В моем собрании имеется ряд пробелов, которые я хотел бы заполнить, в частности, письма Торо, Маргарет Фуллер и Луизы Мей Олкотт. Кроме того, я хотел бы заменить ряд имеющихся у меня писем — Эмерсона, Лоуэлла и Боудича — письмами более существенного содержания. Не будете ли Вы так добры сообщить мне адрес Вашей конторы и выставочного зала в Ньюпорте с тем, чтобы я мог послать эксперта на предмет ознакомления с Вашими фондами. Просьба эта — личного характера, и я прошу Вас рассматривать ее как конфиденциальную. Искренне Ваш…» и прочая, и прочая.
— Тут мы их и выкурим.
— Завтра я разбужу Элберта в шесть часов, чтобы он успел написать его до работы. Как его отправить из Бостона?
— Дочка отправит. Суньте письмо ко мне, как только он кончит. Завтра среда; они получат его в пятницу утром. Элберт должен исчезнуть до того, как они его прочтут.
— Какие-нибудь еще идеи, доктор?
— Да. Как вы думаете, Элберт может заплатить долларов тридцать за свое спасение?
— Наверняка.
— Я попрошу приятеля походить взад-вперед перед домом миссис Киф. Ему нужны деньги, и он будет в восторге от такой работы. Он бывший актер. Когда их экспедитор отправится на почту с коробками, Ник пойдет за ним и будет во все совать нос. Потом он вернется к дому миссис Киф и, когда мошенники кончат работу, вонзит в них ястребиный взгляд, и они увидят, как он заносит в книжечку все их приходы и уходы, — понимаете?
— Прекрасно!
— Вы позвоните миссис Киф, что он поставлен охранять ее. Китайцем мне быть, если они не закажут фургон и не уберутся в субботу утром. Скажите миссис Киф, чтобы позвонила мне, как только они объявят об отъезде, — я посижу в передней и послежу, чтобы они не безобразничали. Если нужно, мы с Ником подежурим всю ночь по очереди.
Все так и вышло. На следующей неделе я въехал. Вонь выветрилась быстро.
8. ФЕНВИКИ
Моей любимой ученицей на утренних занятиях по теннису в казино была Элоиза Фенвик. Ей было четырнадцать лет, то есть — смотря по тому, что на нее накатит, — от десяти до шестнадцати. Иной раз, когда я приходил на корты, она обеими руками хватала меня за локоть и заставляла волочить ее к задней линии; иной раз шла впереди — единственная чемпионка мира, которая была к тому же дамой, графиней Акуиднека и прилежащих островов. Кроме того, она была умна и порой приводила меня в изумление; она была непроста и скрытна; она была прекрасна как утро и, по-видимому, не отдавала себе в этом отчета. Сперва нам редко выпадал случай поговорить на посторонние темы, но мы и без этого считали себя друзьями. Дружба тридцатилетнего мужчины с шекспировской героиней четырнадцати лет — один из лучших подарков жизни, редко достающийся родителям.
На плечах Элоизы лежала тяжелая ноша.
Однажды она сказала:
— Мистер Норт, а нельзя, чтобы мой брат Чарльз тоже брал у вас уроки? — Она украдкой показала на молодого человека, который отрабатывал удары у стенки на дальнем конце корта. Я уже приглядывался к нему. На вид ему было лет шестнадцать; он держался особняком. В его манерах сквозила надменность, но — оборонительного свойства. Его лицо было покрыто прыщами и пятнами, приписываемыми обычно половому созреванию.
— Уроки тенниса, Элоиза? С юношами его возраста занимается мистер Добс.
— Он не любит мистера Добса. А у вас не желает брать уроки, потому что вы учите детей. Он никого не любит. Нет… мне просто хотелось бы, чтобы вы его чему-нибудь учили.
— Ну, я ведь не могу, пока меня не просят, правда?
— Вас попросит мама.
Я посмотрел на нее. Ее тон и посадка головы говорили яснее слов, что она, Элоиза, уже устроила это — как устраивает, наверно, многое другое, что привлекает ее внимание.
Два дня спустя, в конце следующего урока, Элоиза объявила:
— Мама хочет поговорить с вами о Чарльзе. — Она показала глазами на даму, сидевшую на галерее для зрителей. Чарльза я заметил еще раньше: он тренировался у стены. Я пошел за Элоизой, которая представила меня матери и удалилась.
Миссис Фенвик была достойной матерью Элоизы. Она приехала за детьми, чтобы отвезти их домой поели утомительных упражнений, и по случаю автомобильной поездки была в густой вуали. Она протянула мне руку.
— Мистер Норт, у вас есть несколько свободных минут? Садитесь, пожалуйста. Ваше имя хорошо известно у нас дома и в домах моих друзей, которым вы читаете. Элоиза от вас в восторге.
Я улыбнулся и сказал:
— Я не смел на это надеяться.
Она добродушно засмеялась, и между нами установилось взаимное доверие.
— Я хочу с вами поговорить о моем сыне Чарльзе. Элоиза сказала, что вы его знаете в лицо. Мне бы очень хотелось, чтобы у вас нашлось время подтянуть его по французскому. Осенью он поступает в школу. — Она назвала очень известную католическую школу поблизости от Ньюпорта. — Он жил во Франции и немножко болтает по-французски, но ему нужно заняться грамматикой. Он не в ладу с родами существительных и спряжением глаголов. Он преклоняется перед всем французским, и у меня впечатление, что он действительно хочет усовершенствоваться в языке. — Она слегка понизила голос: — Его смущает, что Элоиза разговаривает гораздо правильнее, чем он.
Я помолчал.
— Миссис Фенвик, четыре года и три лета я преподавал французский ученикам, которые с удовольствием занялись бы чем-нибудь другим. Это все равно что таскать в гору мешки с камнями. Нынешним летом я решил работать поменьше. Я уже отказался от нескольких учеников, которых надо было подогнать по французскому, немецкому и латыни. Мне нужно, чтобы ученик сам выразил мне готовность заниматься французским — и заниматься со мной. Я хотел бы поговорить с вашим сыном и услышать его волеизъявление.
Она опустила взгляд, потом посмотрела на сына. Наконец она сказала — с грустью, но напрямик:
— Вы многого хотите от Чарльза Фенвика… Мне трудно это говорить… Я не робкая женщина и отнюдь не робка умом, но мне очень тяжело описывать некоторые наклонности — или черты — Чарльза.
— Может быть, я вам помогу, миссис Фенвик. В школе, где я преподавал, директор имел обыкновение отдавать мне детей, которые не отвечали стандарту «Истинно Американского Мальчика», нужного ему в школе, — детей, которых он называл «трудными». Звонил телефон: «Норт, я хочу, чтобы вы побеседовали с Фредериком Пауэллом: его воспитатель говорит, что он бредит и стонет во сне. Мальчик вашего прихода». В моем приходе — лунатики, мальчики, которые мочатся в постели, мальчики, которые так тоскуют по дому, что плачут целыми ночами и страдают рвотой; мальчик, который хотел повеситься из-за того, что провалился по двум предметам и знал, что отец не будет с ним разговаривать все пасхальные каникулы, и так далее.
— Спасибо, мистер Норт… Я бы хотела, чтобы в вашем приходе нашлось место и для Чарльза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Тут мы их и выкурим.
— Завтра я разбужу Элберта в шесть часов, чтобы он успел написать его до работы. Как его отправить из Бостона?
— Дочка отправит. Суньте письмо ко мне, как только он кончит. Завтра среда; они получат его в пятницу утром. Элберт должен исчезнуть до того, как они его прочтут.
— Какие-нибудь еще идеи, доктор?
— Да. Как вы думаете, Элберт может заплатить долларов тридцать за свое спасение?
— Наверняка.
— Я попрошу приятеля походить взад-вперед перед домом миссис Киф. Ему нужны деньги, и он будет в восторге от такой работы. Он бывший актер. Когда их экспедитор отправится на почту с коробками, Ник пойдет за ним и будет во все совать нос. Потом он вернется к дому миссис Киф и, когда мошенники кончат работу, вонзит в них ястребиный взгляд, и они увидят, как он заносит в книжечку все их приходы и уходы, — понимаете?
— Прекрасно!
— Вы позвоните миссис Киф, что он поставлен охранять ее. Китайцем мне быть, если они не закажут фургон и не уберутся в субботу утром. Скажите миссис Киф, чтобы позвонила мне, как только они объявят об отъезде, — я посижу в передней и послежу, чтобы они не безобразничали. Если нужно, мы с Ником подежурим всю ночь по очереди.
Все так и вышло. На следующей неделе я въехал. Вонь выветрилась быстро.
8. ФЕНВИКИ
Моей любимой ученицей на утренних занятиях по теннису в казино была Элоиза Фенвик. Ей было четырнадцать лет, то есть — смотря по тому, что на нее накатит, — от десяти до шестнадцати. Иной раз, когда я приходил на корты, она обеими руками хватала меня за локоть и заставляла волочить ее к задней линии; иной раз шла впереди — единственная чемпионка мира, которая была к тому же дамой, графиней Акуиднека и прилежащих островов. Кроме того, она была умна и порой приводила меня в изумление; она была непроста и скрытна; она была прекрасна как утро и, по-видимому, не отдавала себе в этом отчета. Сперва нам редко выпадал случай поговорить на посторонние темы, но мы и без этого считали себя друзьями. Дружба тридцатилетнего мужчины с шекспировской героиней четырнадцати лет — один из лучших подарков жизни, редко достающийся родителям.
На плечах Элоизы лежала тяжелая ноша.
Однажды она сказала:
— Мистер Норт, а нельзя, чтобы мой брат Чарльз тоже брал у вас уроки? — Она украдкой показала на молодого человека, который отрабатывал удары у стенки на дальнем конце корта. Я уже приглядывался к нему. На вид ему было лет шестнадцать; он держался особняком. В его манерах сквозила надменность, но — оборонительного свойства. Его лицо было покрыто прыщами и пятнами, приписываемыми обычно половому созреванию.
— Уроки тенниса, Элоиза? С юношами его возраста занимается мистер Добс.
— Он не любит мистера Добса. А у вас не желает брать уроки, потому что вы учите детей. Он никого не любит. Нет… мне просто хотелось бы, чтобы вы его чему-нибудь учили.
— Ну, я ведь не могу, пока меня не просят, правда?
— Вас попросит мама.
Я посмотрел на нее. Ее тон и посадка головы говорили яснее слов, что она, Элоиза, уже устроила это — как устраивает, наверно, многое другое, что привлекает ее внимание.
Два дня спустя, в конце следующего урока, Элоиза объявила:
— Мама хочет поговорить с вами о Чарльзе. — Она показала глазами на даму, сидевшую на галерее для зрителей. Чарльза я заметил еще раньше: он тренировался у стены. Я пошел за Элоизой, которая представила меня матери и удалилась.
Миссис Фенвик была достойной матерью Элоизы. Она приехала за детьми, чтобы отвезти их домой поели утомительных упражнений, и по случаю автомобильной поездки была в густой вуали. Она протянула мне руку.
— Мистер Норт, у вас есть несколько свободных минут? Садитесь, пожалуйста. Ваше имя хорошо известно у нас дома и в домах моих друзей, которым вы читаете. Элоиза от вас в восторге.
Я улыбнулся и сказал:
— Я не смел на это надеяться.
Она добродушно засмеялась, и между нами установилось взаимное доверие.
— Я хочу с вами поговорить о моем сыне Чарльзе. Элоиза сказала, что вы его знаете в лицо. Мне бы очень хотелось, чтобы у вас нашлось время подтянуть его по французскому. Осенью он поступает в школу. — Она назвала очень известную католическую школу поблизости от Ньюпорта. — Он жил во Франции и немножко болтает по-французски, но ему нужно заняться грамматикой. Он не в ладу с родами существительных и спряжением глаголов. Он преклоняется перед всем французским, и у меня впечатление, что он действительно хочет усовершенствоваться в языке. — Она слегка понизила голос: — Его смущает, что Элоиза разговаривает гораздо правильнее, чем он.
Я помолчал.
— Миссис Фенвик, четыре года и три лета я преподавал французский ученикам, которые с удовольствием занялись бы чем-нибудь другим. Это все равно что таскать в гору мешки с камнями. Нынешним летом я решил работать поменьше. Я уже отказался от нескольких учеников, которых надо было подогнать по французскому, немецкому и латыни. Мне нужно, чтобы ученик сам выразил мне готовность заниматься французским — и заниматься со мной. Я хотел бы поговорить с вашим сыном и услышать его волеизъявление.
Она опустила взгляд, потом посмотрела на сына. Наконец она сказала — с грустью, но напрямик:
— Вы многого хотите от Чарльза Фенвика… Мне трудно это говорить… Я не робкая женщина и отнюдь не робка умом, но мне очень тяжело описывать некоторые наклонности — или черты — Чарльза.
— Может быть, я вам помогу, миссис Фенвик. В школе, где я преподавал, директор имел обыкновение отдавать мне детей, которые не отвечали стандарту «Истинно Американского Мальчика», нужного ему в школе, — детей, которых он называл «трудными». Звонил телефон: «Норт, я хочу, чтобы вы побеседовали с Фредериком Пауэллом: его воспитатель говорит, что он бредит и стонет во сне. Мальчик вашего прихода». В моем приходе — лунатики, мальчики, которые мочатся в постели, мальчики, которые так тоскуют по дому, что плачут целыми ночами и страдают рвотой; мальчик, который хотел повеситься из-за того, что провалился по двум предметам и знал, что отец не будет с ним разговаривать все пасхальные каникулы, и так далее.
— Спасибо, мистер Норт… Я бы хотела, чтобы в вашем приходе нашлось место и для Чарльза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96