Ни одного живого существа, кроме ящериц и стервятников, которые кружили и кружили высоко в воздухе. Наверху крутого многомильного хребта стояли низкие утесы, как грива вдоль лошадиной шеи. Издалека они казались монолитом, но вблизи было видно, что они расколоты и порваны на лохмотья заливов и полуостровов, в которых полсотни потоков безудержно неслись вниз. Здесь и там виднелись следы более скоропреходящих, но и могучих сил. Землетрясения вырвали огромные ломти известняковых утесов, отбросили их, так что на сотни футов зубчатые скалы сложились в непрочную, а иногда опасную осыпь.
Когда мы подошли к краю, Стефанос повернул в короткий крутой проход, который вывел нас на самый гребень. У обрыва он показал вниз: «Вот это место». Человеку пришлось бы многие годы долбить скалу, чтобы создать такое убежище. Земля исторгла из себя почти круглый кусок, образовав что-то вроде кратера примерно семидесяти футов в диаметре. Мы стояли с северной его стороны, всю остальную окружность засыпали острые обломки скал. Центр кратера был ровным, все вокруг покрылось красной пылью и ощерилось острыми камнями. Весной здесь, должно быть, красиво — обломки растений и кустов, когда есть вода, наверное, цветут. Внизу зеленел можжевельник, прямо у моих ног из скалы торчали два густых куста с чем-то вроде желудей. Их чашечки колючи, как морские ежи.
К единственному выходу — пролому в скале с западной стороны — гладкое дно кратера поднималось скалистой волной, похоже, там когда-то была тропа. Стефанос увидел, куда я смотрю, и сказал:
— Он шел по этому пути.
Он, конечно, говорил по-гречески, но Саймон мне переводил часть сразу, а часть потом, так что я буду рассказывать так, будто все понимала.
Солнце светило в спину, я вдруг почувствовала, что очень устала.
Старик продолжал, медленно вспоминая:
— Я вышел на скалу как раз здесь, но все выглядело по-другому. Прямо тут стояла скала, похожая на кошачий зуб, она разрушилась, но тогда даже афинянин не мог бы ее проглядеть. И не было такой ложбины с крепостными стенами и воротами. Только скала, а ниже, на чистой каменной площадке — несколько валунов. Там я увидел Михаэля и Ангелоса. Это место не засыпано, я отметил его, — он показал на пирамидку из камней, — я поставил ее потом, когда землетрясение передвинуло скалы, и место стало невозможно узнать. Спустимся? Скажешь леди быть осторожной? Тропинка очень крутая и годится только для коз, но это — самый короткий путь.
Солнце стояло очень высоко и освещало почти все дно кратера, но в конце тропы выступ создал уголок голубой тени. Я остановилась и села. Стефанос с Саймоном пошли дальше. Нико устроился рядом со мной и молча стал рисовать что-то в пыли, глядя на мужчин. Стефанос подвел Саймона к пирамидке и быстро заговорил, жестикулируя. Потом он присоединился к нам. Нико вытащил сигареты, и мы закурили, а Саймон стоял в центре. Но он не смотрел на место смерти своего брата. Его холодный оценивающий взгляд скользил по скалам, по их изгибам, выступам и впадинам, остановился на пещере, которая зияла из отпавшего куска горы.
Сигарета, мягкая и рыхлая, отдавала чем-то козлиным. Почему-то все, что исходило от красивого Нико, заставляло вспомнить о низших животных. Мы почти докурили, когда Саймон подошел к нам:
— Как насчет полдника?
Напряжение спало, мы болтали, как на обычном пикнике.
Усталость быстро растворяли отдых в приятной тени и великолепная пища: рогалики, большие куски барашка, сочные толстые ломти сыра, оливки, яйца вкрутую, пирог со свежими вишнями и виноград.
Саймон продолжал оглядываться. Стефанос рассказывал, как землетрясение в сорок шестом году разламывало скалы, а потом лед и снег доводили до конца начатое им дело. Тогда образовалось примерно пять очень похожих друг на друга расщелин, все полностью изменилось. Когда-то скала Кошачий зуб говорила и Стефаносу, и Михаэлю, что здесь есть пещера, где можно пересидеть тяжелые времена. На скалу и ориентировался Стефанос, когда в тот день нес Михаэлю еду.
Глаза Саймона опять вернулись к пещере, сощурились, как от яркого света, но лицо по-прежнему ничего не выражало.
— Эта пещера? Она, наверное, была глубокой, пока не обрушилась?
— Не знаю, эта или нет. Возможно. Горы, как муравейник, внутри Парнаса армия может спрятаться.
— Камилла, я хочу походить тут, посмотреть, заглянуть внутрь. Мне кажется, там есть узкий проход. Вы пойдете или будете отдыхать?
— Пойду.
— Нико?
Грациозный прыжок, и существо стряхивает пыль с брюк.
— Иду. У меня прекрасное зрение. Если есть, что видеть, я увижу, я в темноте — как кошка, и если там есть внутренняя пещера, я проведу вас, кирие Саймон.
— Мы будем следовать за твоими носками, — сказал сухо Саймон, а Нико улыбнулся. Носки пробежали, промелькнули и скрылись в тени пещеры. Стефанос медленно вставал. Саймон посмотрел на меня, подняв брови, и я решила остаться.
Мужчины ушли.
Я докурила и сидела в тишине, неподвижно, как ящерица на камне. Мне почудилось движение на вершине скалы, я повернула голову, но там никого не оказалось, только солнце молотило по белым камням. Тени шевелились сами по себе, плыли перед глазами красными и антрацитово-черными пятнами. Внизу что-то зеленело, я подумала, может, там есть вода… холодная вода, не из бутылки со звериным запахом. Я вскочила и пошла, пробираясь между валунами и обломками, острыми концами цепляющими за одежду, наклонила голову, чтобы пролезть под выступом, и увидела траву.
Цвет ее ошарашивал, невыносимо прекрасный, я на минуту застыла. Глубокая и живая лента зелени вилась между красными булыжниками. Но воды не было. Я села и опустила пальцы в мягкую живую зелень. В траве росли маленькие бледно-голубые и белые колокольчики, их сухие стебли опутывали все вокруг, но цвели они только здесь. Другие цветы на скалах высохли до проволочно-искусственного состояния. А вот еще один живой — на уровне глаз розовый цикламен, а ниже что-то сухое и непонятное в пыли, от этого живой цветок кажется очень сильным. Что-то зашевелилось в подсознании, я вспомнила, как датский художник ходил по горам с осликом, как его встречали в деревне… И почему-то я подумала — а интересно, что сейчас делает Нигель?
Обратно мы пошли коротким путем. В пещере не обнаружилось ничего интересного, к тому же Саймон явно не хотел задерживать Нико и Стефаноса длительными поисками. Мы вышли с западной стороны, спустились по крутому склону почти до сухой долины и вышли на почти незаметную издали старую дорогу. Ярдов через сто она раздваивалась — одна ветвь уходила вдаль, за горы, другая поворачивала вниз, в Дельфы. По ней мы и побрели.
Скоро Саймон остановился и сказал мне:
— Мы пошли так потому, что вы, наверное, устали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Когда мы подошли к краю, Стефанос повернул в короткий крутой проход, который вывел нас на самый гребень. У обрыва он показал вниз: «Вот это место». Человеку пришлось бы многие годы долбить скалу, чтобы создать такое убежище. Земля исторгла из себя почти круглый кусок, образовав что-то вроде кратера примерно семидесяти футов в диаметре. Мы стояли с северной его стороны, всю остальную окружность засыпали острые обломки скал. Центр кратера был ровным, все вокруг покрылось красной пылью и ощерилось острыми камнями. Весной здесь, должно быть, красиво — обломки растений и кустов, когда есть вода, наверное, цветут. Внизу зеленел можжевельник, прямо у моих ног из скалы торчали два густых куста с чем-то вроде желудей. Их чашечки колючи, как морские ежи.
К единственному выходу — пролому в скале с западной стороны — гладкое дно кратера поднималось скалистой волной, похоже, там когда-то была тропа. Стефанос увидел, куда я смотрю, и сказал:
— Он шел по этому пути.
Он, конечно, говорил по-гречески, но Саймон мне переводил часть сразу, а часть потом, так что я буду рассказывать так, будто все понимала.
Солнце светило в спину, я вдруг почувствовала, что очень устала.
Старик продолжал, медленно вспоминая:
— Я вышел на скалу как раз здесь, но все выглядело по-другому. Прямо тут стояла скала, похожая на кошачий зуб, она разрушилась, но тогда даже афинянин не мог бы ее проглядеть. И не было такой ложбины с крепостными стенами и воротами. Только скала, а ниже, на чистой каменной площадке — несколько валунов. Там я увидел Михаэля и Ангелоса. Это место не засыпано, я отметил его, — он показал на пирамидку из камней, — я поставил ее потом, когда землетрясение передвинуло скалы, и место стало невозможно узнать. Спустимся? Скажешь леди быть осторожной? Тропинка очень крутая и годится только для коз, но это — самый короткий путь.
Солнце стояло очень высоко и освещало почти все дно кратера, но в конце тропы выступ создал уголок голубой тени. Я остановилась и села. Стефанос с Саймоном пошли дальше. Нико устроился рядом со мной и молча стал рисовать что-то в пыли, глядя на мужчин. Стефанос подвел Саймона к пирамидке и быстро заговорил, жестикулируя. Потом он присоединился к нам. Нико вытащил сигареты, и мы закурили, а Саймон стоял в центре. Но он не смотрел на место смерти своего брата. Его холодный оценивающий взгляд скользил по скалам, по их изгибам, выступам и впадинам, остановился на пещере, которая зияла из отпавшего куска горы.
Сигарета, мягкая и рыхлая, отдавала чем-то козлиным. Почему-то все, что исходило от красивого Нико, заставляло вспомнить о низших животных. Мы почти докурили, когда Саймон подошел к нам:
— Как насчет полдника?
Напряжение спало, мы болтали, как на обычном пикнике.
Усталость быстро растворяли отдых в приятной тени и великолепная пища: рогалики, большие куски барашка, сочные толстые ломти сыра, оливки, яйца вкрутую, пирог со свежими вишнями и виноград.
Саймон продолжал оглядываться. Стефанос рассказывал, как землетрясение в сорок шестом году разламывало скалы, а потом лед и снег доводили до конца начатое им дело. Тогда образовалось примерно пять очень похожих друг на друга расщелин, все полностью изменилось. Когда-то скала Кошачий зуб говорила и Стефаносу, и Михаэлю, что здесь есть пещера, где можно пересидеть тяжелые времена. На скалу и ориентировался Стефанос, когда в тот день нес Михаэлю еду.
Глаза Саймона опять вернулись к пещере, сощурились, как от яркого света, но лицо по-прежнему ничего не выражало.
— Эта пещера? Она, наверное, была глубокой, пока не обрушилась?
— Не знаю, эта или нет. Возможно. Горы, как муравейник, внутри Парнаса армия может спрятаться.
— Камилла, я хочу походить тут, посмотреть, заглянуть внутрь. Мне кажется, там есть узкий проход. Вы пойдете или будете отдыхать?
— Пойду.
— Нико?
Грациозный прыжок, и существо стряхивает пыль с брюк.
— Иду. У меня прекрасное зрение. Если есть, что видеть, я увижу, я в темноте — как кошка, и если там есть внутренняя пещера, я проведу вас, кирие Саймон.
— Мы будем следовать за твоими носками, — сказал сухо Саймон, а Нико улыбнулся. Носки пробежали, промелькнули и скрылись в тени пещеры. Стефанос медленно вставал. Саймон посмотрел на меня, подняв брови, и я решила остаться.
Мужчины ушли.
Я докурила и сидела в тишине, неподвижно, как ящерица на камне. Мне почудилось движение на вершине скалы, я повернула голову, но там никого не оказалось, только солнце молотило по белым камням. Тени шевелились сами по себе, плыли перед глазами красными и антрацитово-черными пятнами. Внизу что-то зеленело, я подумала, может, там есть вода… холодная вода, не из бутылки со звериным запахом. Я вскочила и пошла, пробираясь между валунами и обломками, острыми концами цепляющими за одежду, наклонила голову, чтобы пролезть под выступом, и увидела траву.
Цвет ее ошарашивал, невыносимо прекрасный, я на минуту застыла. Глубокая и живая лента зелени вилась между красными булыжниками. Но воды не было. Я села и опустила пальцы в мягкую живую зелень. В траве росли маленькие бледно-голубые и белые колокольчики, их сухие стебли опутывали все вокруг, но цвели они только здесь. Другие цветы на скалах высохли до проволочно-искусственного состояния. А вот еще один живой — на уровне глаз розовый цикламен, а ниже что-то сухое и непонятное в пыли, от этого живой цветок кажется очень сильным. Что-то зашевелилось в подсознании, я вспомнила, как датский художник ходил по горам с осликом, как его встречали в деревне… И почему-то я подумала — а интересно, что сейчас делает Нигель?
Обратно мы пошли коротким путем. В пещере не обнаружилось ничего интересного, к тому же Саймон явно не хотел задерживать Нико и Стефаноса длительными поисками. Мы вышли с западной стороны, спустились по крутому склону почти до сухой долины и вышли на почти незаметную издали старую дорогу. Ярдов через сто она раздваивалась — одна ветвь уходила вдаль, за горы, другая поворачивала вниз, в Дельфы. По ней мы и побрели.
Скоро Саймон остановился и сказал мне:
— Мы пошли так потому, что вы, наверное, устали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41