Лицо его было нежным, как у женщины, но морщинки, расходящиеся от уголков глаз к вискам, придавали ему необычное выражение. Я думаю, они образовались от привычки к размышлениям, но по мнению других, он унаследовал их от предка по женской линии. Мой друг Бакенхонсу, старый пророк, который служил первому Сети и совсем недавно умер, прожив сто двадцать лет, говорил мне, что он знал ту женщину до ее замужества и что она и первый Сети, возможно, были близнецами.
В руке принц держал развернутый свиток с очень древними письменами, – как я, искушенный во всем, что касалось моего ремесла, определил с первого же взгляда. Подняв глаза от этого свитка, он вдруг увидел стоявшего перед ним камергера.
– Ты пришел как раз вовремя, Памбаса, – сказал он голосом, который звучал очень мягко и приятно, но в то же время был голосом настоящего мужчины. – Ты стар и несомненно мудр. Скажи, ты ведь мудрый, Памбаса?
– Да, ваше высочество. Я мудрый, как дядя вашего высочества, Кхемуас, могучий маг, чьи сандалии я чистил, когда был молод.
– В самом деле? Тогда почему же ты так заботливо прячешь свою мудрость, которой следовало бы раскрываться, как цветок, чтобы мы, бедные пчелы, могли извлекать ее нектар? Ну, ладно, я рад, что ты мудрый, ибо в этой книге магии, которую я читаю, я наткнулся на проблемы, достойные покойного Кхемуаса, – я помню его как человека, всегда погруженного в размышления, с мрачным челом, и очень похожего на своего сына и моего двоюродного брата, Аменмеса, – только, разумеется, Аменмеса никто не может назвать мудрецом.
– Чему же радуется твое высочество?
– Тому, что, будучи, по твоему собственному признанию, равным Кхемуасу, ты сможешь разрешить проблему не хуже него. Как ты знаешь, Памбаса, будь он жив, он был бы сейчас фараоном вместо моего отца. Но он умер слишком рано. Все это наводит меня на мысль, что в рассказах о его мудрости что-то не совсем так. Ведь по-настоящему мудрый человек никогда бы не пожелал стать фараоном Египта.
– Не пожелал бы стать фараоном! – вскричал камергер.
– Так вот, Памбаса Мудрый, – продолжал принц, как будто не слышал его, – вот послушай. В этой старинной книге дано заклинание, которое может «избавить сердце от усталости» – старейшей, как тут говорится, и самой распространенной болезни в мире, которой не подвержены только котята, некоторые дети и сумасшедшие. Оказывается, что от этой болезни можно излечиться, говорит книга, если встать на вершине пирамиды Хуфу в полночь, в тот момент, когда луна – самая большая за весь год, и испить из чаши снов, произнося в то же время заклинание, выписанное здесь целиком на языке, которого я не знаю.
– Но каково же достоинство заклинания, принц, если оно написано на языке, который знают все?
– А какова польза, если этот язык не знает никто?
– Более того, ваше высочество, как может кто-нибудь забраться на пирамиду Хуфу, которая покрыта полированным мрамором? Даже днем, не говоря уж о полночи. И там пить из чаши снов!
– Не знаю, Памбаса. Все, что я знаю, – это то, что я устал от этой глупости, да и от всего на свете. Расскажи мне что-нибудь, что облегчит мое сердце, – мне как-то тяжело.
– Там в зале жонглеры, принц. Один из них говорит, что может подбросить в воздух веревку и влезть по ней на небо.
– Когда ты сам увидишь, как он это делает, Памбаса, приведи его ко мне, но не раньше. Смерть – вот единственная веревка, по которой мы можем подняться на небо или спуститься в ад. Ибо не стоит забывать, что существует некий бог Сет (между прочим, меня назвали в его честь, как и моего прадеда, – почему, знают только жрецы). А еще есть и другой бог – Осирис.
– Кроме жонглеров там еще и танцовщицы, принц, и у некоторых фигуры – просто красота. Я видел, как они купались в дворцовом озере, – даже сердце твоего деда, великого Рамсеса, порадовалось бы, глядя на них.
– Мое сердце не порадуется – я не хочу, чтобы здесь плясали голые женщины. Придумай что-нибудь другое, Памбаса.
– Ничего не приходит в голову, принц. Впрочем, постой-ка. Есть еще один писец по имени Ана – худой остроносый человек, который утверждает, что он твой близнец в боге Ра.
– Ана! – сказал принц. – Тот самый, из Мемфиса, который пишет рассказы? Почему же ты не сказал сразу, старый глупец? Сейчас же впусти его, сейчас же!
Услышав это, я раздвинул занавеси и, войдя, простерся перед ним со словами:
– Я тот самый писец, о Царственный Сын Солнца!
– Как ты смеешь входить без приглашения в покои принца, – начал было Памбаса, но Сети прервал его суровым тоном:
– А ты, Памбаса, как ты смеешь держать этого умного человека за дверьми, как собаку? Встань, Ана, и, пожалуйста, не перечисляй мои титулы, мы ведь не при дворе. Скажи, ты давно в Танисе?
– Много дней, о принц, – ответил я. – Все пытался попасть к тебе, но безуспешно.
– И как же в конце концов тебе удалось?
– За плату, о принц, – ответил я с невинным видом, – как, очевидно, положено. Привратники…
– Понимаю, – сказал Сети. – Привратники! Памбаса, выясни, какую сумму этот ученый писец заплатил привратникам, и верни ему эти деньги в двойном размере. Так что ступай и займись этим делом.
Памбаса ушел, бросив на меня украдкой жалобный взгляд.
– Скажи мне, – промолвил Сети, когда мы остались одни, – ты ведь по-своему мудрый: почему двор всегда порождает воров?
– Думаю, по той же причине, о принц, по которой собачья спина порождает блох. Блохи должны жить, а тут как раз собака.
– Верно, – ответил он, – и эти дворцовые блохи получают недостаточно высокую плату. Если я когда-нибудь получу власть, я этим займусь. Их будет меньше, но еды у них будет больше. А теперь, Ана, садись. Я тебя знаю, хотя ты меня и не знаешь, и я уже успел полюбить тебя, знакомясь с твоими писаниями. Расскажи мне о себе.
Я рассказал ему всю мою простую историю, которую он выслушал, не говоря ни слова, а потом спросил, почему я хотел его видеть. Я ответил: потому что он сам послал за мной, о чем позже забыл; а также потому, что я принес рассказ, который осмелился посвятить ему. С этими словами я положил перед ним на стол свой свиток.
– Ты оказал мне честь, – сказал он, явно довольный. – Большую честь! Если твоя повесть мне понравится, я велю положить ее вместе со мной в гробницу, чтобы мой Ка читал и перечитывал ее, пока не наступит День Воскресения, хотя, конечно, я прочту и изучу ее еще при жизни. Ты хорошо знаешь наш город Танис, Ана?
Я ответил, что почти не знаю его, ибо потратил все свое время, обивая пороги его высочества.
– Тогда, с твоего разрешения, я сначала покажу тебе город, а потом мы поужинаем. – И тотчас явился слуга, не Памбаса, а другой.
– Принеси два плаща, – сказал принц, – я собираюсь пройтись вместе с писцом Аной по городу. И снаряди охрану – четыре нубийца, не более;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
В руке принц держал развернутый свиток с очень древними письменами, – как я, искушенный во всем, что касалось моего ремесла, определил с первого же взгляда. Подняв глаза от этого свитка, он вдруг увидел стоявшего перед ним камергера.
– Ты пришел как раз вовремя, Памбаса, – сказал он голосом, который звучал очень мягко и приятно, но в то же время был голосом настоящего мужчины. – Ты стар и несомненно мудр. Скажи, ты ведь мудрый, Памбаса?
– Да, ваше высочество. Я мудрый, как дядя вашего высочества, Кхемуас, могучий маг, чьи сандалии я чистил, когда был молод.
– В самом деле? Тогда почему же ты так заботливо прячешь свою мудрость, которой следовало бы раскрываться, как цветок, чтобы мы, бедные пчелы, могли извлекать ее нектар? Ну, ладно, я рад, что ты мудрый, ибо в этой книге магии, которую я читаю, я наткнулся на проблемы, достойные покойного Кхемуаса, – я помню его как человека, всегда погруженного в размышления, с мрачным челом, и очень похожего на своего сына и моего двоюродного брата, Аменмеса, – только, разумеется, Аменмеса никто не может назвать мудрецом.
– Чему же радуется твое высочество?
– Тому, что, будучи, по твоему собственному признанию, равным Кхемуасу, ты сможешь разрешить проблему не хуже него. Как ты знаешь, Памбаса, будь он жив, он был бы сейчас фараоном вместо моего отца. Но он умер слишком рано. Все это наводит меня на мысль, что в рассказах о его мудрости что-то не совсем так. Ведь по-настоящему мудрый человек никогда бы не пожелал стать фараоном Египта.
– Не пожелал бы стать фараоном! – вскричал камергер.
– Так вот, Памбаса Мудрый, – продолжал принц, как будто не слышал его, – вот послушай. В этой старинной книге дано заклинание, которое может «избавить сердце от усталости» – старейшей, как тут говорится, и самой распространенной болезни в мире, которой не подвержены только котята, некоторые дети и сумасшедшие. Оказывается, что от этой болезни можно излечиться, говорит книга, если встать на вершине пирамиды Хуфу в полночь, в тот момент, когда луна – самая большая за весь год, и испить из чаши снов, произнося в то же время заклинание, выписанное здесь целиком на языке, которого я не знаю.
– Но каково же достоинство заклинания, принц, если оно написано на языке, который знают все?
– А какова польза, если этот язык не знает никто?
– Более того, ваше высочество, как может кто-нибудь забраться на пирамиду Хуфу, которая покрыта полированным мрамором? Даже днем, не говоря уж о полночи. И там пить из чаши снов!
– Не знаю, Памбаса. Все, что я знаю, – это то, что я устал от этой глупости, да и от всего на свете. Расскажи мне что-нибудь, что облегчит мое сердце, – мне как-то тяжело.
– Там в зале жонглеры, принц. Один из них говорит, что может подбросить в воздух веревку и влезть по ней на небо.
– Когда ты сам увидишь, как он это делает, Памбаса, приведи его ко мне, но не раньше. Смерть – вот единственная веревка, по которой мы можем подняться на небо или спуститься в ад. Ибо не стоит забывать, что существует некий бог Сет (между прочим, меня назвали в его честь, как и моего прадеда, – почему, знают только жрецы). А еще есть и другой бог – Осирис.
– Кроме жонглеров там еще и танцовщицы, принц, и у некоторых фигуры – просто красота. Я видел, как они купались в дворцовом озере, – даже сердце твоего деда, великого Рамсеса, порадовалось бы, глядя на них.
– Мое сердце не порадуется – я не хочу, чтобы здесь плясали голые женщины. Придумай что-нибудь другое, Памбаса.
– Ничего не приходит в голову, принц. Впрочем, постой-ка. Есть еще один писец по имени Ана – худой остроносый человек, который утверждает, что он твой близнец в боге Ра.
– Ана! – сказал принц. – Тот самый, из Мемфиса, который пишет рассказы? Почему же ты не сказал сразу, старый глупец? Сейчас же впусти его, сейчас же!
Услышав это, я раздвинул занавеси и, войдя, простерся перед ним со словами:
– Я тот самый писец, о Царственный Сын Солнца!
– Как ты смеешь входить без приглашения в покои принца, – начал было Памбаса, но Сети прервал его суровым тоном:
– А ты, Памбаса, как ты смеешь держать этого умного человека за дверьми, как собаку? Встань, Ана, и, пожалуйста, не перечисляй мои титулы, мы ведь не при дворе. Скажи, ты давно в Танисе?
– Много дней, о принц, – ответил я. – Все пытался попасть к тебе, но безуспешно.
– И как же в конце концов тебе удалось?
– За плату, о принц, – ответил я с невинным видом, – как, очевидно, положено. Привратники…
– Понимаю, – сказал Сети. – Привратники! Памбаса, выясни, какую сумму этот ученый писец заплатил привратникам, и верни ему эти деньги в двойном размере. Так что ступай и займись этим делом.
Памбаса ушел, бросив на меня украдкой жалобный взгляд.
– Скажи мне, – промолвил Сети, когда мы остались одни, – ты ведь по-своему мудрый: почему двор всегда порождает воров?
– Думаю, по той же причине, о принц, по которой собачья спина порождает блох. Блохи должны жить, а тут как раз собака.
– Верно, – ответил он, – и эти дворцовые блохи получают недостаточно высокую плату. Если я когда-нибудь получу власть, я этим займусь. Их будет меньше, но еды у них будет больше. А теперь, Ана, садись. Я тебя знаю, хотя ты меня и не знаешь, и я уже успел полюбить тебя, знакомясь с твоими писаниями. Расскажи мне о себе.
Я рассказал ему всю мою простую историю, которую он выслушал, не говоря ни слова, а потом спросил, почему я хотел его видеть. Я ответил: потому что он сам послал за мной, о чем позже забыл; а также потому, что я принес рассказ, который осмелился посвятить ему. С этими словами я положил перед ним на стол свой свиток.
– Ты оказал мне честь, – сказал он, явно довольный. – Большую честь! Если твоя повесть мне понравится, я велю положить ее вместе со мной в гробницу, чтобы мой Ка читал и перечитывал ее, пока не наступит День Воскресения, хотя, конечно, я прочту и изучу ее еще при жизни. Ты хорошо знаешь наш город Танис, Ана?
Я ответил, что почти не знаю его, ибо потратил все свое время, обивая пороги его высочества.
– Тогда, с твоего разрешения, я сначала покажу тебе город, а потом мы поужинаем. – И тотчас явился слуга, не Памбаса, а другой.
– Принеси два плаща, – сказал принц, – я собираюсь пройтись вместе с писцом Аной по городу. И снаряди охрану – четыре нубийца, не более;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68