– Возможно, – сказал принц. – Я не хочу говорить на эту тему. Если эта смерть была делом ваших чародеев, могу сказать лишь одно – плохо заплатили они мне за все, что я стремился сделать для израильтян. Впрочем, чего еще я мог ожидать от такого народа в таком мире? Прощай.
– Одна просьба, о принц. Разреши мне поговорить с моей племянницей Мерапи.
– Она не принимает. С тех пор как с помощью колдовства убили ее ребенка, она никого не хочет видеть.
– Все же я думаю, она не откажется повидаться со своим дядей, о принц.
– Что же ты хочешь ей сказать?
– О принц, милостью фараона мы, бедные рабы, собираемся навсегда покинуть Египет. Поэтому, если моя племянница останется здесь, я, естественно, хотел бы проститься с ней и сообщить ей кое-какие подробности, касающиеся нашего рода и нашей семьи, которые она, может быть, пожелала бы передать своим детям.
Услышав слово «дети», Сети смягчился.
– Я тебе не доверяю, – сказал он. – Может быть, у тебя наготове еще какие-нибудь проклятия против Мерапи, или ты скажешь ей что-нибудь такое, от чего она почувствует себя еще более несчастной, чем теперь. Но если бы ты захотел поговорить с ней в моем присутствии…
– Достойный принц, я не решаюсь настолько утруждать тебя. Прощай. Не откажись передать ей…
– Или, если это тебя смущает, – перебил его Сети, – в присутствии Аны, если только она сама не откажется принять тебя.
Джейбиз минутку подумал и ответил:
– Пусть будет так – в присутствии Аны. Это человек, который знает, когда надо молчать.
Джейбиз поклонился и ушел, и по знаку принца я последовал за ним. Вскоре нас впустили в комнату госпожи Мерапи, где она сидела в глубокой печали и одиночестве, закрыв голову черной накидкой.
– Привет тебе, дядя, – сказала она, взглянув на меня и, думаю, поняв причину моего присутствия. – Ты хочешь сообщить мне еще о каких-нибудь пророчествах? Пожалуйста, не надо, твои последние оправдались с лихвой. – И она дотронулась пальцем до черной накидки.
– У меня новости и просьба, племянница. Новости – то, что народ Израиля покидает Египет. Просьба – она же и приказ – о том, чтобы ты приготовилась сопровождать нас.
– Лейбэна? – спросила она, подняв на него глаза.
– Нет, племянница. Лейбэн не желает иметь женой ту, что стала любовницей египтянина. Но ты должна сыграть свою роль, хотя бы и самую скромную, в судьбе нашего народа.
– Я рада, что Лейбэн не хочет того, что никогда не мог получить. Скажи, прошу тебя, почему же я должна выполнить эту просьбу – или этот приказ?
– По весьма важной причине, племянница, – потому что от этого зависит твоя жизнь. До сих пор тебе было позволено следовать желанию твоего сердца. Но теперь, если ты останешься в Египте, где ты уже выполнила свою миссию – направлять мысли твоего возлюбленного, принца Сети, в сторону, благоприятную для дела Израиля, – ты умрешь!
– Ты хочешь сказать, что наши люди меня убьют?
– Нет, не наши. Но ты все равно умрешь. Она подошла к нему и посмотрела ему в глаза.
– Дядя, ты уверен в том, что я умру?
– Уверен… или, по крайней мере, другие уверены.
Она засмеялась; впервые за несколько новолуний я увидел, что: она смеется.
– Тогда я остаюсь, – сказала она. Джейбиз удивленно смотрел на нее.
– Я так и думал, что ты любишь этого египтянина, который и в самом деле достоин любви любой женщины, – пробормотал он в бороду.
– Может быть именно потому, что люблю его, я и хочу умереть. Я отдала ему все, что имела: от моего сокровища только и осталось то, что может навлечь беду или несчастье на его голову. Поэтому чем больше любовь – а она больше всех пирамид, если бы их сложить в одну, – тем больше потребности в том, чтобы похоронить ее на время. Понимаешь?
Он покачал головой.
– Я понимаю только одно – ты очень странная женщина, совершенно не такая, как все, кого я знал.
– Мой ребенок, убитый со всеми другими, был для меня всем на свете, и я хотела бы быть там, где он. Ну теперь понимаешь?
– И ты бы рассталась с жизнью, ты, еще совсем молодая, способная иметь еще много детей, ради того, чтобы лежать в гробнице вместе с твоим умершим сыном? – спросил он медленно, как человек крайне удивленный.
– Я хочу жить, только пока моя жизнь нужна тому, кого я люблю, а когда придет день и он вступит на престол, как сможет служить ему дочь ненавистных здесь израильтян? И детей мне больше не нужно. Мой сын, живой или мертвый, владеет моим сердцем, и в нем нет места для других. Эта любовь, по крайней мере, чиста и совершенна и, забальзамированная смертью, навсегда останется неизменной. Кроме того, я буду с ним не в гробнице – в это я верю. Религия египтян, которую мы так презираем, говорит о вечной жизни на небесах; туда я и пошла бы искать то, что потеряла, и ждать того, кто временно остался позади.
– Ах! – сказал Джейбиз. – Что до меня, то я не утруждаю себя этими вопросами: в нашей временной жизни на земле и без того много дела для рук и головы. Однако, Мерапи, ты ведь бунтовщица, а как принимает царь – небесный или земной, все равно – тех, кто восстает против него?
– Ты говоришь – я бунтовщица, – сказала она, повернувшись к нему, и глаза ее вспыхнули. – Почему? Потому что я не захотела бесчестья и не вышла замуж за человека, которого ненавижу, за убийцу, к тому же и потому, что я, пока жива, не покину человека, которого люблю, и не вернусь к тем, от кого видела только зло! Разве бог создал женщин для того, чтобы их продавали, как скот, ради удовольствия и выгоды того, кто может больше заплатить?
– Видимо, для этого, – сказал Джейбиз, разводя руками.
– Видимо, это вы так думаете, представляя себе бога таким, каким хотели бы, чтобы он был. Но я – я в это не верю, а если б верила, то поискала бы себе другого царя. Дядя, я обращаюсь против жреца и старейшин к Тому, что создало и их, и меня, и я буду жить или умру по его приговору.
– Весьма опасная позиция, – произнес Джейбиз, как бы размышляя вслух, – поскольку жрец имеет возможность взять закон в свои руки, прежде чем подсудимый успеет апеллировать к другой инстанции. Однако кто я такой, чтобы оспаривать ту, которая может стереть Амона в порошок в его собственном святилище, и поэтому кто может достоверно знать все, что она думает и делает.
Мерапи топнула ногой.
– Ты отлично знаешь, что именно ты передал мне приказ бросить вызов Амону в его храме. Это не я…
– Знаю, знаю, – возразил Джейбиз, махнув рукой. – Знаю также, что это именно то, что говорит каждый маг (каковы бы ни были его боги и его народ) и во что никто не верит. Именно потому, что ты, веруя, повиновалась приказу свыше и через тебя Амон был повержен, египтяне и израильтяне считают тебя величайшей из волшебниц, какие когда-либо существовали на берегах Нила; а это, племянница, – опасная слава!
– На которую я не претендую и которой никогда не добивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68