Этот двойной образ Богини символизировал с одной стороны Мать, воспитывающую свое дитя, а с другой – Воительницу, защищающую своих чад.
Такая статуя стояла на каждом алтаре в каждом доме на родине Астарты. Богиню чтили там на протяжении веков, с тех самых пор, когда жестокий мор унес жизни почти всех мужчин, а тех, что остались в живых, слабых и ставших драгоценными, воспитывали и растили, как тепличные растения, ради сохранения популяции. В большинстве домов у статуи Богини было только одно лицо – то, которое живущая в доме женщина выбирала сама. Мать Астарты избрала лицо Воительницы, а для самой Астарты Богиня была нежной, любящей матерью. Но сейчас Астарта медленно поворачивала статую, пока Воительница не заняла место матери.
Настало время бороться за спасение святыни, которая была всего дороже не только самой Астарте, но и тем, кто верил в нее.
Алебастровая статуя смотрела на мир ничего не выражающими, пустыми глазами. Изображение Богини-Воительницы никогда не привлекало к себе Астарту. Она знала каждую черточку, каждую складку облачения Богини-Матери, а Богиня-Воительница казалась ей слишком холодной и суровой и очень напоминала Астарте ее мать. Теперь же Астарта видела и понимала, что Воительница холодна и сурова, потому что быть иной ей нельзя, в этом ее спасение, ее броня, защищавшая от ран – от тех, что наносили ей враги, и от тех, что наносила она сама врагам.
Астарта долго и пристально всматривалась в Воительницу, а потом повернула статую лицом Богини-Матери к себе. Созерцание этого лица давало Астарте утешение. Подняв сухую веточку шалфея, она размяла в своей ладони его листья и высыпала их в маленькое медное блюдо, которое поставила на огонь. Вдыхая сладостный аромат фимиама, она принялась отгонять рукой струйку дыма в сторону Богини.
– Благословенная Богиня-Мать, благодарю тебя за видение, ниспосланное мне тобою. Я не понимаю, что оно означает, но не забуду предостережения. Хвала твоему неизреченному имени. Да святится имя твое.
Потом Астарта положила маленькую медную крышку на блюдо с дымящимся шалфеем, чтобы дым больше не шел от него. Медленно протянув перед собой руку, она еще раз повернула статую так, что теперь Воительница смотрела на нее. Смотрела пустыми глазами существа, призванного и зовущего убивать.
Астарта села на корточки. Она никогда не совершала жертвоприношений Воительнице, хотя знала, что должна сделать. Принести в жертву Богине кровь было выше сил Астарты.
– Я знаю, чего ты ждешь от меня, – сказала Астарта Воительнице. – Ты хочешь, чтобы я следила за ним, чтобы преследовала его, ты хочешь превратить преданных ему людей в предателей, а если это невозможно – и я молю тебя, чтобы так оно и было, – тогда тебе угодно будет, чтобы я наняла тайных соглядатаев и они шпионили бы за каждым его шагом. А что потом? Ты требуешь свидетельств, доказательств их близости, ты требуешь от меня противиться ему. Гнев, позор, ненависть… Он возненавидит меня и себя… Я не могу решиться на это, – Астарта искала в пустых глазах Воительницы понимания – и не находила его.
«Ты не любишь его», – сказали ей эти глаза.
«Нет, не люблю, но уважаю и чту».
Она могла бы любить его и даже, кажется, любила, но теперь все это ушло в прошлое.
Когда же зародилась в ней эта любовь? Может быть, в первые месяцы их супружества, которые казались ей теперь сном? Два чужих человека, которых обстоятельства вынуждали быть вместе, пытались играть нескончаемую роль на глазах у множества снедаемых любопытством людей, даже при опущенном занавесе, на пустой сцене, где, кроме них, никого не было.
Все это время Астарте казалось, что где-то рядом мелькает и снова скрывается с глаз какой-то мужчина в короне и в пурпурной мантии. Сильный, решительный – и в то же время надломленный, ранимый, терзаемый сомнениями. Ликующий, когда судьба посылала ему удачу, и казнящий себя, если ошибался. Учась на своих ошибках и снова и снова повторяя их, он боялся смотреть в будущее и все же постоянно отваживался бросать вызов судьбе.
Астарте казалось, что она полюбила его. Она хотела, чтобы он принадлежал ей, но вскоре поняла, что ей не завладеть его сердцем, потому что оно принадлежало другой женщине. Он долго любил ту, другую, платонической любовью, но теперь их любовь стала плотской. Астарта не сомневалась в этом.
Опасность была велика. Он удалялся от нее, едва лишь она пыталась приблизиться к нему. Еще немного – и она потеряет его навсегда. Это будет потеря не только для нее, но и для его народа. Ребенок, зачатый им этой ночью, тогда не принадлежал бы ей. Что если этот мужчина, который привиделся ей…
– Что же мне делать? Я должна спасти его! – Астарта снова прикоснулась рукой к животу. Ее рука скользнула под одежду и прижалась к телу.
Будущий ребенок больше не был единственным существом, которого она должна была охранять и спасать.
В пустых глазах Воительницы она не находила ответов на свои вопросы. Холодным и безжалостным было лицо Богини. Астарта снова протянула руку, чтобы повернуть статую кругом и увидеть другое лицо – лицо Матери, но так и не сделала этого. Астарта никогда еще не видела статую такой, как сейчас. Воительница и Мать, опека и воспитание – и готовность обороняться, чуткость и заботливость – и грозная решимость сражаться. Не к этому ли призывала ее Богиня?
Уроки Ди-Луны не прошли даром для ее дочери. Астарта вспомнила рассказы женщин-воинов. Они учили ее, что порой бывает лучше не стремиться с поднятым забралом навстречу неприятелю, а отступить, притвориться испуганным и побежденным, позволить врагу приблизиться и перехитрить его.
Астарта задумалась. Ее замысел был еще не ясен ей самой, но она уже знала, что он должен быть осуществлен. И вдруг поняла, как это сделать.
«Я знаю Дайена. В глубине души он презирает ложь и обман. Он боролся со своей тайной любовью. Оттого он так долго был верен мне. Но ничто человеческое ему не чуждо. Его любовь к той, другой, в конце концов стала слишком сильна. И так случилось, что, чувствуя себя одиноким, ища забвения и утешения, он повстречался с той, которую любил. И больше не противился своему чувству».
Ревность мучила Астарту. Как живо и ярко представляла она Дайена в постели с его любовницей! Поцелуи и ласки, каких никогда не довелось узнать ей, его жене. Той, другой, он дарил их с открытыми глазами! В Астарте крепло решение стать воительницей. Пусть же ее враг ужаснется пустоте алебастровых глаз статуи, пусть его окровавленное тело соскользнет с ее меча!
– Нет! – вздрогнув, сказала она себе самой, – лучше не думать об этом. Никогда. Эта отрава в душе убьет меня. – Она снова прижала руку к животу. – Убьет нас обоих.
Она еще раз возблагодарила свою Богиню, погасила свечу, встала в полный рост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Такая статуя стояла на каждом алтаре в каждом доме на родине Астарты. Богиню чтили там на протяжении веков, с тех самых пор, когда жестокий мор унес жизни почти всех мужчин, а тех, что остались в живых, слабых и ставших драгоценными, воспитывали и растили, как тепличные растения, ради сохранения популяции. В большинстве домов у статуи Богини было только одно лицо – то, которое живущая в доме женщина выбирала сама. Мать Астарты избрала лицо Воительницы, а для самой Астарты Богиня была нежной, любящей матерью. Но сейчас Астарта медленно поворачивала статую, пока Воительница не заняла место матери.
Настало время бороться за спасение святыни, которая была всего дороже не только самой Астарте, но и тем, кто верил в нее.
Алебастровая статуя смотрела на мир ничего не выражающими, пустыми глазами. Изображение Богини-Воительницы никогда не привлекало к себе Астарту. Она знала каждую черточку, каждую складку облачения Богини-Матери, а Богиня-Воительница казалась ей слишком холодной и суровой и очень напоминала Астарте ее мать. Теперь же Астарта видела и понимала, что Воительница холодна и сурова, потому что быть иной ей нельзя, в этом ее спасение, ее броня, защищавшая от ран – от тех, что наносили ей враги, и от тех, что наносила она сама врагам.
Астарта долго и пристально всматривалась в Воительницу, а потом повернула статую лицом Богини-Матери к себе. Созерцание этого лица давало Астарте утешение. Подняв сухую веточку шалфея, она размяла в своей ладони его листья и высыпала их в маленькое медное блюдо, которое поставила на огонь. Вдыхая сладостный аромат фимиама, она принялась отгонять рукой струйку дыма в сторону Богини.
– Благословенная Богиня-Мать, благодарю тебя за видение, ниспосланное мне тобою. Я не понимаю, что оно означает, но не забуду предостережения. Хвала твоему неизреченному имени. Да святится имя твое.
Потом Астарта положила маленькую медную крышку на блюдо с дымящимся шалфеем, чтобы дым больше не шел от него. Медленно протянув перед собой руку, она еще раз повернула статую так, что теперь Воительница смотрела на нее. Смотрела пустыми глазами существа, призванного и зовущего убивать.
Астарта села на корточки. Она никогда не совершала жертвоприношений Воительнице, хотя знала, что должна сделать. Принести в жертву Богине кровь было выше сил Астарты.
– Я знаю, чего ты ждешь от меня, – сказала Астарта Воительнице. – Ты хочешь, чтобы я следила за ним, чтобы преследовала его, ты хочешь превратить преданных ему людей в предателей, а если это невозможно – и я молю тебя, чтобы так оно и было, – тогда тебе угодно будет, чтобы я наняла тайных соглядатаев и они шпионили бы за каждым его шагом. А что потом? Ты требуешь свидетельств, доказательств их близости, ты требуешь от меня противиться ему. Гнев, позор, ненависть… Он возненавидит меня и себя… Я не могу решиться на это, – Астарта искала в пустых глазах Воительницы понимания – и не находила его.
«Ты не любишь его», – сказали ей эти глаза.
«Нет, не люблю, но уважаю и чту».
Она могла бы любить его и даже, кажется, любила, но теперь все это ушло в прошлое.
Когда же зародилась в ней эта любовь? Может быть, в первые месяцы их супружества, которые казались ей теперь сном? Два чужих человека, которых обстоятельства вынуждали быть вместе, пытались играть нескончаемую роль на глазах у множества снедаемых любопытством людей, даже при опущенном занавесе, на пустой сцене, где, кроме них, никого не было.
Все это время Астарте казалось, что где-то рядом мелькает и снова скрывается с глаз какой-то мужчина в короне и в пурпурной мантии. Сильный, решительный – и в то же время надломленный, ранимый, терзаемый сомнениями. Ликующий, когда судьба посылала ему удачу, и казнящий себя, если ошибался. Учась на своих ошибках и снова и снова повторяя их, он боялся смотреть в будущее и все же постоянно отваживался бросать вызов судьбе.
Астарте казалось, что она полюбила его. Она хотела, чтобы он принадлежал ей, но вскоре поняла, что ей не завладеть его сердцем, потому что оно принадлежало другой женщине. Он долго любил ту, другую, платонической любовью, но теперь их любовь стала плотской. Астарта не сомневалась в этом.
Опасность была велика. Он удалялся от нее, едва лишь она пыталась приблизиться к нему. Еще немного – и она потеряет его навсегда. Это будет потеря не только для нее, но и для его народа. Ребенок, зачатый им этой ночью, тогда не принадлежал бы ей. Что если этот мужчина, который привиделся ей…
– Что же мне делать? Я должна спасти его! – Астарта снова прикоснулась рукой к животу. Ее рука скользнула под одежду и прижалась к телу.
Будущий ребенок больше не был единственным существом, которого она должна была охранять и спасать.
В пустых глазах Воительницы она не находила ответов на свои вопросы. Холодным и безжалостным было лицо Богини. Астарта снова протянула руку, чтобы повернуть статую кругом и увидеть другое лицо – лицо Матери, но так и не сделала этого. Астарта никогда еще не видела статую такой, как сейчас. Воительница и Мать, опека и воспитание – и готовность обороняться, чуткость и заботливость – и грозная решимость сражаться. Не к этому ли призывала ее Богиня?
Уроки Ди-Луны не прошли даром для ее дочери. Астарта вспомнила рассказы женщин-воинов. Они учили ее, что порой бывает лучше не стремиться с поднятым забралом навстречу неприятелю, а отступить, притвориться испуганным и побежденным, позволить врагу приблизиться и перехитрить его.
Астарта задумалась. Ее замысел был еще не ясен ей самой, но она уже знала, что он должен быть осуществлен. И вдруг поняла, как это сделать.
«Я знаю Дайена. В глубине души он презирает ложь и обман. Он боролся со своей тайной любовью. Оттого он так долго был верен мне. Но ничто человеческое ему не чуждо. Его любовь к той, другой, в конце концов стала слишком сильна. И так случилось, что, чувствуя себя одиноким, ища забвения и утешения, он повстречался с той, которую любил. И больше не противился своему чувству».
Ревность мучила Астарту. Как живо и ярко представляла она Дайена в постели с его любовницей! Поцелуи и ласки, каких никогда не довелось узнать ей, его жене. Той, другой, он дарил их с открытыми глазами! В Астарте крепло решение стать воительницей. Пусть же ее враг ужаснется пустоте алебастровых глаз статуи, пусть его окровавленное тело соскользнет с ее меча!
– Нет! – вздрогнув, сказала она себе самой, – лучше не думать об этом. Никогда. Эта отрава в душе убьет меня. – Она снова прижала руку к животу. – Убьет нас обоих.
Она еще раз возблагодарила свою Богиню, погасила свечу, встала в полный рост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168