Это как те тиктаки, что на термариях работали, что ли?
Этими машинами перестали пользоваться задолго до рождения Клии. Их запретили, потому что время от времени машины учиняли беспричинные, на взгляд людей, бунты. Народ по-прежнему относился к ним неприязненно.
— Нет. Как роботы, о которых рассказывается в сказках и легендах. «Вечные». — Мужчина указал на запад, в ту сторону, где находился Имперский сектор и Дворец Императора. — Это безумие, но это безумие имперского масштаба, и его не так просто преодолеть. Тебе лучше уехать, и я знаю наилучшее место, куда тебе стоило бы перебраться. Это на Тренторе, и не так далеко отсюда. Я могу помочь тебе.
— Нет, спасибо, — ответила Клия. Слишком странно все это звучало, чтобы она безоглядно поверила незнакомцу, как бы заманчиво ни звучали его предложения. Не убеждали Клию ни его речи, ни то, что она видела в его сознании.
— В таком случае возьми вот это. — Незнакомец подал Клие маленькую визитную карточку и снова поднялся. — Ты обязательно позвонишь. В этом я нисколько не сомневаюсь. Дело времени, не более того. — Он посмотрел на девушку. Глаза его напрочь утратили подслеповатость. — У всех нас есть свои тайны, — сказал он и, отвернувшись, направился к выходу.
Глава 5
Лодовик в одиночестве стоял на мостике «Копья Славы», глядя в огромный носовой иллюминатор. Перед ним, с точки зрения обычного человека, открывалось зрелище поистине немыслимой красоты. Увы, понятие красоты для робота почти отсутствовало. Он видел то, что простиралось вокруг корабля, и понимал, что человека бы это заинтересовало, но для него ближайшей аналогией красоты была успешная работа, совершенное ее выполнение. В некотором роде ему было бы приятно сообщить человеку о том, что в иллюминатор можно наблюдать прекрасное зрелище, но главная его обязанность состояла в том, чтобы проинформировать человека о том, что зрелище это вызвали к жизни неимоверно опасные силы.
Но даже этого он сделать не мог, поскольку все люди на «Копье Славы» были мертвы. Последним умер капитан Тольк. Он лишился рассудка, тело его было искалечено. В последние часы, когда капитан еще мог трезво мыслить, он дал Лодовику инструкции о том, что нужно сделать, чтобы довести корабль до места назначения: как отремонтировать двигатели гипердрайва, как перепрограммировать навигационную систему корабля, как добиться сохранения энергии на звездолете на максимально продолжительное время.
Последние осмысленные слова Толька были вопросом, обращенным к Лодовику:
— Как долго вы сможете прожить… то есть… проработать? Лодовик ответил:
— Без зарядки — век.
После этого Тольк впал в болезненную дремоту и уже не просыпался.
Мысль о гибели двухсот человек для позитронного мозга Лодовика была подобна огромной утечке энергии. Из-за нее скорость обработки информации и его действия несколько замедлились. Но он знал, что это пройдет. Он не был повинен в гибели этих людей. Он просто не мог предотвратить катастрофу. Но все равно этого было достаточно, чтобы он ощущал некое подобие изнеможения и истощения.
Что же до зрелища, открывавшегося перед ним… Саросса в иллюминаторе выглядела маленькой, тусклой звездочкой, расстояние до которой составляло несколько миллиардов километров, но фронт ударной волны, образовавшейся после взрыва сверхновой, продолжал двигаться вперед, подобный призрачному фейерверку.
Потоки заряженных частиц столкнулись с солнечным ветром, дующим со стороны звездной системы Сароссы. В результате возникло нечто вроде северного сияния — в космосе покачивались огромные мерцающие полотна. В их свечении Лодовик различал еле заметные оттенки красного и зеленого цветов. Переключив свое зрение в ультрафиолетовый диапазон, он мог бы увидеть и другие цвета, которые проявлялись там, где рассеянные облака взрывной волны достигали областей распространения космической пыли, газа и кристалликов льда на границе звездной системы. Времени на действия было так мало, он ничего не мог поделать.
А самым ужасным было то, что Лодовик ощущал изменения в своем мозге. Нейтрино и другие радиоактивные частицы преодолевали защитные энергетические поля звездолета. Они были способны не только убить людей. Лодовик чувствовал, что частицы каким-то образом воздействуют на его позитронный мозг. Он еще не закончил сеанс самодиагностики, на завершение должно было уйти несколько дней, но самые острые последствия воздействия частиц он ощущал уже сейчас и опасался худшего.
Если окажется, что пострадали его главные функции, ему придется уничтожить себя, дезактивировать. В прошлом ему было бы достаточно всего-навсего переключиться на латентный режим и пребывать в нем до тех пор, пока его не отремонтирует человек или другой робот, но сейчас он не мог допустить, чтобы кто-то узнал о нем правду.
Но, что бы с ним ни случилось, вряд ли об этом кто-то узнает.
«Копье Славы» было безнадежно потеряно, подобно микробу в океане. Лодовику, невзирая на инструкции, полученные от капитана, так и не удалось произвести необходимый ремонт и даже установить причину неисправности. Резко выброшенный из гиперпространства в пространство обычное, звездолет лишился системы сверхсветовой связи. Был, правда, автоматически подан сигнал бедствия, но, поскольку корабль окружало со всех сторон радиационное поле, вряд ли кто-то мог засечь этот сигнал.
Тайна Лодовика была надежно скрыта. Но его трудам для Дэниела и для человечества в целом пришел конец.
Для робота долг означал все или ничего. В сложившихся обстоятельствах Лодовик мог только смотреть в иллюминатор на последствия распространения фронта ударной волны и бесцельно размышлять о физических процессах. Не прекращая непрерывного процесса решения проблем, связанных с его несостоявшейся миссией, он мог лишь парить в командном отсеке. Делать ему было положительно нечего.
Человек бы назвал такое состояние интроспекцией. Но для робота состояние полного безделья было в новинку. Будь у Лодовика малейшая возможность избегнуть этого состояния, он бы непременно это сделал. Помимо всего прочего, робот чувствовал крайний дискомфорт, вызванный внутренними изменениями. Давным-давно, во времена ренессанса роботов, на почти забытых планетах Аврора и Солярия роботов изготавливали с ограничениями, диктовавшимися рамками Трех Законов. Роботы, за немногочисленными исключениями, не имели права конструировать и собирать других роботов. Они имели право ремонтировать сами себя в случае мелких неполадок в конструкции, но лишь немногим избранным было позволено ремонтировать роботов, чьи повреждения были тяжелыми.
Лодовик не мог наладить свой позитронный мозг самостоятельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Этими машинами перестали пользоваться задолго до рождения Клии. Их запретили, потому что время от времени машины учиняли беспричинные, на взгляд людей, бунты. Народ по-прежнему относился к ним неприязненно.
— Нет. Как роботы, о которых рассказывается в сказках и легендах. «Вечные». — Мужчина указал на запад, в ту сторону, где находился Имперский сектор и Дворец Императора. — Это безумие, но это безумие имперского масштаба, и его не так просто преодолеть. Тебе лучше уехать, и я знаю наилучшее место, куда тебе стоило бы перебраться. Это на Тренторе, и не так далеко отсюда. Я могу помочь тебе.
— Нет, спасибо, — ответила Клия. Слишком странно все это звучало, чтобы она безоглядно поверила незнакомцу, как бы заманчиво ни звучали его предложения. Не убеждали Клию ни его речи, ни то, что она видела в его сознании.
— В таком случае возьми вот это. — Незнакомец подал Клие маленькую визитную карточку и снова поднялся. — Ты обязательно позвонишь. В этом я нисколько не сомневаюсь. Дело времени, не более того. — Он посмотрел на девушку. Глаза его напрочь утратили подслеповатость. — У всех нас есть свои тайны, — сказал он и, отвернувшись, направился к выходу.
Глава 5
Лодовик в одиночестве стоял на мостике «Копья Славы», глядя в огромный носовой иллюминатор. Перед ним, с точки зрения обычного человека, открывалось зрелище поистине немыслимой красоты. Увы, понятие красоты для робота почти отсутствовало. Он видел то, что простиралось вокруг корабля, и понимал, что человека бы это заинтересовало, но для него ближайшей аналогией красоты была успешная работа, совершенное ее выполнение. В некотором роде ему было бы приятно сообщить человеку о том, что в иллюминатор можно наблюдать прекрасное зрелище, но главная его обязанность состояла в том, чтобы проинформировать человека о том, что зрелище это вызвали к жизни неимоверно опасные силы.
Но даже этого он сделать не мог, поскольку все люди на «Копье Славы» были мертвы. Последним умер капитан Тольк. Он лишился рассудка, тело его было искалечено. В последние часы, когда капитан еще мог трезво мыслить, он дал Лодовику инструкции о том, что нужно сделать, чтобы довести корабль до места назначения: как отремонтировать двигатели гипердрайва, как перепрограммировать навигационную систему корабля, как добиться сохранения энергии на звездолете на максимально продолжительное время.
Последние осмысленные слова Толька были вопросом, обращенным к Лодовику:
— Как долго вы сможете прожить… то есть… проработать? Лодовик ответил:
— Без зарядки — век.
После этого Тольк впал в болезненную дремоту и уже не просыпался.
Мысль о гибели двухсот человек для позитронного мозга Лодовика была подобна огромной утечке энергии. Из-за нее скорость обработки информации и его действия несколько замедлились. Но он знал, что это пройдет. Он не был повинен в гибели этих людей. Он просто не мог предотвратить катастрофу. Но все равно этого было достаточно, чтобы он ощущал некое подобие изнеможения и истощения.
Что же до зрелища, открывавшегося перед ним… Саросса в иллюминаторе выглядела маленькой, тусклой звездочкой, расстояние до которой составляло несколько миллиардов километров, но фронт ударной волны, образовавшейся после взрыва сверхновой, продолжал двигаться вперед, подобный призрачному фейерверку.
Потоки заряженных частиц столкнулись с солнечным ветром, дующим со стороны звездной системы Сароссы. В результате возникло нечто вроде северного сияния — в космосе покачивались огромные мерцающие полотна. В их свечении Лодовик различал еле заметные оттенки красного и зеленого цветов. Переключив свое зрение в ультрафиолетовый диапазон, он мог бы увидеть и другие цвета, которые проявлялись там, где рассеянные облака взрывной волны достигали областей распространения космической пыли, газа и кристалликов льда на границе звездной системы. Времени на действия было так мало, он ничего не мог поделать.
А самым ужасным было то, что Лодовик ощущал изменения в своем мозге. Нейтрино и другие радиоактивные частицы преодолевали защитные энергетические поля звездолета. Они были способны не только убить людей. Лодовик чувствовал, что частицы каким-то образом воздействуют на его позитронный мозг. Он еще не закончил сеанс самодиагностики, на завершение должно было уйти несколько дней, но самые острые последствия воздействия частиц он ощущал уже сейчас и опасался худшего.
Если окажется, что пострадали его главные функции, ему придется уничтожить себя, дезактивировать. В прошлом ему было бы достаточно всего-навсего переключиться на латентный режим и пребывать в нем до тех пор, пока его не отремонтирует человек или другой робот, но сейчас он не мог допустить, чтобы кто-то узнал о нем правду.
Но, что бы с ним ни случилось, вряд ли об этом кто-то узнает.
«Копье Славы» было безнадежно потеряно, подобно микробу в океане. Лодовику, невзирая на инструкции, полученные от капитана, так и не удалось произвести необходимый ремонт и даже установить причину неисправности. Резко выброшенный из гиперпространства в пространство обычное, звездолет лишился системы сверхсветовой связи. Был, правда, автоматически подан сигнал бедствия, но, поскольку корабль окружало со всех сторон радиационное поле, вряд ли кто-то мог засечь этот сигнал.
Тайна Лодовика была надежно скрыта. Но его трудам для Дэниела и для человечества в целом пришел конец.
Для робота долг означал все или ничего. В сложившихся обстоятельствах Лодовик мог только смотреть в иллюминатор на последствия распространения фронта ударной волны и бесцельно размышлять о физических процессах. Не прекращая непрерывного процесса решения проблем, связанных с его несостоявшейся миссией, он мог лишь парить в командном отсеке. Делать ему было положительно нечего.
Человек бы назвал такое состояние интроспекцией. Но для робота состояние полного безделья было в новинку. Будь у Лодовика малейшая возможность избегнуть этого состояния, он бы непременно это сделал. Помимо всего прочего, робот чувствовал крайний дискомфорт, вызванный внутренними изменениями. Давным-давно, во времена ренессанса роботов, на почти забытых планетах Аврора и Солярия роботов изготавливали с ограничениями, диктовавшимися рамками Трех Законов. Роботы, за немногочисленными исключениями, не имели права конструировать и собирать других роботов. Они имели право ремонтировать сами себя в случае мелких неполадок в конструкции, но лишь немногим избранным было позволено ремонтировать роботов, чьи повреждения были тяжелыми.
Лодовик не мог наладить свой позитронный мозг самостоятельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123