сам полковник Конев Станислав Сергеевич, его жена, Татьяна Сергеевна, затем Генриетта Аркадийовна с мужем и сыном. Вот и всё.
Остальные расселись произвольно, хотя, движимые неистребимым социальным инстинктом, все устремлялись поближе к перекладине, словно бы положение за столом играло важную роль в судьбе каждого. Впрочем, почему бы и нет, подумал я, севший в самом конце - мне можно, я Оборотень. Так вот, место за этим столом поднимало авторитет севших повыше, так что завтра к ним могли совсем иначе относиться в городе деловые партнеры. Как же, этот сидел третьим справа, гораздо ближе, чем тот-то и тот-то.
Я смотрел на все это сияющее великолепие вокруг: блестящие узоры паркета, обтянутые шелком стены, хрустальные люстры, наряды дам, букеты роз в серебрянных вазах на столе, глянцевые поросята, осетры, омары, а также иная экзотика, название и назначение которой мне всегда было безразлично; очень все было прекрасно.
Ну ладно. Я выпил водочки, потом еще, еще, и плотно стал закусывать. Как вспомнил, с утра ничего не ел. А здесь было всего довольно.
А за балюстрадой балкончика, в нише галереи, несколько человек оркестрантов исполняли музыку, возможно, что-то похоронное, классическое судя по торжественно журчащим мимо ушей звукам; впрочем, я был вообще к музыке равнодушен - не имел слуха.
Так все и продолжалось мелодично и кристально, и даже то, чего я терпеть не мог - протокольных тостов - было мало, и это, несколько, выбивалось из сценария, написанного поспешной и непрошенной мыслью, разыгравшимся воображением, которым я, иной раз, управлять почти не мог.
ГЛАВА 6
ПОХИЩЕНИЕ
И тут весь этот званый обед, или ужин (было уже часов семь, может уже восьмой час), вместе с жующими родственниками и совладельцами-акционерами стал понемногу бледнеть, туманиться, народ стал подниматься, медленно и сыто растекался повсюду, и мне удалось приблизиться к Аркадию и незаметно увлечь его в холл. Не хотел я его оставлять без своего присутствия, надо было приучать парня к собственной персоне, тем более, что с ним (как и с вдовой, Еленой Михайловной), я за год пребывания в этом городишке так и не познакомился поближе.
- Знаете что, пойдемте куда-нибудь на свежий воздух. Здесь душновато, и мне что-то тошно, - сказал Аркадий.
- Пошли. Проветриться не мешает. Здесь есть открытая веранда с отдельным выходом, там никто не помешает. Тебе что, правда плохо? - спросил я.
- Да нет, - сказал Аркадий, поднимаясь по лестнице вместе с ним. - Так что-то, муторно.
Мы прошли по проходу, спустились на один пролет лестницы, оказались в другом коридоре, где на стенах висели тяжелые старинные портреты, освещенные светильниками в виде подсвечников со свечами на стенах. Осматривая давно умерших когда-то процветающих дворян и священников (на одном из портретов пронзительно взглянул на них некто, похожий на католического кардинала в красной... рясе? мантии? - я не знал), вдруг столкнулись с вышедшими через приоткрывшуюся дверь Генриеттой Сергеевной с мужей и сыном. И я так никогда не узнал, случайно ли была их встреча с Аркадием, или семья специально высмотрела его.
- О-о! Вот вы где? - сказала обрадованная Генриетта Сергеевна. И обратилась уже к Аркадию. - Мы тебя искали, но ты так незаметно ушел... Вот и Костя хочет тебе сказать... Правда, Костя? Как это ужасно: убийство, мертвые!.. Вы куда-то шли? Сергей Владимирович! - повернулась она ко мне. Надеюсь, мы вам не помешали?
- Отнюдь, Генриетта Сергеевна, наоборот. Мы вот проветриться решили. Мы на веранду...
- Мы с вами, можно? - за всю свою небольшую семью спрасила Генриетта Сергеевна.
Конечно, можно. Я чувствовал, что кого-кого, но Генриетту Сергеевну сбить с пути, на который заставила её ступить воля и желание семейного блага, невозможно. Этакая бульдожья хватка. А кроме того, родственники. Кем она Аркадию приходится?.. Ну да, теткой.
В коридоре я открыл одну из дверей, и мы все вышли на небольшую, открытую, но утопленную внутрь дома веранду, сходящую тремя деревянными ступенями прямо на траву хорошо подстриженного газона. Дабы сохранить иллюзию уединения, с боков веранды тоже имелась полуискусственная граница; посаженные людьми, но вольно разросшиеся кусты ровными рядами уходили прямо к озеру метрах в ста пятидесяти, образуя зеленую границу аллеи.
Солнце, уже вечернее, низкое, мягко ударило, облизнув нас тяжелым, горячим, влажным языком, когда мы подошли к ступеням.
- Как здесь хорошо! - сказала Генриетта Сергеевна. - И как печально, что эту красоту больше никогда-никогда не увидит Николай.
Все мы помолчали вслед за ней. И она же первая нарушила молчание. Видно, жгло её ощущение неуверенности в исходе будущих событий. Вернее, близких ей частностей. У неё прямо-таки, вырвалось:
- Ты правда отдашь этот дом Елене Михайловне? На твоем месте, Аркадий, я бы сто раз подумала.
- Мама! - с трудом сдерживая раздражение, тут же вмешался Константин.
- Что, Костя! - немедленно повернулась к нему Генриетта Сергеевна. - Я просто сказала то, что думаю, и если у тебя свое отношение к этому вопросу и к Елене Михайловне, это твое личное дело.
- Мама! - уже с нескрываемой угрозой повторил Константин. - Это не наше дело!
- Красивая женщина, красивое оформление... Елене Михайловне этот домик очень бы подошел, - задумчиво сказал я, подставляя лицо к солнцу.
- Но она же интриганка! - не сдержалась Генриетта Михайловна, красные пятна на щеках которой выдавали её крайнее волнение.
И - что значит родная кровь! - те же красные пятна выступили на ланитах сына.
- Мама! - ещё раз с угрозой повторил Константин.
- Будет вам! - лениво проговорил Сергей Николаевич, обращаясь к жене и сыну. - Гера! Аркадий может непрвильно все понять.
- Он лучше всех вас разберется! - в сердцах сказала Генриетта Сергеевна. - Хоть он мне и племянник, но он, конечно, мне как второй сын. Да, Костя, второй сын. И я не позволю!..
- А день сегодня, действительно, хороший!.. Сейчас бы на реку... мечтательно проговорил я, все ещё с поднятым к солнцу лицом. - В хороший день похоронили достойного человека.
Я опустил голову и посмотрел на Генриетту Сергеевну, Сергея Николаевича, Константина - сплоченная, хоть и разномастная семья - и добавил примирительно:
- Какая же она интригантка, если она отказывается от претензий на наследство! Как вдове ей многое может перепасть. Если по закону.
- Ах, Сергей Владимирович, Сергей Владимирович! Ничего вы, мужчины, не понимаете. Это же ловкий ход, расчитанный на чистую, неопытную душу, - ещё больше разволновалась Генриетта Сергеевна. - Вы вот Аркадия спросите, спросите сейчас, что вот он думает на счет дома: отдавать, или нет? Я уверена, что он скажет, что дом не нужен и прочие юные глупости. Аркадий! Ну что, я не права?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Остальные расселись произвольно, хотя, движимые неистребимым социальным инстинктом, все устремлялись поближе к перекладине, словно бы положение за столом играло важную роль в судьбе каждого. Впрочем, почему бы и нет, подумал я, севший в самом конце - мне можно, я Оборотень. Так вот, место за этим столом поднимало авторитет севших повыше, так что завтра к ним могли совсем иначе относиться в городе деловые партнеры. Как же, этот сидел третьим справа, гораздо ближе, чем тот-то и тот-то.
Я смотрел на все это сияющее великолепие вокруг: блестящие узоры паркета, обтянутые шелком стены, хрустальные люстры, наряды дам, букеты роз в серебрянных вазах на столе, глянцевые поросята, осетры, омары, а также иная экзотика, название и назначение которой мне всегда было безразлично; очень все было прекрасно.
Ну ладно. Я выпил водочки, потом еще, еще, и плотно стал закусывать. Как вспомнил, с утра ничего не ел. А здесь было всего довольно.
А за балюстрадой балкончика, в нише галереи, несколько человек оркестрантов исполняли музыку, возможно, что-то похоронное, классическое судя по торжественно журчащим мимо ушей звукам; впрочем, я был вообще к музыке равнодушен - не имел слуха.
Так все и продолжалось мелодично и кристально, и даже то, чего я терпеть не мог - протокольных тостов - было мало, и это, несколько, выбивалось из сценария, написанного поспешной и непрошенной мыслью, разыгравшимся воображением, которым я, иной раз, управлять почти не мог.
ГЛАВА 6
ПОХИЩЕНИЕ
И тут весь этот званый обед, или ужин (было уже часов семь, может уже восьмой час), вместе с жующими родственниками и совладельцами-акционерами стал понемногу бледнеть, туманиться, народ стал подниматься, медленно и сыто растекался повсюду, и мне удалось приблизиться к Аркадию и незаметно увлечь его в холл. Не хотел я его оставлять без своего присутствия, надо было приучать парня к собственной персоне, тем более, что с ним (как и с вдовой, Еленой Михайловной), я за год пребывания в этом городишке так и не познакомился поближе.
- Знаете что, пойдемте куда-нибудь на свежий воздух. Здесь душновато, и мне что-то тошно, - сказал Аркадий.
- Пошли. Проветриться не мешает. Здесь есть открытая веранда с отдельным выходом, там никто не помешает. Тебе что, правда плохо? - спросил я.
- Да нет, - сказал Аркадий, поднимаясь по лестнице вместе с ним. - Так что-то, муторно.
Мы прошли по проходу, спустились на один пролет лестницы, оказались в другом коридоре, где на стенах висели тяжелые старинные портреты, освещенные светильниками в виде подсвечников со свечами на стенах. Осматривая давно умерших когда-то процветающих дворян и священников (на одном из портретов пронзительно взглянул на них некто, похожий на католического кардинала в красной... рясе? мантии? - я не знал), вдруг столкнулись с вышедшими через приоткрывшуюся дверь Генриеттой Сергеевной с мужей и сыном. И я так никогда не узнал, случайно ли была их встреча с Аркадием, или семья специально высмотрела его.
- О-о! Вот вы где? - сказала обрадованная Генриетта Сергеевна. И обратилась уже к Аркадию. - Мы тебя искали, но ты так незаметно ушел... Вот и Костя хочет тебе сказать... Правда, Костя? Как это ужасно: убийство, мертвые!.. Вы куда-то шли? Сергей Владимирович! - повернулась она ко мне. Надеюсь, мы вам не помешали?
- Отнюдь, Генриетта Сергеевна, наоборот. Мы вот проветриться решили. Мы на веранду...
- Мы с вами, можно? - за всю свою небольшую семью спрасила Генриетта Сергеевна.
Конечно, можно. Я чувствовал, что кого-кого, но Генриетту Сергеевну сбить с пути, на который заставила её ступить воля и желание семейного блага, невозможно. Этакая бульдожья хватка. А кроме того, родственники. Кем она Аркадию приходится?.. Ну да, теткой.
В коридоре я открыл одну из дверей, и мы все вышли на небольшую, открытую, но утопленную внутрь дома веранду, сходящую тремя деревянными ступенями прямо на траву хорошо подстриженного газона. Дабы сохранить иллюзию уединения, с боков веранды тоже имелась полуискусственная граница; посаженные людьми, но вольно разросшиеся кусты ровными рядами уходили прямо к озеру метрах в ста пятидесяти, образуя зеленую границу аллеи.
Солнце, уже вечернее, низкое, мягко ударило, облизнув нас тяжелым, горячим, влажным языком, когда мы подошли к ступеням.
- Как здесь хорошо! - сказала Генриетта Сергеевна. - И как печально, что эту красоту больше никогда-никогда не увидит Николай.
Все мы помолчали вслед за ней. И она же первая нарушила молчание. Видно, жгло её ощущение неуверенности в исходе будущих событий. Вернее, близких ей частностей. У неё прямо-таки, вырвалось:
- Ты правда отдашь этот дом Елене Михайловне? На твоем месте, Аркадий, я бы сто раз подумала.
- Мама! - с трудом сдерживая раздражение, тут же вмешался Константин.
- Что, Костя! - немедленно повернулась к нему Генриетта Сергеевна. - Я просто сказала то, что думаю, и если у тебя свое отношение к этому вопросу и к Елене Михайловне, это твое личное дело.
- Мама! - уже с нескрываемой угрозой повторил Константин. - Это не наше дело!
- Красивая женщина, красивое оформление... Елене Михайловне этот домик очень бы подошел, - задумчиво сказал я, подставляя лицо к солнцу.
- Но она же интриганка! - не сдержалась Генриетта Михайловна, красные пятна на щеках которой выдавали её крайнее волнение.
И - что значит родная кровь! - те же красные пятна выступили на ланитах сына.
- Мама! - ещё раз с угрозой повторил Константин.
- Будет вам! - лениво проговорил Сергей Николаевич, обращаясь к жене и сыну. - Гера! Аркадий может непрвильно все понять.
- Он лучше всех вас разберется! - в сердцах сказала Генриетта Сергеевна. - Хоть он мне и племянник, но он, конечно, мне как второй сын. Да, Костя, второй сын. И я не позволю!..
- А день сегодня, действительно, хороший!.. Сейчас бы на реку... мечтательно проговорил я, все ещё с поднятым к солнцу лицом. - В хороший день похоронили достойного человека.
Я опустил голову и посмотрел на Генриетту Сергеевну, Сергея Николаевича, Константина - сплоченная, хоть и разномастная семья - и добавил примирительно:
- Какая же она интригантка, если она отказывается от претензий на наследство! Как вдове ей многое может перепасть. Если по закону.
- Ах, Сергей Владимирович, Сергей Владимирович! Ничего вы, мужчины, не понимаете. Это же ловкий ход, расчитанный на чистую, неопытную душу, - ещё больше разволновалась Генриетта Сергеевна. - Вы вот Аркадия спросите, спросите сейчас, что вот он думает на счет дома: отдавать, или нет? Я уверена, что он скажет, что дом не нужен и прочие юные глупости. Аркадий! Ну что, я не права?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67