Не знаю, что именно, я даже не поняла, на каком языке, да и все равно мне вряд ли хватило бы сил ответить. Я просто слепо шагнула вперед, навстречу свету и домашнему теплу, непроизвольно протянув руки в классическом умоляющем жесте, и тяжело рухнула на колени у порога, прямо у его ног.
Должно быть, мой обморок длился не больше двух-трех секунд. Я слышала, как мужчина кого-то позвал, потом раздался вопросительный и тревожный женский голос, и чьи-то руки, подхватив меня, не то понесли, не то потащили к свету и теплу комнаты, где в очаге еще алели раскаленные угольки. Мужчина что-то повелительно и резко сказал жене, а потом быстро вышел, хлопнув дверью. На один смутный, пронизанный безумной паникой миг я испугалась, куда это он, но уже в следующую секунду, когда женщийа, разразившись потоком неразборчивых гортанных слов, начала возиться с моей мокрой, липнущей к телу одеждой, я поняла, что ее муж всего лишь покинул единственную комнату хижины, пока я переоденусь.
С одежды струилась вода, я бы сама ни за что с ней не справилась. По-моему, пожилая хозяйка, раздевая меня, пыталась задавать какие-то вопросы, но я не только ничего не понимала, а даже вряд ли слышала. Мой ум впал в такое же леденящее оцепенение, как и тело, я вся тряслась от холода и изнеможения. Вскоре меня раздели и насухо вытерли – чудесным льняным полотенцем, но таким пожелтевшим и жестким, как будто оно являлось частью приданого этой женщины и до сих пор ни разу не использовалось по назначению, – а потом завернули в груботканое одеяло и бережно усадили в кресло перед очагом. В. огонь подбросили дров, над пламенем повесили котелок, и лишь когда моя одежда была аккуратно развешана над очагом – хозяйка с нескрываемым любопытством пощупала тонкий нейлон, – старуха подошла к двери и позвала мужа назад.
Он вошел, престарелый крестьянин самого что ни на есть злодейского вида, со свирепыми усами и торчащей из зубов замусоленной самокруткой. За ним – само собой разумеется – следовало двое других, приземистых крепких мужчин того же склада со смуглыми дикарскими физиономиями. Они столпились на свету, разглядывая меня. Хозяин задал какой-то вопрос.
Я покачала головой, однако спросить о том, что больше всего интересовало меня в данный момент, оказалось совсем нетрудно. Вытащив руку из-под одеяла, я повела ею кругом и спросила:
– Керкира? Это... Керкира?
Вызванный этим вопросом шторм кивков и утвердительных «не» доставил мне чисто физическое облегчение. Начать человеческое общение, знать, где ты находишься, – какая благодать! Бог весть какого еще ответа я ждала: полагаю, обрывки пережитого кошмара еще витали вокруг меня и лишь четкое, облеченное в слова подтверждение, что все хорошо, могло окончательно вывести меня из дурного сна – близкой и одинокой гибели в море, заточения на «Алистере» в лапах Годфри, неизвестного черного утеса, на который я карабкалась из последних сил. Это был остров Корфу, и это были греки. Я была спасена.
– Я англичанка, – промолвила я. – Вы говорите по-английски?
На этот раз головы закачались отрицательно, но я услышала несколько раз повторенное слово «англита», так что они поняли.
– Вилла Форли? – предприняла я новую попытку. – Кастелло деи Фьори?
Они снова поняли. Последовало очередное словоизвержение, в котором я разобрала одно знакомое слово – «таласса», море.
Я закивала, снова пытаясь объясниться жестами.
– Я, – и я показала на свою спеленутую фигуру, – таласса... лодка... – Пантомима, которой изрядно мешало одеяло. – Плыть... тонуть.
Шквал восклицаний, а потом женщина с ласковыми и сочувственными причитаниями всунула мне в руки миску. Там оказался какой-то суп, наверное бобовый, густой и безвкусный, зато горячий, сытный и, в данных обстоятельствах, просто великолепный. Пока я ела, мужчины из вежливости отвернулись, вполголоса переговариваясь меж собой быстрыми отрывистыми фразами.
Когда я доела и отдала миску женщине, один из них – не хозяин дома, а другой, – откашливаясь, шагнул вперед. Он говорил на очень плохом немецком:
– Вы из Кастелло деи Фьори?
– Ja. – Мой немецкий был немногим лучше, чем у него, но даже ломаные фразы могли помочь нам объясниться. Я медленно выговорила, подбирая слова: – Ехать до Кастелло, как далеко?
Снова бормотание.
– Десять. – Он поднял вверх две растопыренные пятерни. – Ja, десять.
– Десять километров?
– Ja.
– Есть дорога?
– Ja, ja.
– Есть машина?
– Нет.
Он был слишком вежлив, чтобы сказать это словами, но короткий слог полностью передал, что у них, разумеется, нет никакой машины. И никогда не было никакой машины. Зачем им вообще машина? У них есть ослы и женщины.
Я сглотнула. Так значит, кошмар не кончился, предстоит еще одно испытание – долгий и невозможный путь домой. Я попыталась, хотя и не очень связно, обдумать, что же теперь предпримет Годфри.
Добравшись до места назначенной встречи, он неизбежно обнаружит, что один сверток пропал, и догадается, что его взяла я и где я должна была его спрятать. Однако, как я надеялась, Мэннинг решит, что больше его никто не подозревает, у него ведь есть все основания полагать, что если бы его подозревали, то воспрепятствовали бы сегодняшней ночной вылазке. Нет, оставалось надеяться, что он подумает, будто я сделала свое открытие случайно, например, видела, как он переносил свертки, из любопытства проследила за ним, а обнаружив груз, поняла, что происходит нечто серьезное, и от испуга спряталась, а потом на «Алистере» попыталась разыграть невинность, чтобы спасти свою шкуру. Я была уверена, что ему в голову не закрадется даже мысли о Миранде.
Что ж, от меня он избавился. Мое исчезновение, разумеется, вызовет переполох, расследование и всякие домыслы, которые, возможно, будут не слишком благоприятны для него после того, что случилось со Спиро и Янни. Поэтому он вполне может решить скрыться раз и навсегда, но внезапный срочный отъезд «Г. Мэн-нинга, эсквайра», естественно, привлечет внимание властей к его дому и эллингу, а следовательно (поскольку вряд ли по моему поводу уже возбуждено официальное расследование), я была уверена, что Годфри пойдет на риск и вернется, чтобы сегодня же ночью найти и убрать последний сверток с фальшивыми деньгами.
И в этот-то момент на сцене должна появиться я. Даже если на берегу Годфри встретит Макс, то для ареста потребуются серьезные доказательства, а не просто голословные заявления Адони и Миранды или даже Спиро – я не сомневалась, что эти обвинения Годфри удастся отвести без особых трудов. А стоит хотя бы на пять минут выпустить «Г. Мэннинга, эсквайра» из виду, как он, со своим-то заранее приготовленным отступлением, тотчас же бесследно исчезнет, на этот раз навсегда.
Я обвела взглядом кольцо стоящих вокруг мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Должно быть, мой обморок длился не больше двух-трех секунд. Я слышала, как мужчина кого-то позвал, потом раздался вопросительный и тревожный женский голос, и чьи-то руки, подхватив меня, не то понесли, не то потащили к свету и теплу комнаты, где в очаге еще алели раскаленные угольки. Мужчина что-то повелительно и резко сказал жене, а потом быстро вышел, хлопнув дверью. На один смутный, пронизанный безумной паникой миг я испугалась, куда это он, но уже в следующую секунду, когда женщийа, разразившись потоком неразборчивых гортанных слов, начала возиться с моей мокрой, липнущей к телу одеждой, я поняла, что ее муж всего лишь покинул единственную комнату хижины, пока я переоденусь.
С одежды струилась вода, я бы сама ни за что с ней не справилась. По-моему, пожилая хозяйка, раздевая меня, пыталась задавать какие-то вопросы, но я не только ничего не понимала, а даже вряд ли слышала. Мой ум впал в такое же леденящее оцепенение, как и тело, я вся тряслась от холода и изнеможения. Вскоре меня раздели и насухо вытерли – чудесным льняным полотенцем, но таким пожелтевшим и жестким, как будто оно являлось частью приданого этой женщины и до сих пор ни разу не использовалось по назначению, – а потом завернули в груботканое одеяло и бережно усадили в кресло перед очагом. В. огонь подбросили дров, над пламенем повесили котелок, и лишь когда моя одежда была аккуратно развешана над очагом – хозяйка с нескрываемым любопытством пощупала тонкий нейлон, – старуха подошла к двери и позвала мужа назад.
Он вошел, престарелый крестьянин самого что ни на есть злодейского вида, со свирепыми усами и торчащей из зубов замусоленной самокруткой. За ним – само собой разумеется – следовало двое других, приземистых крепких мужчин того же склада со смуглыми дикарскими физиономиями. Они столпились на свету, разглядывая меня. Хозяин задал какой-то вопрос.
Я покачала головой, однако спросить о том, что больше всего интересовало меня в данный момент, оказалось совсем нетрудно. Вытащив руку из-под одеяла, я повела ею кругом и спросила:
– Керкира? Это... Керкира?
Вызванный этим вопросом шторм кивков и утвердительных «не» доставил мне чисто физическое облегчение. Начать человеческое общение, знать, где ты находишься, – какая благодать! Бог весть какого еще ответа я ждала: полагаю, обрывки пережитого кошмара еще витали вокруг меня и лишь четкое, облеченное в слова подтверждение, что все хорошо, могло окончательно вывести меня из дурного сна – близкой и одинокой гибели в море, заточения на «Алистере» в лапах Годфри, неизвестного черного утеса, на который я карабкалась из последних сил. Это был остров Корфу, и это были греки. Я была спасена.
– Я англичанка, – промолвила я. – Вы говорите по-английски?
На этот раз головы закачались отрицательно, но я услышала несколько раз повторенное слово «англита», так что они поняли.
– Вилла Форли? – предприняла я новую попытку. – Кастелло деи Фьори?
Они снова поняли. Последовало очередное словоизвержение, в котором я разобрала одно знакомое слово – «таласса», море.
Я закивала, снова пытаясь объясниться жестами.
– Я, – и я показала на свою спеленутую фигуру, – таласса... лодка... – Пантомима, которой изрядно мешало одеяло. – Плыть... тонуть.
Шквал восклицаний, а потом женщина с ласковыми и сочувственными причитаниями всунула мне в руки миску. Там оказался какой-то суп, наверное бобовый, густой и безвкусный, зато горячий, сытный и, в данных обстоятельствах, просто великолепный. Пока я ела, мужчины из вежливости отвернулись, вполголоса переговариваясь меж собой быстрыми отрывистыми фразами.
Когда я доела и отдала миску женщине, один из них – не хозяин дома, а другой, – откашливаясь, шагнул вперед. Он говорил на очень плохом немецком:
– Вы из Кастелло деи Фьори?
– Ja. – Мой немецкий был немногим лучше, чем у него, но даже ломаные фразы могли помочь нам объясниться. Я медленно выговорила, подбирая слова: – Ехать до Кастелло, как далеко?
Снова бормотание.
– Десять. – Он поднял вверх две растопыренные пятерни. – Ja, десять.
– Десять километров?
– Ja.
– Есть дорога?
– Ja, ja.
– Есть машина?
– Нет.
Он был слишком вежлив, чтобы сказать это словами, но короткий слог полностью передал, что у них, разумеется, нет никакой машины. И никогда не было никакой машины. Зачем им вообще машина? У них есть ослы и женщины.
Я сглотнула. Так значит, кошмар не кончился, предстоит еще одно испытание – долгий и невозможный путь домой. Я попыталась, хотя и не очень связно, обдумать, что же теперь предпримет Годфри.
Добравшись до места назначенной встречи, он неизбежно обнаружит, что один сверток пропал, и догадается, что его взяла я и где я должна была его спрятать. Однако, как я надеялась, Мэннинг решит, что больше его никто не подозревает, у него ведь есть все основания полагать, что если бы его подозревали, то воспрепятствовали бы сегодняшней ночной вылазке. Нет, оставалось надеяться, что он подумает, будто я сделала свое открытие случайно, например, видела, как он переносил свертки, из любопытства проследила за ним, а обнаружив груз, поняла, что происходит нечто серьезное, и от испуга спряталась, а потом на «Алистере» попыталась разыграть невинность, чтобы спасти свою шкуру. Я была уверена, что ему в голову не закрадется даже мысли о Миранде.
Что ж, от меня он избавился. Мое исчезновение, разумеется, вызовет переполох, расследование и всякие домыслы, которые, возможно, будут не слишком благоприятны для него после того, что случилось со Спиро и Янни. Поэтому он вполне может решить скрыться раз и навсегда, но внезапный срочный отъезд «Г. Мэн-нинга, эсквайра», естественно, привлечет внимание властей к его дому и эллингу, а следовательно (поскольку вряд ли по моему поводу уже возбуждено официальное расследование), я была уверена, что Годфри пойдет на риск и вернется, чтобы сегодня же ночью найти и убрать последний сверток с фальшивыми деньгами.
И в этот-то момент на сцене должна появиться я. Даже если на берегу Годфри встретит Макс, то для ареста потребуются серьезные доказательства, а не просто голословные заявления Адони и Миранды или даже Спиро – я не сомневалась, что эти обвинения Годфри удастся отвести без особых трудов. А стоит хотя бы на пять минут выпустить «Г. Мэннинга, эсквайра» из виду, как он, со своим-то заранее приготовленным отступлением, тотчас же бесследно исчезнет, на этот раз навсегда.
Я обвела взглядом кольцо стоящих вокруг мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87