А человек должен бороться за свое... ты согласен?.. ради
своих...
Может, он хотел сказать "ради своих людей", но вовремя остановился,
или "ради своих интересов". Или он имел в виду мои и свои, наши общие
идеалы, продемонстрированные сейчас на его столе, переполнившие всю его
квартиру.
- Мне одно непонятно, - сказал я, с трудом управляясь с горячим блин-
чиком, - почему я угодил во враги.
- Ну ладно, не цепляйся к словам. Попутчик, враг, уклонист, колеблю-
щийся интеллигент. Что-то в этом роде! - отмахнулся он от меня, подцепив
на вилку целый блинчик и намереваясь весьма неграциозно заглотать его
целиком. - Теперь это неважно! Главное - мы все выбились в люди! Лично
я, впрочем, всегда считал, что ты не так уж и плох. И мир вокруг меняет-
ся, и люди меняются. Все прояснилось, как в майский день, только в шта-
нах потемки!
Он снова загоготал, вспомнив анекдот времен студенчества. Я комкал на
тарелке свой блин, словно пеленку. Его жирный блеск уже давно потускнел.
И правда, мир меняется и доходит на пути своего великого прогресса и до
этих лоснящихся блинчиков. А мой хозяин и в этом изменившемся мире
чувствовал себя как дома. Этот мир стал его миром, как его же миром был
тот, существовавший раньше. И чем чаще повторял он свое сердечное "зап-
росто, по-домашнему!", тем меньше в этом его мире, в этой его квартире я
чувствовал себя как дома. Мы уже сидели, уставясь на грязные тарелки с
остатками ужина: чистоту нашего братства уже ничто не могло обновить,
уже не было источников, из которых мы могли бы почерпнуть нашу невин-
ность.
Лела за весь ужин не проронила ни слова; мы с ней оба молча, потупив-
шись жевали, молча лепили и катали по столу хлебные шарики, мы были по-
давлены огромным и могущественным миром, терзавшим нас, прикованных к
этому столу, заткнувшим нам рты большими кусками своего несокрушимого
величия. Он не позволил нам вставить словечко, да мы и сами не знали, о
чем бы могли говорить.
- Да, мы выбились в люди! Так-то, старик! А не больно-то было легко
прорываться через все эти препоны. И тем не менее не так уж нам было
плохо. Жили - не тужили. Конечно, случались всякие мелкие неприятности,
но вс° позади. Самое паршивое, старик, - он доверительно нагнулся ко
мне, - что нет больше старого товарищества. Все наши расползлись, как
раки, в разные стороны. Я всегда думал, что ты смотаешься за границу. И
все же мы - одно поколение.
Мы явно переели и даже отупели от сытости. Да и пили без всякой меры.
Моя психологическая потребность в уборной переросла в физическую. Но
встать не было никаких сил. Я боялся, что если даже сумею добраться до
туалета и запереть дверь, то потом оттуда не выберусь. Тупо, не сознавая
как и зачем, я все-таки не хотел сдавать свои позиции ни в этом разгово-
ре, ни в этом мире. Лела спаслась тем, что начала убирать со стола и
взялась за мытье посуды, словно ее борьба за свое место давно уже проиг-
рана. За ужином и речи не заходило об эмансипации или дипломатической
карьере.
Он же был совершенно пьян, окончательно расслабился и впал в сенти-
ментальность.
- Знаешь, старик, если хорошенько подумать - что такое это наше се-
годняшнее время? - философствовал он, болтая в бокале остатки "Мартеля".
- Не сравнить с тем, нашим. А ты как думаешь? Тогда была жизнь так
жизнь! Ничего не осталось от прежнего подъема, от товарищества, от прос-
тоты отношений. Все так осложнилось, а нынешние, что помоложе, - и гово-
рить о них не хочу. Перекрасились в разные цвета. И ничего не понимают.
Просто одно удовольствие посидеть вот так, запросто, дома, со старым то-
варищем... да, да, с товарищем... как вспомню - прямо на душе хорошо де-
лается... мне всегда хотелось вот так затащить тебя к себе, хотелось,
чтобы ты понял необходимость моих поступков... мы же с тобой - одно по-
коление...
Его развозило все больше и больше, и вдруг, отбивая по столу такт ку-
лаком, он запел о том, как просыпаются восток и запад, потом "Полюш-
ко-поле", а потом про Чапаева. И наконец заплакал. Из его глаз катились
настоящие, крупные слезы. Он плакал о старом времени.
- Ты тоже пой! - кричал он мне, всхлипывая. - Пой!
Он встал с бокалом в руке, и я подумал - сейчас мы вместе запоем "Ин-
тернационал".
- Мне тоже хотелось, - неуверенно стоя на ногах, сказал я, - хотелось
как-нибудь с тобой встретиться и высказать тебе все прямо в лицо, хоте-
лось, чтобы ты наконец узнал, что я о тебе думаю. А сейчас уже расхоте-
лось. Да, собственно, давно расхотелось. Только смотрю на тебя и слушаю.
Понимаешь? Смотрю и слушаю! И не как судья, а так, со стороны. Все дру-
гие чувства ты во мне уже убил. Сейчас мне только и остается, что слу-
шать и смотреть на тебя со стороны.
Но, оказывается, он поднялся вовсе не для того, чтобы петь "Интерна-
ционал" или слушать мою исповедь. Просто пришла его очередь пойти в
уборную. Туда ведь и короли ходят. Не с этим ли были связаны и его сле-
зы?
Я, покачиваясь, стоял у стола с бокалом в руке. Поднял его, намерева-
ясь выпить за пустой стол, за Лелу. Словно специально выждав за дверью
этот момент, бесшумно, незаметно, бочком вошла она. Бросила на меня хо-
лодный, нелюбезный взгляд.
- Лучше бы ты не приходил, - сказала, отчетливо произнося слова. - И
не приходи. Лучше бы было тебе вообще не приходить
- Прочь, еретик, с порога правоверных!..
- Все прошло и быльем поросло. К чему нынче жалеть о прошлом? Нет ни-
какого смысла. Оба налакались, как свиньи, и разыгрываете друг перед
другом какие-то исторические роли. Ты его только напрасно разволновал.
Я тяжело плюхнулся на стул, заполнив этим долгую паузу. Массивный бо-
кал приковал мою руку к столу.
- Как ты все это выносишь, Лела? - сказал я наконец, надеясь услышать
от нее спасительный рецепт. - Как можешь?
- Заткнись! - грубо, вызывающе прикрикнула на меня Лела. - Как-никак
он мой муж. Будто ты в жизни достиг чего-то лучшего!
- Как ты можешь! - повторял я пьяным голосом.
- Проживешь сто лет вместе - полюбишь и пень. Чего тебе надо? Что ты
хотел услышать от меня сегодня за ужином? Заполучить меня в союзники? Во
имя старых времен и каких-то иллюзий? Как будто ты много лучше его? В ту
же дудочку дудишь, только в тихом закутке! Все вы одинаковые! Он хотя бы
настоящий мужик! Всегда ставил перед собой цель и всегда ее добивался.
П°р вверх!
От ее напористости я только беспомощно развел руками. Мои объятия
заключили в себя всю комнату и даже нечто большее.
- Добился вот этого? - спросил я. - Этого?
- Как будто ты добился чего-нибудь получше! - сказала Лела. - У него
хотя бы хватает порядочности настолько, чтобы заплакать.
1 2 3 4 5 6 7 8