Все беды, о которых шла
речь, - авария звездолета, болезнь Андрея - произошли от физических
причин. Что до безумия, то он повторит: безумие - реакция на удар; реакция
эта - иногда форма защиты от более грозных последствий. Обществу такие
акты безумия не грозят. Если гениальность становится общественным
достоянием, то безумие остается индивидуальным несчастьем.
- Очень глубокая мысль, - с волнением сказал Генрих. - И мне кажется,
из нее вытекают важные выводы. Я буду думать об этом!
- Закончим на этом, друзья! - предложил Боячек. - Резюме:
исследования продолжаются, немедленные выводы откладываются.
Братья возвращались к себе пешком. Генрих молчал почти всю дорогу.
Рой спросил, о чем он размышляет.
- О Гаррисоне, - сказал Генрих.
- О Гаррисоне? Что в Гаррисоне нашлось удивительней, чем у Олли, чем
у Спенсера?
- Многие загадки, связанные с Олли и Спенсером, нам ясны, - задумчиво
сказал Генрих. - А у Гаррисона остается одна загадка, и она все больше
меня тревожит. Мне кажется, пока мы не поймем ее, мы ничего не поймем!
Рой иронически посмотрел на брата. Генрих преувеличивал, такова уж
была его натура. Все, чего он не понимал, казалось ему самым важным.
Потом, разобравшись, он сознавался, что неизвестное скрывало в себе
пустячок; раскрытие пустячка лишь дорисовывало детали, а не раскрывало
новые горизонты.
- Какое же непонятное действие Гаррисона кажется тебе ключом к
тайнам? - спросил Рой.
- Самоубийство, - ответил Генрих.
Глава шестая. Доброму богу Бальдру стали сниться дурные сны...
1
Сон был из тех, какие классифицируются категорическим словом
"бессмысленный".
Но он повторился трижды - образ в образ, звук в звук, тень в тень.
Генрих озадаченно усмехнулся, проснувшись после первого сновидения;
удивился после второго, сказав брату: "Вот же дурь в голову лезет, Рой!
Скоро я начну отбирать у Артемьева лавры"; был потрясен после
повторившегося в третий раз сумбурного видения. Вскочив с кровати, он тут
же - уже сознательно - возобновил в мозгу увиденную картину: выжженная
пронзительно черным солнцем пустыня, белое небо; две размахивающие черные
руки, двигающиеся по пустыне, одни руки - ни ног, ни туловища, ни головы;
руки шагали, как ноги, не опираясь на песок; раздавался громовой вой,
свист, грохот - небо раскалывалось, руки пускались в бег, заплетались,
хватались за отсутствующую голову, заламывались, сцеплялись пальцами,
падали; черное солнце распадалось на ослепительно сияющие зеленые куски,
один из огненно-зеленых кусков рушился на спасающиеся руки; руки вдруг
отрывались от несуществующего туловища и, царапая пальцами почву, проворно
уползали в разные стороны, вызмеивались, прыгали, судорожно метались; они
жили и двигались вместе, умирали порознь - становились, умирая, желтыми,
солнечно-желтыми, это был цвет гибели; "и-и-и" - пронзительно переливался
вопль по холмам, он вещал о конце сна, надо было просыпаться - Генрих
просыпался.
В самом видении не было смысла. Смысл был в том, что оно повторяется.
Но Генрих не мог постичь значения того, что непрестанно возобновляется
одна и та же бессмыслица. Рой нетерпеливо отмахнулся, когда Генрих
рассказал о втором "приступе сна" - так он назвал повторение, - проворчал,
что до Артемьева Генриху далеко: у того все же сновидения сюжетно
выстроены. Еще он посоветовал обратиться к Араки или записывать свои сны.
Генрих после второго повторения подключил ночью регистратор сонных
видений, но сон больше не возобновлялся. "Не хочет записываться", - с
новым удивлением сказал себе Генрих.
Рой в эти дни вместе с Арманом занимался расшифровкой новых
уловленных сигналов Кентавра-3. Генрих не мог дать себе отчет, почему
вдруг отказался участвовать в работе, им же начатой. В лаборатории всегда
хватало дел с незавершенными темами, авария со звездолетом и последующие
события оттеснили, но не отменили старые вопросы. Рой даже обрадовался,
что Генрих хочет отойти от острых проблем к плановым темам. Рой сказал,
что Генрих все же не полностью поправился - посещающие его болезненные
видения не свидетельствуют о железном здоровье. А если будет что
интересное, они с Арманом известят его.
Три раза в неделю Генрих посещал клинику Араки. Андрей оставался в
том же состоянии - ни хорош, ни плох. Временами он бывал в полном сознании
- они беседовали о цивилизации на Кентавре и о земных новостях. Нередко
Андрей впадал в забытье, и тогда Генрих тихо сидел у его кровати,
всматривался в него. Андрей изменился, изменения накапливались. Он
пополнел. Худое лицо округлилось, вобрало в себя резко выдававшиеся скулы.
И говорил Андрей гораздо спокойней. Лишь глаза оставались такими же
огромными. "Неприличные для мужчины глаза, для девушки подошли бы", -
говорил Генрих раньше Андрею. В них вспыхивал прежний блеск, но спокойные,
умные, резко меняющие выражение глаза до болезни вязались с подвижным
лицом - сейчас они казались чужими на лице сонном.
Однажды, вдруг пробудившись, Андрей увидел, что Генрих рассматривает
его.
Генрих смутился, как если бы его поймали на нехорошем поступке.
- Что ищешь во мне? - резко спросил Андрей.
- Изучаю, скоро ли тебя покинет хворь, - шутливо ответил Генрих.
- Нет, - объявил Андрей с обычной категоричностью. - Ты хочешь знать,
скоро ли я превращусь в Гаррисона, не надо обманывать, я все понимаю,
Генрих.
Глаза Андрея так блестели, что Генрих не сумел ответить взглядом на
взгляд.
- Я уже передавал тебе, к каким выводам мы пришли. Нарушение
генетической программы на стадии зародыша, а ты все-таки взрослый
мужчина...
Андрей нетерпеливо прервал его:
- Чепуха, зародыш - одна из возможностей, не думай, что кентавряне,
если это они, а нет сомнения, что это они, так вот, они не глупее нас, -
говорил он, напластывая одно предложение на другое. - Посланцы, живые
приборы связи, должны быть всегда, это же невозможно, если гибель одного
не вызывает немедленного возникновения другого, не говорю уж, что их может
быть множество, уже известные - двое, множество неизвестных, разве не так?
Генрих наконец прервал несущийся поток речи Андрея.
- Рой с Арманом инструментально ищут подозрительные излучения. На
поиск выделена совершеннейшая аппаратура. Пока результатов нет. Новых
Спенсеров и Гаррисонов не обнаружено.
Андрей некоторое время молчал.
- Слушай, - наконец сказал он и снова уставил на Генриха блестящие
глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
речь, - авария звездолета, болезнь Андрея - произошли от физических
причин. Что до безумия, то он повторит: безумие - реакция на удар; реакция
эта - иногда форма защиты от более грозных последствий. Обществу такие
акты безумия не грозят. Если гениальность становится общественным
достоянием, то безумие остается индивидуальным несчастьем.
- Очень глубокая мысль, - с волнением сказал Генрих. - И мне кажется,
из нее вытекают важные выводы. Я буду думать об этом!
- Закончим на этом, друзья! - предложил Боячек. - Резюме:
исследования продолжаются, немедленные выводы откладываются.
Братья возвращались к себе пешком. Генрих молчал почти всю дорогу.
Рой спросил, о чем он размышляет.
- О Гаррисоне, - сказал Генрих.
- О Гаррисоне? Что в Гаррисоне нашлось удивительней, чем у Олли, чем
у Спенсера?
- Многие загадки, связанные с Олли и Спенсером, нам ясны, - задумчиво
сказал Генрих. - А у Гаррисона остается одна загадка, и она все больше
меня тревожит. Мне кажется, пока мы не поймем ее, мы ничего не поймем!
Рой иронически посмотрел на брата. Генрих преувеличивал, такова уж
была его натура. Все, чего он не понимал, казалось ему самым важным.
Потом, разобравшись, он сознавался, что неизвестное скрывало в себе
пустячок; раскрытие пустячка лишь дорисовывало детали, а не раскрывало
новые горизонты.
- Какое же непонятное действие Гаррисона кажется тебе ключом к
тайнам? - спросил Рой.
- Самоубийство, - ответил Генрих.
Глава шестая. Доброму богу Бальдру стали сниться дурные сны...
1
Сон был из тех, какие классифицируются категорическим словом
"бессмысленный".
Но он повторился трижды - образ в образ, звук в звук, тень в тень.
Генрих озадаченно усмехнулся, проснувшись после первого сновидения;
удивился после второго, сказав брату: "Вот же дурь в голову лезет, Рой!
Скоро я начну отбирать у Артемьева лавры"; был потрясен после
повторившегося в третий раз сумбурного видения. Вскочив с кровати, он тут
же - уже сознательно - возобновил в мозгу увиденную картину: выжженная
пронзительно черным солнцем пустыня, белое небо; две размахивающие черные
руки, двигающиеся по пустыне, одни руки - ни ног, ни туловища, ни головы;
руки шагали, как ноги, не опираясь на песок; раздавался громовой вой,
свист, грохот - небо раскалывалось, руки пускались в бег, заплетались,
хватались за отсутствующую голову, заламывались, сцеплялись пальцами,
падали; черное солнце распадалось на ослепительно сияющие зеленые куски,
один из огненно-зеленых кусков рушился на спасающиеся руки; руки вдруг
отрывались от несуществующего туловища и, царапая пальцами почву, проворно
уползали в разные стороны, вызмеивались, прыгали, судорожно метались; они
жили и двигались вместе, умирали порознь - становились, умирая, желтыми,
солнечно-желтыми, это был цвет гибели; "и-и-и" - пронзительно переливался
вопль по холмам, он вещал о конце сна, надо было просыпаться - Генрих
просыпался.
В самом видении не было смысла. Смысл был в том, что оно повторяется.
Но Генрих не мог постичь значения того, что непрестанно возобновляется
одна и та же бессмыслица. Рой нетерпеливо отмахнулся, когда Генрих
рассказал о втором "приступе сна" - так он назвал повторение, - проворчал,
что до Артемьева Генриху далеко: у того все же сновидения сюжетно
выстроены. Еще он посоветовал обратиться к Араки или записывать свои сны.
Генрих после второго повторения подключил ночью регистратор сонных
видений, но сон больше не возобновлялся. "Не хочет записываться", - с
новым удивлением сказал себе Генрих.
Рой в эти дни вместе с Арманом занимался расшифровкой новых
уловленных сигналов Кентавра-3. Генрих не мог дать себе отчет, почему
вдруг отказался участвовать в работе, им же начатой. В лаборатории всегда
хватало дел с незавершенными темами, авария со звездолетом и последующие
события оттеснили, но не отменили старые вопросы. Рой даже обрадовался,
что Генрих хочет отойти от острых проблем к плановым темам. Рой сказал,
что Генрих все же не полностью поправился - посещающие его болезненные
видения не свидетельствуют о железном здоровье. А если будет что
интересное, они с Арманом известят его.
Три раза в неделю Генрих посещал клинику Араки. Андрей оставался в
том же состоянии - ни хорош, ни плох. Временами он бывал в полном сознании
- они беседовали о цивилизации на Кентавре и о земных новостях. Нередко
Андрей впадал в забытье, и тогда Генрих тихо сидел у его кровати,
всматривался в него. Андрей изменился, изменения накапливались. Он
пополнел. Худое лицо округлилось, вобрало в себя резко выдававшиеся скулы.
И говорил Андрей гораздо спокойней. Лишь глаза оставались такими же
огромными. "Неприличные для мужчины глаза, для девушки подошли бы", -
говорил Генрих раньше Андрею. В них вспыхивал прежний блеск, но спокойные,
умные, резко меняющие выражение глаза до болезни вязались с подвижным
лицом - сейчас они казались чужими на лице сонном.
Однажды, вдруг пробудившись, Андрей увидел, что Генрих рассматривает
его.
Генрих смутился, как если бы его поймали на нехорошем поступке.
- Что ищешь во мне? - резко спросил Андрей.
- Изучаю, скоро ли тебя покинет хворь, - шутливо ответил Генрих.
- Нет, - объявил Андрей с обычной категоричностью. - Ты хочешь знать,
скоро ли я превращусь в Гаррисона, не надо обманывать, я все понимаю,
Генрих.
Глаза Андрея так блестели, что Генрих не сумел ответить взглядом на
взгляд.
- Я уже передавал тебе, к каким выводам мы пришли. Нарушение
генетической программы на стадии зародыша, а ты все-таки взрослый
мужчина...
Андрей нетерпеливо прервал его:
- Чепуха, зародыш - одна из возможностей, не думай, что кентавряне,
если это они, а нет сомнения, что это они, так вот, они не глупее нас, -
говорил он, напластывая одно предложение на другое. - Посланцы, живые
приборы связи, должны быть всегда, это же невозможно, если гибель одного
не вызывает немедленного возникновения другого, не говорю уж, что их может
быть множество, уже известные - двое, множество неизвестных, разве не так?
Генрих наконец прервал несущийся поток речи Андрея.
- Рой с Арманом инструментально ищут подозрительные излучения. На
поиск выделена совершеннейшая аппаратура. Пока результатов нет. Новых
Спенсеров и Гаррисонов не обнаружено.
Андрей некоторое время молчал.
- Слушай, - наконец сказал он и снова уставил на Генриха блестящие
глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39