажет.
- Не то, Максимыч, не то. Еще-то есть там? Не могу никак душу унять - болит!
- Заболит… - Максимыч налил еще по рюмке. - Как же ей не болеть.
- Не то, Максимыч, дорогой, не то. Ты рассуждаешь логично, но… в масштабах прораба, не больше.
- А ты в каких масштабах? Держи.
- Я? Я малость пошире.
- Пошире… А сидим вот тут вместе - в одинаковых масштабах. Поехали.
Когда выпили, Пилипенко вдруг встал и широко заходил по бойлерной.
- Ну не-ет, - сказал он ожесточенно, громко. - Так легко вам Николая Пилипенко не свалить. Это вы зря… Пилипенко еще постоит!
Максимыч в это время закурил дорогую сигарету из пачки Пилипенки, откинулся на стуле, заложил ногу на ногу и стал следить за взволнованным гостем. Ему хотелось как-нибудь успокоить его, но, вообще-то, ему стало очень хорошо.
1 2 3