- Ты где живешь?
- Там, - она неопределенно махнула в сторону "чужой" земли.
Она не могла оторвать глаз от песчаного желоба, по которому я только
что лихо скатился.
- Тебе не страшно было? - спросила она, глядя уже не так
настороженно.
- Ничуть. Хочешь попробовать?
Ни слова не говоря, она ловко вскарабкалась на насыпь. Сильно
оттолкнувшись, слетела вниз, с развевающимися кудряшками и пылающим от
возбуждения лицом. Глаза светились восторгом.
- Давай еще! - крикнула она и, не дождавшись меня, полезла наверх.
Второй полет раззадорил еще больше. Но третий оказался неудачным.
Немного не рассчитав, она приземлилась не там, где я, а чуть левее. Я ждал
что она вот-вот поднимется, и мы снова полезем наверх. Но она почему-то
осталась сидеть на песке.
- Ну! Вставай же! - нетерпеливо подтолкнул я ее.
Она попробовала шевельнуться, но лицо ее сморщилось от боли.
- Не могу... Больно, - слабо простонала она.
- Где больно? - не понял я.
Ее личико напряглось, на глаза набежали слезы.
- Нога застряла, - сказала она чуть слышно.
Ее левый ботинок был засыпан песком. Я разгреб песок руками и увидел,
что он был крепко зажат между двумя большими камнями. Я попробовал
раздвинуть камни, но они не поддавались.
- Поверти ногой и дерни сильнее, - посоветовал я.
Она попробовала и тут же прикусила губу от боли.
- Никак!
- Давай я дерну, - предложил я.
- Нет, нет, что ты! - испугалась она. Но я уже и сам понял, что мое
предложение никуда не годилось: было видно, что каждое движение ноги
причиняет ей невыносимую боль. "Что же делать?" - подумал я. И тут меня
осенило:
- Давай разрежем шнурки, ты снимешь ботинок и вытащишь ногу.
В глазах ее мелькнул ужас.
- Нет! - крикнула она так, словно я предложил ей нечто чудовищное. -
Я... я не могу... Мне... мне нельзя...
Она была так напугана, что я не стал настаивать. Если бы она вытащила
ногу из ботинка, мы потом уж как-нибудь сумели вызволить и ботинок. А так
- я просто не знал, что делать.
Она обхватила застрявшую ногу обеими руками. Лицо ее было все в
слезах, но даже и сейчас она не ревела в голос, а только слегка
поскуливала, как маленький щенок.
В растерянности я уселся возле нее. Она обеими руками вцепилась в мою
ладонь и стиснула ее изо всех сил. Я чувствовал, что ей с каждой секундой
становится все больнее. Пожалуй, впервые в жизни я оказался в положении,
которое требовало немедленного и твердого решения.
- Послушай! - сказал я. - Ботинок все равно придется снять. Если ты
этого не сделаешь, ты останешься здесь навсегда и умрешь...
Снова тот же непонятный ужас отразился на ее лице.
- Нет! - лепетала она. - Нельзя! Мне нельзя этого делать! Никогда!
Но в конце концов она согласилась, что другого выхода нет. Будто
завороженная глядела она, как я разрезаю шнурок. А когда я покончил с этим
делом, сказала:
- А теперь уйди. Ты не должен... смотреть!
Я не стал спорить, отошел на несколько шагов и повернулся к Софи
спиной. Я слышал, как она тяжело дышала, а потом снова заплакала.
- Ничего не выходит, - простонала она.
Вернувшись, я наклонился над ее ногой и стал соображать, как бы
все-таки вытащить ее из расщелины.
- Ты никому никогда не должен говорить об этом! - прошептала Софи. -
Никогда! Ни одному человеку. Обещаешь?
Я пообещал, хотя мало что понял. Меня в этот момент заботило совсем
другое. С большим трудом мне все-таки удалось вытащить ее ногу из ботинка.
Боль, видно, была невыносимая. Но Софи даже не вскрикнула. Только
всхлипывала слегка стиснув зубы. Ни разу в жизни мне еще не приходилось
видеть такую храбрую девчонку.
Вызволенная из беды нога выглядела ужасно: была вся красная и очень
распухла. Поэтому я даже не заметил тогда, что пальцев на ноге у Софи было
больше, чем у меня...
После долгой возни мне удалось вытащить и ботинок, но Софи никак не
могла надеть его на распухшую ногу. Да и о том, чтобы ступить на
поврежденную ногу, не могло быть и речи. Я подумал, что мне удастся
дотащить девчонку до дому на закорках. Но она оказалась гораздо тяжелее,
чем я думал, и вскоре я понял, что так мы далеко не уйдем.
- Пойду позову кого-нибудь из взрослых, - сказал я.
- Нет! - отчаянно крикнула Софи. - Я могу ползти на четвереньках.
Она ползла, осторожно подтягивая больную ногу, а я плелся сзади, таща
в руке ее башмак. Никогда я еще не чувствовал себя таким беспомощным. Она
ползла долго, но, в конце концов, все-таки выбилась из сил. Штанишки ее
продрались на коленях и ссадины сильно кровоточили. Любой из моих
сверстников, даже мальчишка, давным-давно уже разревелся бы на ее месте.
Мужество этой маленькой, хрупкой девчонки вызывало у меня восхищение. И в
то же время сердце мое сжималось от жалости.
Я помог ей встать на ноги, чтобы она показала мне, где находится ее
дом. Уговорив Софи подождать меня, я изо всех сил припустил к дому, а
когда оглянулся назад, увидел, что она заползла в высокий кустарник и
спряталась там.
Подбежав к дому, я стал что силы барабанить в дверь. Мне открыла
высокая красивая женщина с добрым, усталым лицом. Ее коричневое платье
было чуть короче, чем у наших женщин, но на груди был нашит матерчатый
крест, как у всех: две полосы от шеи до пояса и одна поперечная. Крест был
зеленый, под цвет косынки на голове.
- Вы мама Софи? - спросил я, отдышавшись.
- Что случилось? - тревожно спросила она. Она была так взволнована
моим появлением, что вопрос невольно прозвучал резко и даже не слишком
доброжелательно.
Я сбивчиво рассказал ей обо всем, что произошло.
- Нога?! О боже! - воскликнула она. И на лице ее появилось знакомое
мне выражение ужаса: то самое выражение, которое совсем недавно я видел на
лице Софи.
Но она быстро совладала со своими чувствами. Я повел ее к кустарнику,
в котором оставил Софи. Услышав голос матери, девчонка сразу выползла ей
навстречу. Со слезами на глазах женщина глядела на распухшую ступню
дочери, на ее разорванные штанишки и кровоточащие коленки.
- Бедняжка ты моя! - вырвалось у нее, и она бережно взяла Софи на
руки. Приласкав и успокоив ее, она спросила, понизив голос:
- Он видел?
- Да, - сказала Софи. - Не сердись, мам! Я терпела изо всех сил. Но
без него я бы не справилась. Было... Было очень больно!
Мать помолчала немножко, потом тяжело вздохнула и, словно отгоняя от
себя какие-то мрачные мысли, сказала:
- Ну что ж... Теперь уж ничего не поделаешь... Пойдем!
Софи взобралась к матери на плечи, и мы двинулись к дому.
Заповеди, которые вдалбливают ребенку в детстве, прочно удерживаются
в его памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
- Там, - она неопределенно махнула в сторону "чужой" земли.
Она не могла оторвать глаз от песчаного желоба, по которому я только
что лихо скатился.
- Тебе не страшно было? - спросила она, глядя уже не так
настороженно.
- Ничуть. Хочешь попробовать?
Ни слова не говоря, она ловко вскарабкалась на насыпь. Сильно
оттолкнувшись, слетела вниз, с развевающимися кудряшками и пылающим от
возбуждения лицом. Глаза светились восторгом.
- Давай еще! - крикнула она и, не дождавшись меня, полезла наверх.
Второй полет раззадорил еще больше. Но третий оказался неудачным.
Немного не рассчитав, она приземлилась не там, где я, а чуть левее. Я ждал
что она вот-вот поднимется, и мы снова полезем наверх. Но она почему-то
осталась сидеть на песке.
- Ну! Вставай же! - нетерпеливо подтолкнул я ее.
Она попробовала шевельнуться, но лицо ее сморщилось от боли.
- Не могу... Больно, - слабо простонала она.
- Где больно? - не понял я.
Ее личико напряглось, на глаза набежали слезы.
- Нога застряла, - сказала она чуть слышно.
Ее левый ботинок был засыпан песком. Я разгреб песок руками и увидел,
что он был крепко зажат между двумя большими камнями. Я попробовал
раздвинуть камни, но они не поддавались.
- Поверти ногой и дерни сильнее, - посоветовал я.
Она попробовала и тут же прикусила губу от боли.
- Никак!
- Давай я дерну, - предложил я.
- Нет, нет, что ты! - испугалась она. Но я уже и сам понял, что мое
предложение никуда не годилось: было видно, что каждое движение ноги
причиняет ей невыносимую боль. "Что же делать?" - подумал я. И тут меня
осенило:
- Давай разрежем шнурки, ты снимешь ботинок и вытащишь ногу.
В глазах ее мелькнул ужас.
- Нет! - крикнула она так, словно я предложил ей нечто чудовищное. -
Я... я не могу... Мне... мне нельзя...
Она была так напугана, что я не стал настаивать. Если бы она вытащила
ногу из ботинка, мы потом уж как-нибудь сумели вызволить и ботинок. А так
- я просто не знал, что делать.
Она обхватила застрявшую ногу обеими руками. Лицо ее было все в
слезах, но даже и сейчас она не ревела в голос, а только слегка
поскуливала, как маленький щенок.
В растерянности я уселся возле нее. Она обеими руками вцепилась в мою
ладонь и стиснула ее изо всех сил. Я чувствовал, что ей с каждой секундой
становится все больнее. Пожалуй, впервые в жизни я оказался в положении,
которое требовало немедленного и твердого решения.
- Послушай! - сказал я. - Ботинок все равно придется снять. Если ты
этого не сделаешь, ты останешься здесь навсегда и умрешь...
Снова тот же непонятный ужас отразился на ее лице.
- Нет! - лепетала она. - Нельзя! Мне нельзя этого делать! Никогда!
Но в конце концов она согласилась, что другого выхода нет. Будто
завороженная глядела она, как я разрезаю шнурок. А когда я покончил с этим
делом, сказала:
- А теперь уйди. Ты не должен... смотреть!
Я не стал спорить, отошел на несколько шагов и повернулся к Софи
спиной. Я слышал, как она тяжело дышала, а потом снова заплакала.
- Ничего не выходит, - простонала она.
Вернувшись, я наклонился над ее ногой и стал соображать, как бы
все-таки вытащить ее из расщелины.
- Ты никому никогда не должен говорить об этом! - прошептала Софи. -
Никогда! Ни одному человеку. Обещаешь?
Я пообещал, хотя мало что понял. Меня в этот момент заботило совсем
другое. С большим трудом мне все-таки удалось вытащить ее ногу из ботинка.
Боль, видно, была невыносимая. Но Софи даже не вскрикнула. Только
всхлипывала слегка стиснув зубы. Ни разу в жизни мне еще не приходилось
видеть такую храбрую девчонку.
Вызволенная из беды нога выглядела ужасно: была вся красная и очень
распухла. Поэтому я даже не заметил тогда, что пальцев на ноге у Софи было
больше, чем у меня...
После долгой возни мне удалось вытащить и ботинок, но Софи никак не
могла надеть его на распухшую ногу. Да и о том, чтобы ступить на
поврежденную ногу, не могло быть и речи. Я подумал, что мне удастся
дотащить девчонку до дому на закорках. Но она оказалась гораздо тяжелее,
чем я думал, и вскоре я понял, что так мы далеко не уйдем.
- Пойду позову кого-нибудь из взрослых, - сказал я.
- Нет! - отчаянно крикнула Софи. - Я могу ползти на четвереньках.
Она ползла, осторожно подтягивая больную ногу, а я плелся сзади, таща
в руке ее башмак. Никогда я еще не чувствовал себя таким беспомощным. Она
ползла долго, но, в конце концов, все-таки выбилась из сил. Штанишки ее
продрались на коленях и ссадины сильно кровоточили. Любой из моих
сверстников, даже мальчишка, давным-давно уже разревелся бы на ее месте.
Мужество этой маленькой, хрупкой девчонки вызывало у меня восхищение. И в
то же время сердце мое сжималось от жалости.
Я помог ей встать на ноги, чтобы она показала мне, где находится ее
дом. Уговорив Софи подождать меня, я изо всех сил припустил к дому, а
когда оглянулся назад, увидел, что она заползла в высокий кустарник и
спряталась там.
Подбежав к дому, я стал что силы барабанить в дверь. Мне открыла
высокая красивая женщина с добрым, усталым лицом. Ее коричневое платье
было чуть короче, чем у наших женщин, но на груди был нашит матерчатый
крест, как у всех: две полосы от шеи до пояса и одна поперечная. Крест был
зеленый, под цвет косынки на голове.
- Вы мама Софи? - спросил я, отдышавшись.
- Что случилось? - тревожно спросила она. Она была так взволнована
моим появлением, что вопрос невольно прозвучал резко и даже не слишком
доброжелательно.
Я сбивчиво рассказал ей обо всем, что произошло.
- Нога?! О боже! - воскликнула она. И на лице ее появилось знакомое
мне выражение ужаса: то самое выражение, которое совсем недавно я видел на
лице Софи.
Но она быстро совладала со своими чувствами. Я повел ее к кустарнику,
в котором оставил Софи. Услышав голос матери, девчонка сразу выползла ей
навстречу. Со слезами на глазах женщина глядела на распухшую ступню
дочери, на ее разорванные штанишки и кровоточащие коленки.
- Бедняжка ты моя! - вырвалось у нее, и она бережно взяла Софи на
руки. Приласкав и успокоив ее, она спросила, понизив голос:
- Он видел?
- Да, - сказала Софи. - Не сердись, мам! Я терпела изо всех сил. Но
без него я бы не справилась. Было... Было очень больно!
Мать помолчала немножко, потом тяжело вздохнула и, словно отгоняя от
себя какие-то мрачные мысли, сказала:
- Ну что ж... Теперь уж ничего не поделаешь... Пойдем!
Софи взобралась к матери на плечи, и мы двинулись к дому.
Заповеди, которые вдалбливают ребенку в детстве, прочно удерживаются
в его памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56