Когда он потушил сигарету и улыбнулся, я проявила легкую вредность:
— В конце концов, вы же сказали, что я вам должна.
Он ответил быстро:
— Послушайте, я не имел в виду, — но поймал мой взгляд и улыбнулся. — Хорошо мадам, вы победили. Больше не буду загонять вас в угол.
И он открыл мне дверь машины.
Вот что Саймон рассказал по дороге.
— Михаэль на десять лет старше меня. Мама умерла, когда мне было пятнадцать, брат был и мне, и отцу единственным светом в окошке. Когда немцы оккупировали Грецию, он улетел сюда и восемнадцать месяцев до самой смерти работал в горах с Сопротивлением. Конечно, новости доходили плохо, иногда письма с оказией… За все время всего три. В первых двух он сообщал только, что все хорошо и идет по плану — мы только понимали, что он был жив, когда отправлял их четыре месяца назад.
Самая крупная организация Сопротивления, ЭЛАС, больше старалась оснастить свое гнездышко, чем драться. В сорок четвертом, когда немцы покинули Грецию, она попыталась устроить переворот и начала убивать соплеменников оружием и на деньги, которые мы им переправляли контрабандой, а они благополучно спрятали в горах, чтобы использовать потом. Были и мелкие группы, Михаэль сводил их вместе. Но та, первая организация, била их еще и во время войны, иногда даже одновременно с немцами, но с другой стороны. Сопротивление в Греции — жуткая история. Деревню за деревней жгли и насиловали немцы, а потом свои, чтобы отобрать жалкие припасы.
— Другая сторона медали.
— Вы правы. Но если вам захочется думать плохо о коммунистах ЭЛАС, вспоминайте две вещи. Во-первых, греки — борцы. Если не с кем биться, они идут на соседа, это подтверждает вся история. А второе — бедность. У очень бедных людей любая вера, дающая надежду, находит быстрый путь к сердцу. Думаю, что нищим можно простить почти все.
Я молчала и вспоминала, как Филип однажды бросил нищему пятьсот франков и немедленно забыл о нем. А тут прямая жертва тихим легким голосом говорит о прошлом и выражает естественное, необыкновенное и упрямое сочувствие, какого я никогда не встречала — во плоти… Как шок, как стрела из ночи, ко мне пришло сознание, что — тайна или нет — мне очень нравится этот мужчина.
— Что случилось?
— Ничего, продолжайте.
— Причина моего приезда в Дельфы — третье письмо брата. Оно пришло уже после известия о его смерти и было спрятано отцом — он испугался, что единственный живой семнадцатилетний сын опять начнет сильно переживать. Когда отец умер, я стал разбирать его бумаги и увидел письмо. Не слишком много оно сообщало, но было необыкновенным — восхищенным. Даже почерк. Я знал Михаэля очень хорошо, несмотря на разницу в возрасте, и клянусь, что он был абсолютно не в себе, когда писал. Уверен, он нашел что-то в горах.
Я вспомнила старинные сказки, вечный сюжет: умирает человек, таинственная бумага — ключ, отправляющий в путешествие через горы на странную землю. Ночь стояла вокруг нас, полная звезд. Слева — тень горы, потерянного мира богов. Колеса шуршали в пыли, но от одного названия — Парнас — мурашки бежали по спине. Очень странным голосом я сказала:
— Да?
— Поймите, это письмо я читал, уже многое узнав, после войны. Мы с отцом расследовали, как Михаэль работал, встречались с некоторыми из тех, кто его знал. Больше года до своей смерти, с весны сорок третьего, он работал в этом районе в одной из групп ЭЛАС, руководителем которой был Ангелос Драгумис. Имя очень к нему не подходило. Его группа сделала кое-что — участвовала в разрушении Горгопотамского виадука прямо в зубах у немцев, в том деле на мосту у Лидорикон, но это не важно… Греки такими не гордятся. За ним тянется обычный хвост пожаров, изнасилований, пыток, разрушенных домов, людей — не убитых, а оставленных умирать с голода… Но при этом он родился здесь, трудно даже поверить… Говорят, он умер. Он исчез за югославской границей, когда провалился коммунистический путч в декабре сорок четвертого, с тех пор его больше никто не видел. Именно с ним работал мой брат, добивался боевых побед. Когда сюда прибыли новые силы немцев, группа Ангелоса рассеялась и спряталась в горах. Михаэль, по-моему, был один. Несколько недель он прятался на Парнасе. Однажды на него наткнулся патруль, он убежал, но одна пуля задела его. Не слишком плохая рана, но без внимания могла стать серьезной.
Один из его контактов, Стефанос, взял его к себе домой. Вместе с женой они нянчились с ним и, наверняка, вывезли бы из страны, но на Арахову напали немцы. Его не нашли, но знали, что он там, поэтому взяли хозяйского сына Кяколаоса и застрелили. Ничего особенного. Грек будет стоять и смотреть, как убивают его семью, но не предаст друга, который ел его соль. Немцы застрелили Николаоса, и Михаэль опять ушел в горы. Плечо его болело, но терпимо. Стефанос с женой просили его остаться, но Николаос оставил маленьких сына и дочь, и… В общем, он сказал, что не хочет рисковать чужими жизнями. Больше я ничего не знаю. Его поймали и убили где-то на Парнасе.
— И вы попросите Стефаноса показать его могилу?
— Я знаю, где она, и был там. Он похоронен в Дельфах на маленьком кладбище недалеко от студии. Я хочу узнать, где точно он умер. Стефанос нашел тело, отправил письмо и все остальное. Когда нам официально сообщили, что Михаэль лежит в Дельфах, мы с отцом написали священнику, тот прислал нам адрес Стефаноса, и все какое-то время было ясно… Пока я не увидел письма.
Мы повернули. Впереди каскадом стекали с горы огни Араховы. Машина остановилась у края дороги. Саймон заглушил мотор, достал из внутреннего кармана бумажник, вынул что-то и дал мне.
— Подождите, я достану зажигалку, хотите сигарету?
— Спасибо.
Мы закурили, он держал для меня маленький огонек, пока я читала. Письмо нацарапано на листке дешевой бумаги, покоробилось, как от дождя, немного грязное и рваное. Его края закрутились от перечитывания. У меня было странное чувство, что прикасаться к нему — кощунство.
«Дорогой папочка! Бог знает, когда ты получишь это, вряд ли скоро, но я должен писать. Была заварушка, но окончилась, все в порядке, не волнуйся. Не знаю, как ты относишься к словесным штампам, я бешусь, они мне очень мешают именно сегодня, когда есть что-то, что я действительно очень хочу сказать, зафиксировать как-то. Ничего общего с войной, работой или чем-нибудь вроде, но совершенно невозможно передать на бумаге, и как же я, к дьяволу, тебе это передам? Знаешь, что угодно может случиться, пока я встречу кого-нибудь, с кем можно передать личное письмо, если бы у меня память была лучше или я старательнее изучал классику (Господи, как давно!), я бы отослал тебя к Калимаху, да, кажется, это написал Калимах, но не помню где. Придется оставить на потом. Но завтра я увижу человека, которому доверяю, и скажу ему, и будь что будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41