Потом засуетились те слои общества, к которым он когда-то принадлежал, и ему разрешили свидания с родными. Но только тогда, когда отец обвиняемого, престарелый сэр Джекоб Нэдуэй, стал посылать в тюрьму для переговоров личного секретаря, выяснилось, что обвиняемый собирается сказать: "Не виновен". Затем пошли разговоры о том, какого он выберет защитника. Наконец стало известно, что он поведет защиту сам.
Следствие велось формально. Только в суде, перед лицом судьи и присяжных, предъявили развернутое обвинение. Тон задал прокурор - он начал речь сокрушенно и сурово.
- Подсудимый, - сказал он, - как это ни прискорбно, является членом весьма уважаемой семьи и запятнал своим преступлением щит знатного, благородного и добродетельного рода. Всем известно, какие преобразования навсегда прославили имя его брата, мистера Джона Нэдуэя. Даже те, кто не признает обрядов и не подчиняет интеллект догме, уважают другого брата, преподобного Нормана Нэдуэя, за его общественное рвение и активную благотворительность.
Но английский закон не знает лицеприятия и карает преступление в любых, самых высоких слоях общества. Несчастный Алан Нэдуэй всегда был неудачником и тяжким бременем для своей семьи. Его подозревали, и не без оснований, в попытке совершить кражу со взломом у своего отца и его близких друзей.
Тут вмешался судья.
- Это к делу не относится, - заявил он. - В обвинительном материале нет упоминаний о краже со взломом.
Подсудимый весело откликнулся:
- Да ладно, милорд!
Но никто в его слова не вникал - до того ли, когда нарушена процедура! И прокурор долго препирался с судьей, пока наконец не извинился.
- Во всяком случае, - закончил он, - в карманной краже сомневаться не приходится, - и посулил представить свидетелей.
Вызвали констебля Бриндла. Он дал показания на одной ноте, словно все, что он говорил, было одной фразой, более того - одним словом.
- Согласно донесению, я пошел за обвиняемым от дома преподобного Нормана Нэдуэя до кино "Гиперион" на расстоянии двухсот шагов и видел, как обвиняемый сунул руку в карман человека, который стоял под фонарем, и я сказал, чтобы тот человек проверил свои карманы, и опять пошел за обвиняемым, который смешался с толпой, а один, который выходил из кино, повернулся к обвиняемому и хотел его бить, а я подошел и сказал: вы что, обвиняете этого человека, а он сказал: да, а обвиняемый сказал: а я обвиняю его, что он на меня напал, и, пока я с тем говорил, обвиняемый отошел и сунул руку в карман одному в очереди. Тогда я сказал, чтобы тот проверил карманы, и задержал обвиняемого.
- Желаете ли вы подвергнуть свидетеля допросу? - спросил судья.
- Я уверен, - сказал подсудимый, - что вы, милорд, не поставите мне в вину незнание процедуры. Могу ли я спросить сейчас, вызовет ли обвинение тех троих, которых я, по слухам, обокрал?
- Я вправе сообщить, - сказал прокурор, - что мы вызываем Гарри Гэмбла, служащего в букмекерской конторе, который, по словам Бриндла, угрожал подсудимому побоями, а также Изидора Грина, учителя музыки, последнего из пострадавших.
- А что же с первым? - спросил подсудимый. - Почему его не вызвали?
- Понимаете, милорд, - сказал прокурор судье, - полиции не удалось установить его имени и адреса.
- Могу ли я спросить, - сказал Алан Нэдуэй, - как же так получилось?
- Ну, - сказал полисмен, - отвернулся я, а он убежал.
- Как так? - спросил подсудимый. - Вы говорите человеку, что его обворовали, и обещаете вернуть деньги, а он бежит, как вор?
- Я и сам не понимаю, - сказал полисмен.
- С вашего разрешения, милорд, - сказал подсудимый, - я спрошу еще об одном. Свидетелей двое; но только один из них предъявляет иск. С другим что-то неясно. Верно, констебль?
Несмотря на немыслимую нудность роли, в которой он сейчас выступал, полисмен был человеком и умел смеяться.
- Именно что неясно, - робко усмехнулся он. - Он из этих, музыкантов, так что деньги считать не умеет. Я ему говорю: "Сколько у вас украли?", он считал, считал, и все выходило по-разному. То два шиллинга шесть пенсов, то три шиллинга четыре пенса, а то и все четыре шиллинга.
Так что мы решили, что он большой раззява.
- В высшей степени странно, - сказал судья. - Насколько мне известно, свидетель Грин сам даст показания.
Надо вызвать его и Гэмбла.
Мистер Гарри Гэмбл, в очень пестром галстуке, сиял сдержанной приветливостью, отличающей тех, кто и в пивной не теряет уважения к себе. Однако он был не чужд горячности и не отрицал, что влепил как следует этому типу, когда тот залез ему в карман. Отвечая суду, он рассказал в общих чертах то же самое, что и полисмен, и признал, что сразу после происшествия действительно отправился в "Свинью и свисток".
Прокурор вскочил и спросил в негодовании, что это обозначает.
- Мне кажется, - строго сказал судья, - подсудимый хочет доказать, что свидетель не знал точно, сколько у него украли.
- Да, - сказал Алан Нэдуэй, и его глубокий голос прозвучал неожиданно серьезно. - Я хочу доказать, что свидетель не знает, сколько у него украли.
И, обернувшись к свидетелю, спросил:
- Вы угощали народ в "Свинье и свистке"?
- Милорд, - вмешался прокурор, - я протестую. Подсудимый оскорбляет свидетеля.
- Оскорбляю? Да я ему льщу! - весело откликнулся Нэдуэй. - Я его хвалю, воспеваю! Я предположил, что ему присуща древняя доблесть гостеприимства. Если я скажу, что вы дали банкет, разве я оскорблю вас? Если я угощу шесть стряпчих хорошим завтраком, разве я их обижу? Неужели вы стыдитесь своей щедрости, мистер Гэмбл? Неужели вы трясетесь над деньгами и не любите людей?
- Ну что вы, сэр! - отвечал слегка растерянный свидетель. - Нет, сэр, что вы! - прибавил он твердо.
- Я думаю, - продолжал подсудимый, - что вы любите своих ближних, особенно собутыльников. Вы всегда рады их угостить и угощаете, когда можете.
- Не без этого, сэр, - отвечал добродетельный Гэмбл.
- Конечно, вы редко это делаете, - продолжал Алан. - Вы не всегда можете. Почему вы угостили их в тот день?
- Как вам сказать, - снова растерялся свидетель. - Деньги, наверное, были.
- Вас же обокрали!. - сказал Нэдуэй. - Спасибо, это все, что я хотел узнать.
Мистер Изидор Грин, учитель музыки, длинноволосый человек в выцветшем бутылочно-зеленом пальто, был, по меткому выражению полицейского, истинным раззявой. На вступительные вопросы он ответил сравнительно гладко и сообщил, что почувствовал тогда что-то в кармане. Но когда Нэдуэй - очень мягко и приветливо - стал допрашивать его, он заметался в страхе. По его словам, он высчитал наконец (при помощи своих друзей, более способных к математике) , что у него было после кражи три шиллинга семь пенсов. Однако эти сведения не принесли пользы, так как он абсолютно не мог представить, сколько было у него раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41