На это усилие ушла значительная доля его дневной
квоты энергии, но в зале суда стояла невыносимая духота. Текущее дело было
сложным и в то же время скучным. Харпур замечал, что такие дела попадались
все чаще и чаще - признак, что пора уходить на пенсию. Но ему предстояло
выполнить еще один долг. Профессиональный.
Харпур набросил куртку и повернулся спиной к зеркалу-камердинеру,
купленному женой несколькими месяцами раньше. Оно было покрыто
15-секундным ретардитом - немного погодя, обернувшись, можно было увидеть
себя со спины. Судья бесстрастно оглядел свою хрупкую, но все еще прямую
фигуру и отошел прочь, прежде чем незнакомец в зеркале повернулся и
посмотрел ему в глаза.
Харпуру не нравились зеркала-камердинеры, как не нравились и столь же
популярные натуровиды - пластины ретардита с малым периодом задержки,
вращающиеся на вертикальной оси. Они служили тем же целям, что и
обыкновенные зеркала, но не переворачивали изображение слева направо. "Вы
впервые имеете возможность увидеть себя такими, какими видят вас
окружающие!" - гласила реклама. Харпур не принимал эту идею по
соображениям, как он надеялся, смутно-философским, но определить их не мог
даже для себя.
- Ты неважно выглядишь, Кеннет, - сказала Ева, когда он поправлял
галстук. - Неужели ты обязан туда идти?
- Нет - и потому обязан. В этом все дело.
- Тогда я тебя отвезу.
- Ни в коем случае. Тебе пора спать. Я не позволю, чтобы ты среди
ночи колесила по городу.
Он обнял жену за плечи. В пятьдесят восемь лет Ева Харпур отличалась
завидным здоровьем, но они оба делали вид, что это он заботится о ней.
Харпур сам сел за руль, но улицы были настолько забиты, что,
повинуясь внезапному порыву, он остановил машину в нескольких кварталах от
полицейского управления и пошел пешком. "Живи рискуя, - подумал он, - но
двигайся с осторожностью, - на всякий случай". Нависающие над дорогой
шестнадцатичасовые панели в этот светлый теплый июньский вечер оставались
темными, зато чередующиеся с ними восьмичасовые без нужды изливали яркий
свет, впитанный в дневное время. Таким образом система обеспечивала
достаточное освещение круглые сутки, причем бесплатно.
А дополнительное ее преимущество состояло в том, что она давала
полиции идеальные показания о дорожных происшествиях и нарушениях правил
движения. Собственно говоря, только-только в ту пору установленные на
Пятьдесят третьей авеню панели и предоставили бОльшую часть фактов по делу
Эвана Рэддола.
Фактов, на основании которых Харпур приговорил его к электрическому
стулу.
Реальные обстоятельства несколько отличались от классической схемы,
обсосанной бульварными листками, но все же были достаточно яркими, чтобы
возбудить интерес общественности. Рэддол был единственным подозреваемым,
но улики против него носили по преимуществу косвенный характер. Тела
обнаружили только на следующее утро - Рэддол мог спокойно вернуться домой,
смыть все следы и выспаться. Когда его арестовали, он был спокоен, бодр и
собран, а экспертиза оказалась бессильна что-либо доказать.
Улики против Рэддола заключались в том, что его видели в
соответствующее время подходящим к детской площадке, в соответствующее
время уходящим оттуда и что синяки и царапины вполне могли быть получены в
процессе совершения преступления. К тому же в промежуток между полуночью и
половиной десятого утра, когда его забрали, он "потерял" синтетическую
куртку, которую носил накануне вечером. Куртку так и не нашли.
Удалившимся на совещание присяжным понадобилось меньше часа, чтобы
прийти к решению о виновности. Однако в последующей апелляции защита
заявила, что на вердикт повлиял факт регистрации преступления медленным
стеклом в окне Эмиля Беннета. Требуя пересмотра дела, адвокат убеждал, что
присяжные пренебрегли "естественным сомнением", полагая, будто судья
Харпур не прибегнет к более суровой мере, чем пожизненное заключение.
Но, по мнению Харпура, закон не оставлял места для выжидания,
особенно в случае убийства с отягчающими обстоятельствами. В должное время
Рэддол был приговорен к казни.
Суровая, пронизанная убежденностью речь Харпура и заслужила ему
прозвище Железного Судьи. Судебный приговор, считал он, всегда был и
должен оставаться священным. Не подобает Закону униженно склоняться перед
куском стекла. В случае введения в судебную практику "меры выжидания",
говорил он, преступники просто не будут выходить из дома без
пятидесятилетнего ретардита.
Спустя два года неповоротливые жернова правосудия сдвинулись с места,
и Верховный суд утвердил решение Харпура. Приговор был приведен в
исполнение. То же самое, только в неизмеримо меньших масштабах, часто
происходило в спорте, и единственным возможным, единственным реальным
выходом было положение "арбитр всегда прав" - что бы ни показали камеры
или медленное стекло.
Несмотря на утверждение приговора, а может быть, именно поэтому
пресса так и не подобрела к Харпуру. Он умышленно не обращал внимания на
то, что о нем говорили и писали. Все эти пять лет его поддерживала
уверенность в правильности принятого решения. Сейчас ему предстояло
узнать, было ли оно таковым.
Хотя момент истины уже пять лет маячил на горизонте, с трудом
верилось, что через считанные минуты все выяснится. Эта мысль вызвала в
груди щемящую боль, и Харпур на миг остановился, чтобы перевести дыхание.
В конце концов, какая разница? Не он создает законы - откуда это чувство
личной причастности?
Ответ пришел быстро.
Судья не может быть равнодушным, потому что является частью закона.
Именно он, а не некое абстрактное воплощение правосудия вынес приговор
Эвану Рэддолу - и потому остался работать вопреки советам врачей. Если
совершена ошибка, он не имеет права уйти в кусты. Ему держать ответ.
Новое понимание, как ни странно, успокоило Харпура. Он заметил, что
улицы необычно оживлены для позднего вечера. Центр был буквально забит
иногородними машинами, а тротуары переполнены пешеходами, причем, судя по
тому, как они глазели по сторонам, - не местными жителями. В густом
воздухе плыл запах жарящихся бифштексов.
Харпур удивлялся такому столпотворению, пока не обратил внимание, что
людской поток движется к полицейскому управлению. Люди не изменились с тех
пор, как их притягивали арены, гильотины и виселицы. И пускай не на что
смотреть - зато они рядом с местом происшествия, и одного этого
достаточно, чтобы насладиться извечной радостью продолжающейся жизни в то
время, как кто-то только что свел с ней счеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
квоты энергии, но в зале суда стояла невыносимая духота. Текущее дело было
сложным и в то же время скучным. Харпур замечал, что такие дела попадались
все чаще и чаще - признак, что пора уходить на пенсию. Но ему предстояло
выполнить еще один долг. Профессиональный.
Харпур набросил куртку и повернулся спиной к зеркалу-камердинеру,
купленному женой несколькими месяцами раньше. Оно было покрыто
15-секундным ретардитом - немного погодя, обернувшись, можно было увидеть
себя со спины. Судья бесстрастно оглядел свою хрупкую, но все еще прямую
фигуру и отошел прочь, прежде чем незнакомец в зеркале повернулся и
посмотрел ему в глаза.
Харпуру не нравились зеркала-камердинеры, как не нравились и столь же
популярные натуровиды - пластины ретардита с малым периодом задержки,
вращающиеся на вертикальной оси. Они служили тем же целям, что и
обыкновенные зеркала, но не переворачивали изображение слева направо. "Вы
впервые имеете возможность увидеть себя такими, какими видят вас
окружающие!" - гласила реклама. Харпур не принимал эту идею по
соображениям, как он надеялся, смутно-философским, но определить их не мог
даже для себя.
- Ты неважно выглядишь, Кеннет, - сказала Ева, когда он поправлял
галстук. - Неужели ты обязан туда идти?
- Нет - и потому обязан. В этом все дело.
- Тогда я тебя отвезу.
- Ни в коем случае. Тебе пора спать. Я не позволю, чтобы ты среди
ночи колесила по городу.
Он обнял жену за плечи. В пятьдесят восемь лет Ева Харпур отличалась
завидным здоровьем, но они оба делали вид, что это он заботится о ней.
Харпур сам сел за руль, но улицы были настолько забиты, что,
повинуясь внезапному порыву, он остановил машину в нескольких кварталах от
полицейского управления и пошел пешком. "Живи рискуя, - подумал он, - но
двигайся с осторожностью, - на всякий случай". Нависающие над дорогой
шестнадцатичасовые панели в этот светлый теплый июньский вечер оставались
темными, зато чередующиеся с ними восьмичасовые без нужды изливали яркий
свет, впитанный в дневное время. Таким образом система обеспечивала
достаточное освещение круглые сутки, причем бесплатно.
А дополнительное ее преимущество состояло в том, что она давала
полиции идеальные показания о дорожных происшествиях и нарушениях правил
движения. Собственно говоря, только-только в ту пору установленные на
Пятьдесят третьей авеню панели и предоставили бОльшую часть фактов по делу
Эвана Рэддола.
Фактов, на основании которых Харпур приговорил его к электрическому
стулу.
Реальные обстоятельства несколько отличались от классической схемы,
обсосанной бульварными листками, но все же были достаточно яркими, чтобы
возбудить интерес общественности. Рэддол был единственным подозреваемым,
но улики против него носили по преимуществу косвенный характер. Тела
обнаружили только на следующее утро - Рэддол мог спокойно вернуться домой,
смыть все следы и выспаться. Когда его арестовали, он был спокоен, бодр и
собран, а экспертиза оказалась бессильна что-либо доказать.
Улики против Рэддола заключались в том, что его видели в
соответствующее время подходящим к детской площадке, в соответствующее
время уходящим оттуда и что синяки и царапины вполне могли быть получены в
процессе совершения преступления. К тому же в промежуток между полуночью и
половиной десятого утра, когда его забрали, он "потерял" синтетическую
куртку, которую носил накануне вечером. Куртку так и не нашли.
Удалившимся на совещание присяжным понадобилось меньше часа, чтобы
прийти к решению о виновности. Однако в последующей апелляции защита
заявила, что на вердикт повлиял факт регистрации преступления медленным
стеклом в окне Эмиля Беннета. Требуя пересмотра дела, адвокат убеждал, что
присяжные пренебрегли "естественным сомнением", полагая, будто судья
Харпур не прибегнет к более суровой мере, чем пожизненное заключение.
Но, по мнению Харпура, закон не оставлял места для выжидания,
особенно в случае убийства с отягчающими обстоятельствами. В должное время
Рэддол был приговорен к казни.
Суровая, пронизанная убежденностью речь Харпура и заслужила ему
прозвище Железного Судьи. Судебный приговор, считал он, всегда был и
должен оставаться священным. Не подобает Закону униженно склоняться перед
куском стекла. В случае введения в судебную практику "меры выжидания",
говорил он, преступники просто не будут выходить из дома без
пятидесятилетнего ретардита.
Спустя два года неповоротливые жернова правосудия сдвинулись с места,
и Верховный суд утвердил решение Харпура. Приговор был приведен в
исполнение. То же самое, только в неизмеримо меньших масштабах, часто
происходило в спорте, и единственным возможным, единственным реальным
выходом было положение "арбитр всегда прав" - что бы ни показали камеры
или медленное стекло.
Несмотря на утверждение приговора, а может быть, именно поэтому
пресса так и не подобрела к Харпуру. Он умышленно не обращал внимания на
то, что о нем говорили и писали. Все эти пять лет его поддерживала
уверенность в правильности принятого решения. Сейчас ему предстояло
узнать, было ли оно таковым.
Хотя момент истины уже пять лет маячил на горизонте, с трудом
верилось, что через считанные минуты все выяснится. Эта мысль вызвала в
груди щемящую боль, и Харпур на миг остановился, чтобы перевести дыхание.
В конце концов, какая разница? Не он создает законы - откуда это чувство
личной причастности?
Ответ пришел быстро.
Судья не может быть равнодушным, потому что является частью закона.
Именно он, а не некое абстрактное воплощение правосудия вынес приговор
Эвану Рэддолу - и потому остался работать вопреки советам врачей. Если
совершена ошибка, он не имеет права уйти в кусты. Ему держать ответ.
Новое понимание, как ни странно, успокоило Харпура. Он заметил, что
улицы необычно оживлены для позднего вечера. Центр был буквально забит
иногородними машинами, а тротуары переполнены пешеходами, причем, судя по
тому, как они глазели по сторонам, - не местными жителями. В густом
воздухе плыл запах жарящихся бифштексов.
Харпур удивлялся такому столпотворению, пока не обратил внимание, что
людской поток движется к полицейскому управлению. Люди не изменились с тех
пор, как их притягивали арены, гильотины и виселицы. И пускай не на что
смотреть - зато они рядом с местом происшествия, и одного этого
достаточно, чтобы насладиться извечной радостью продолжающейся жизни в то
время, как кто-то только что свел с ней счеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39