«Танкисты, при поддержке пехоты и артиллерии, смело прорвали оборону противника в центре и развивают наступление!»
Между командирами всех степеней постоянно ведется борьба за умельцев: все нижестоящие прячут лучших своих художников и артистов от вышестоящих, а те, в свою очередь, прячут своих от еще более вышестоящих, а каждый вышестоящий так и рыщет по клубам да спортивным залам нижестоящих, чтобы выявить самых лучших да забрать к себе. Тут целая война, со своими правилами и приемами, с неписаными законами и традициями. Неисчерпаемая тема, хоть роман пиши! Существует и прямой обмен, чаще между командирами, не подчиненными друг другу: «Дай мне штангиста и гитариста, а я тебе маляра и художника» или: «Товарищ полковник, не ставьте плохую оценку за учения (это посреднику из другой дивизии), я вам скульптора дам! Он для дома офицеров вашей дивизии кого угодно слепит. Ленина или Андропова, кого пожелаете!»
Все умельцы работают на сдельной системе оплаты труда, принцип материальной заинтересованности тут соблюдается свято. Оплата бывает разной, в зависимости от категории. Бывает, например, так: «Станешь олимпийским чемпионом – присвоим тебе звание старший лейтенант!» А что министру обороны стоит присвоить одну-две лишние звездочки? Один футболист даже в генерал-майоры вышел, ни дня не прослужив в армии; правда, футболиста зовут Юрий БРЕЖНЕВ.
А в Киевском военном округе, на танкоремонтном заводе, был налажен ремонт тысяч частных автомобилей. Командование округа себе карманы миллионами набивало, а умельцы, которые эти машины ремонтировали, каждый вечер увольнение получали. И все были довольны – и генералы, и умельцы, и потребитель. И качество работы было отменным. Жаль, прикрыли лавочку, негде теперь в Киеве «Жигули» отремонтировать.
Но даже если бы умельцы и не получали никакой мзды, все равно их труд был бы весьма производительным, ибо плавать весь день в бассейне или гонять теннисный мячик куда приятнее, чем в жаре и в грязи рыть окопы полного профиля; или рисовать сатирическую стенгазету в теплой каптерке намного приятнее, чем менять танковые гусеницы на морозе, это экспериментально доказано. Но все они, кроме всего прочего, получают бесчисленные отпуска и увольнения, за счет других, конечно. От них-то идет разложение армии (это не единственный источник, и не самый главный, но один из основных). Идет, допустим, совершенно пьяный, грязный, нестриженый солдат по городу, патрули сторонятся: это, кажись, личный краснодеревщик комдива, а вон тот, тоже пьяный, кажется, личный землекоп начальника штаба дивизии, бассейн ему персональный роет. Этих лучше не трогать, лучше с ними не связываться!
Но вернемся к нашему сержанту, с которого мы и начали этот рассказ. По профессии он был ювелиром, причем ювелиром потомственным. Пришел он в армию сразу со своим инструментом, с пилочками, маленькими тисками, щипчиками. Явление, когда молодые парни приходят в армию сразу со своими гитарами и балалайками, с кистями и полотном – повальное. Советский народ давно понял порядки, царящие в нашей родной армии, и потому напутствует своих сыновей – талант свой раскрывать сразу же, с первого дня.
Талант он продемонстрировал сразу, как попал в наш учебный танковый полк. Забрали его куда-то в клуб и приказали сделать сувенир – маленький серебристый танк, в подарок какому-то председателю комиссии. Записали же его в мой учебный взвод; через полгода я должен был из него сделать отличного сержанта, командира танка «Т-62». Так за свою службу я его и не видел. Из 30 человек во взводе у меня таких семеро было; правда, шестеро других – художник, скрипач, пианист и три спортсмена, – были приходящими, то есть иногда раз в неделю, а то и два раза они появлялись во взводе, и я их сумел кое-чему обучить.
Курсант Зумаров не появился и на выпускной инспекции, да и куда ему: он танки видел только игрушечные, те, что вырезал из бронзы и органического стекла. Проверку за него сдавал командир полка, все что-то с комиссией шептался. В результате стал Зумаров отличником, присвоили ему звание сержанта и оставили в нашем же полку командиром отделения, готовить новые кадры командиров танков. Назначен он был командиром отделения в мой же взвод, но и позже я его никогда не видел.
Не подумай, читатель, что только у меня были проблемы с «мертвыми душами» – все командиры взводов имели по шесть-семь мертвяков. Тут распределение справедливое – никто не обижен! Так мы и готовим кадры для родной армии. Приезжает такой командир танка – недоучка – из учебного полка в боевой и сразу заявляет: я не командир, я – вокалист. В полку, конечно, рады, тебя-то нам и не хватало! Так и командует танком наводчик, а вокалист знай себе арии из опер распевает. Все довольны. Лучших же умельцев» вроде нашего ювелира, учебный полк ни за что не отдает в боевые войска, оставляет у себя под любым предлогом, чаще всего под видом инструкторов.
А сержант-инструктор Зумаров тем временем был подмечен командиром дивизии, а затем и командующим армии и передвинулся вначале на дивизионный уровень, а затем и на армейский. Возможно, пошел бы и выше, да патрули задержали, да еще и в другом округе.
После первого разговора с военным дознавателем я уж было решил, что второго разговора не будет, ибо о сержанте я совершенно ничего не знал: ни на каком уровне он сейчас находится, ни кто его настоящий командир, ни то, сколько раз в неделю его отпускают в увольнение. Но разговор второй все же состоялся.
– Где его присяга?
– Не могу знать!
Я и вправду знать этого не мог.
Дело в том, что каждый советский солдат после месяца первоначальной подготовки приводится к присяге. Это может быть сделано только после того, как солдат первый раз стрелял из своего оружия. Присяга для каждого солдата печатается на отдельном листе, и под ее текстом он расписывается; это делается для того, чтобы этот отдельный лист всегда можно было вложить в его уголовное дело.
Когда весь учебный взвод впервые поехал на стрельбище перед принятием присяги, Зумаров выпиливал свой первый танк.
– Ничего, – сказал командир полка, – поедешь со следующим взводом.
Затем полковой командир, видимо, забыл вовремя распорядиться, у него вон сколько проблем! А я как непосредственный начальник тоже не мог проконтролировать. Мне было сказано – не соваться не в свое дело. Я и не совался. Да и не было у меня возможности соваться.
Теперь же Зумаров, как выяснилось, не был ни сержантом, ни даже солдатом. И под военную юрисдикцию он тоже не подпадал: не принял присяги – значит, и нельзя военными законами судить, а по гражданским законам он ничего плохого не сделал, просто на несколько дней из одного города уехал в другой город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Между командирами всех степеней постоянно ведется борьба за умельцев: все нижестоящие прячут лучших своих художников и артистов от вышестоящих, а те, в свою очередь, прячут своих от еще более вышестоящих, а каждый вышестоящий так и рыщет по клубам да спортивным залам нижестоящих, чтобы выявить самых лучших да забрать к себе. Тут целая война, со своими правилами и приемами, с неписаными законами и традициями. Неисчерпаемая тема, хоть роман пиши! Существует и прямой обмен, чаще между командирами, не подчиненными друг другу: «Дай мне штангиста и гитариста, а я тебе маляра и художника» или: «Товарищ полковник, не ставьте плохую оценку за учения (это посреднику из другой дивизии), я вам скульптора дам! Он для дома офицеров вашей дивизии кого угодно слепит. Ленина или Андропова, кого пожелаете!»
Все умельцы работают на сдельной системе оплаты труда, принцип материальной заинтересованности тут соблюдается свято. Оплата бывает разной, в зависимости от категории. Бывает, например, так: «Станешь олимпийским чемпионом – присвоим тебе звание старший лейтенант!» А что министру обороны стоит присвоить одну-две лишние звездочки? Один футболист даже в генерал-майоры вышел, ни дня не прослужив в армии; правда, футболиста зовут Юрий БРЕЖНЕВ.
А в Киевском военном округе, на танкоремонтном заводе, был налажен ремонт тысяч частных автомобилей. Командование округа себе карманы миллионами набивало, а умельцы, которые эти машины ремонтировали, каждый вечер увольнение получали. И все были довольны – и генералы, и умельцы, и потребитель. И качество работы было отменным. Жаль, прикрыли лавочку, негде теперь в Киеве «Жигули» отремонтировать.
Но даже если бы умельцы и не получали никакой мзды, все равно их труд был бы весьма производительным, ибо плавать весь день в бассейне или гонять теннисный мячик куда приятнее, чем в жаре и в грязи рыть окопы полного профиля; или рисовать сатирическую стенгазету в теплой каптерке намного приятнее, чем менять танковые гусеницы на морозе, это экспериментально доказано. Но все они, кроме всего прочего, получают бесчисленные отпуска и увольнения, за счет других, конечно. От них-то идет разложение армии (это не единственный источник, и не самый главный, но один из основных). Идет, допустим, совершенно пьяный, грязный, нестриженый солдат по городу, патрули сторонятся: это, кажись, личный краснодеревщик комдива, а вон тот, тоже пьяный, кажется, личный землекоп начальника штаба дивизии, бассейн ему персональный роет. Этих лучше не трогать, лучше с ними не связываться!
Но вернемся к нашему сержанту, с которого мы и начали этот рассказ. По профессии он был ювелиром, причем ювелиром потомственным. Пришел он в армию сразу со своим инструментом, с пилочками, маленькими тисками, щипчиками. Явление, когда молодые парни приходят в армию сразу со своими гитарами и балалайками, с кистями и полотном – повальное. Советский народ давно понял порядки, царящие в нашей родной армии, и потому напутствует своих сыновей – талант свой раскрывать сразу же, с первого дня.
Талант он продемонстрировал сразу, как попал в наш учебный танковый полк. Забрали его куда-то в клуб и приказали сделать сувенир – маленький серебристый танк, в подарок какому-то председателю комиссии. Записали же его в мой учебный взвод; через полгода я должен был из него сделать отличного сержанта, командира танка «Т-62». Так за свою службу я его и не видел. Из 30 человек во взводе у меня таких семеро было; правда, шестеро других – художник, скрипач, пианист и три спортсмена, – были приходящими, то есть иногда раз в неделю, а то и два раза они появлялись во взводе, и я их сумел кое-чему обучить.
Курсант Зумаров не появился и на выпускной инспекции, да и куда ему: он танки видел только игрушечные, те, что вырезал из бронзы и органического стекла. Проверку за него сдавал командир полка, все что-то с комиссией шептался. В результате стал Зумаров отличником, присвоили ему звание сержанта и оставили в нашем же полку командиром отделения, готовить новые кадры командиров танков. Назначен он был командиром отделения в мой же взвод, но и позже я его никогда не видел.
Не подумай, читатель, что только у меня были проблемы с «мертвыми душами» – все командиры взводов имели по шесть-семь мертвяков. Тут распределение справедливое – никто не обижен! Так мы и готовим кадры для родной армии. Приезжает такой командир танка – недоучка – из учебного полка в боевой и сразу заявляет: я не командир, я – вокалист. В полку, конечно, рады, тебя-то нам и не хватало! Так и командует танком наводчик, а вокалист знай себе арии из опер распевает. Все довольны. Лучших же умельцев» вроде нашего ювелира, учебный полк ни за что не отдает в боевые войска, оставляет у себя под любым предлогом, чаще всего под видом инструкторов.
А сержант-инструктор Зумаров тем временем был подмечен командиром дивизии, а затем и командующим армии и передвинулся вначале на дивизионный уровень, а затем и на армейский. Возможно, пошел бы и выше, да патрули задержали, да еще и в другом округе.
После первого разговора с военным дознавателем я уж было решил, что второго разговора не будет, ибо о сержанте я совершенно ничего не знал: ни на каком уровне он сейчас находится, ни кто его настоящий командир, ни то, сколько раз в неделю его отпускают в увольнение. Но разговор второй все же состоялся.
– Где его присяга?
– Не могу знать!
Я и вправду знать этого не мог.
Дело в том, что каждый советский солдат после месяца первоначальной подготовки приводится к присяге. Это может быть сделано только после того, как солдат первый раз стрелял из своего оружия. Присяга для каждого солдата печатается на отдельном листе, и под ее текстом он расписывается; это делается для того, чтобы этот отдельный лист всегда можно было вложить в его уголовное дело.
Когда весь учебный взвод впервые поехал на стрельбище перед принятием присяги, Зумаров выпиливал свой первый танк.
– Ничего, – сказал командир полка, – поедешь со следующим взводом.
Затем полковой командир, видимо, забыл вовремя распорядиться, у него вон сколько проблем! А я как непосредственный начальник тоже не мог проконтролировать. Мне было сказано – не соваться не в свое дело. Я и не совался. Да и не было у меня возможности соваться.
Теперь же Зумаров, как выяснилось, не был ни сержантом, ни даже солдатом. И под военную юрисдикцию он тоже не подпадал: не принял присяги – значит, и нельзя военными законами судить, а по гражданским законам он ничего плохого не сделал, просто на несколько дней из одного города уехал в другой город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61