Они непрерывно меняли свой облик: цилиндр, опиравшийся на десяток тонких ножек, вдруг становился шаром, свободно парившим над почвой. Даже в редкие моменты, когда незнакомцы прекращали свои превращения, было заметно, что тела их без устали пульсируют.
И достаточно было на секунду отвести глаза, чтоб уже не определить, на кого только что смотрел, — так неузнаваемо менялся каждый. Они походили на призраков — сквозь полупрозрачные тела проступали здания и трубы города.
Николай протянул руку к одному, рука прошла сквозь зеленовато светящееся тело, будто и не было ничего, кроме пучка света. Он потом говорил, что летающие незнакомцы показались ему совершенно невещественными.
— Начинаем дешифровку, — сказал Николай, справившись с первым изумлением.
Николай, наш штатный астрофизик, ведёт все основные измерения. Кроме универсального дешифратора — полоски на шее, я её упоминал, — он таскает с собой и переносное, с чемодан, устройство — целый дешифровальный завод. Он поставил его на грунт и вместе с Артуром запустил на все диапазоны и системы. Артур сам напросился ему в помощники и ещё на Латоне усердно изучал астрофизическую аппаратуру Жак признался мне перед стартом, что его всегда больше прельщает роль экспедиционного зеваки. Я с охотой согласился, что без настоящего зеваки в экипаже нет полноты. Сейчас Жак являл собой не фигуральный, а натуральный образ зеваки — от удивления так широко распахивал рот, что мог бы заглотать любое местное существо, если бы оно подлетело ближе. Я не сумел удержаться от смеха. Он, к счастью, не понял, чем вызвано моё веселье. Николай с Артуром вскоре оторвались от дешифраторов.
— Полинг, я окончательно теряюсь, — сказал Николай. — В этих маловещественных существах разума столько же, сколько в мыльных пузырях. И стабильности не больше. Мы задали дешифратору программу вольного поиска по цвету, яркости, даже по изменению формы тела. Ответ вариалов на сигналы не выходит из границ абсурда.
— Вариалов?
— Так их назвал Артур. Неплохо, правда? Я начал поиск с цвета и света, а он предположил, что они передают информацию вариацией формы и размеров тела.
— Но если нет осмысленности в их поведении, то они вообще не живые существа, — сказал я. — А уж это просто установить. Неживой природе характерна причинная связь, так ведь нас с тобой учили. Проверьте, насколько точно каждой причине соответствует следствие, — и всего хлопот!
Они снова занялись своим делом, а я попросил Жака проверить вместе со мной одно наблюдение. К зелёным вариалам добавилось несколько оранжевых. Все они так же хаотично меняли форму и размеры, но мне показалось, что каждый сохраняет свой цвет. Яркость тоже не была постоянной: кто вспыхивал, кто погасал. Но я за полтора десятка лет космических блужданий привык оценивать цвет светил независимо от их яркости и без приборов точно определял коэффициент цвета, колор-индекс любой звезды. Мы не раз устраивали с Николаем соревнования: он устанавливал колор-индекс по фотографиям светил, а я по зрительному ощущению. Фотоаппарат был точней, но не настолько, чтобы мне пришлось хоть раз краснеть за своё зрение.
Вокруг меня увивался один вариал — то налетал, то отскакивал, сжимался, разбрасывался, становился то шаром, то конусом, выпускал десятки извивающихся отростков, опять вбирал их в себя, вспыхивал, погасал, снова разгорался, снова тускнел. Я видел его среди других именно потому, что он постоянно носился вокруг меня, а около Николая, Жака и Артура оказывался лишь случайно. И я готов был держать пари, что этот надоеда — монохромат, то есть он излучает лишь одну волну, отнюдь не размазывая её даже по своей зеленой области спектра.
— Фиксируй на своём дешифраторе волну каждого незнакомца, которого я тебе покажу, — сказал я Жаку. — Но не называй её, пока я сам не назову. Погляди на этого забияку. По-моему, он излучает в пятистах пятидесяти миллимикронах.
— Пятьсот пятьдесят и две десятых, — откликнулся Жак.
— А вон тот попрыгунчик — пятьсот пятьдесят два миллимикрона.
— С тремя десятыми, — подтвердил Жак.
Мы перебрали всех зелёных незнакомцев. Я ошибался лишь на десятые доли в плюсовую сторону — такова постоянная индивидуальная погрешность моего зрения, я знал о ней и раньше. После зелёных мы перешли к оранжевым и красным. Так стало ясно, что одна твёрдая характеристика найдена: каждому вариалу присуща индивидуальная волна излучения. С этого момента они перестали быть сумбурной толпой, мы могли находить безошибочно каждого, кого хотели.
Жак посоветовал назвать вариалов по буквам, характеризующим цвет. Зелёным он присвоил индекс «И», а моему «поклоннику» обозначение «Иа», как первому, с кого начинаем счёт.
Вариалов все прибывало. Вокруг нас носилось множество меняющих облик существ. Среди них были и умилительно-зеленые И, и весело-жёлтые О, и хмуро-фиолетовые Е, и пронзительно-синие V, и солидно-красные Я, и лениво-оранжевые Ю. В движениях новых знакомых, в трансформациях их тел было столько доброжелательности и приязни, что мы все больше чувствовали себя в компании друзей.
— Надо посовещаться, Казимеж, — хмуро сказал Артур.
Я впервые — и, убеждён, в последний раз — увидел Артура растерянным. Зрелище это такое редкое, что стоит полюбоваться. Оставалось ещё несколько часов до той минуты, когда Хирота совершит своё первое великое открытие, пронзительно высветившее тьму загадок. Но в тот момент он стоял передо мной столь недоумевающий и унылый, что мне захотелось утешить его чем-либо бодрым, вроде: «Не вешать носа! Не переживай! Голову выше!». И только с усилием я удержал себя от пошловатых сентенций. Я сказал Артуру и Николаю:
— Показывайте и рассказывайте, друзья!
Мы стояли компактной группой, над нами метались разноцветные вариалы, а неподалёку громоздились странные сооружения, похожие на гигантскую химическую посуду и заводские химические установки, и все это складывалось в удивительный город, населённый удивительными существами. На некоторое время мы потеряли интерес и к вариалам, реально кружившимся вокруг, и к городу, физически напиравшему на нас. Нас отвлекло «исследование философских сущностей» — так потом назвал это занятие Жак.
— Дело в том, — начал Николай, — что вариалы не могут быть ничем иным, кроме живых существ. И живыми они тоже не являются. Ни в одну из категорий физических объектов они не вписываются.
— Но они все-таки существуют? — на всякий случай уточнил я. — Их беспорядочное метание напоминает мне броуновское движение молекул. Но не будешь же ты утверждать, что они привидения или плод, как ты говорил, необузданной оптической иллюзии?
Физической реальности вариалов Николай не отрицал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
И достаточно было на секунду отвести глаза, чтоб уже не определить, на кого только что смотрел, — так неузнаваемо менялся каждый. Они походили на призраков — сквозь полупрозрачные тела проступали здания и трубы города.
Николай протянул руку к одному, рука прошла сквозь зеленовато светящееся тело, будто и не было ничего, кроме пучка света. Он потом говорил, что летающие незнакомцы показались ему совершенно невещественными.
— Начинаем дешифровку, — сказал Николай, справившись с первым изумлением.
Николай, наш штатный астрофизик, ведёт все основные измерения. Кроме универсального дешифратора — полоски на шее, я её упоминал, — он таскает с собой и переносное, с чемодан, устройство — целый дешифровальный завод. Он поставил его на грунт и вместе с Артуром запустил на все диапазоны и системы. Артур сам напросился ему в помощники и ещё на Латоне усердно изучал астрофизическую аппаратуру Жак признался мне перед стартом, что его всегда больше прельщает роль экспедиционного зеваки. Я с охотой согласился, что без настоящего зеваки в экипаже нет полноты. Сейчас Жак являл собой не фигуральный, а натуральный образ зеваки — от удивления так широко распахивал рот, что мог бы заглотать любое местное существо, если бы оно подлетело ближе. Я не сумел удержаться от смеха. Он, к счастью, не понял, чем вызвано моё веселье. Николай с Артуром вскоре оторвались от дешифраторов.
— Полинг, я окончательно теряюсь, — сказал Николай. — В этих маловещественных существах разума столько же, сколько в мыльных пузырях. И стабильности не больше. Мы задали дешифратору программу вольного поиска по цвету, яркости, даже по изменению формы тела. Ответ вариалов на сигналы не выходит из границ абсурда.
— Вариалов?
— Так их назвал Артур. Неплохо, правда? Я начал поиск с цвета и света, а он предположил, что они передают информацию вариацией формы и размеров тела.
— Но если нет осмысленности в их поведении, то они вообще не живые существа, — сказал я. — А уж это просто установить. Неживой природе характерна причинная связь, так ведь нас с тобой учили. Проверьте, насколько точно каждой причине соответствует следствие, — и всего хлопот!
Они снова занялись своим делом, а я попросил Жака проверить вместе со мной одно наблюдение. К зелёным вариалам добавилось несколько оранжевых. Все они так же хаотично меняли форму и размеры, но мне показалось, что каждый сохраняет свой цвет. Яркость тоже не была постоянной: кто вспыхивал, кто погасал. Но я за полтора десятка лет космических блужданий привык оценивать цвет светил независимо от их яркости и без приборов точно определял коэффициент цвета, колор-индекс любой звезды. Мы не раз устраивали с Николаем соревнования: он устанавливал колор-индекс по фотографиям светил, а я по зрительному ощущению. Фотоаппарат был точней, но не настолько, чтобы мне пришлось хоть раз краснеть за своё зрение.
Вокруг меня увивался один вариал — то налетал, то отскакивал, сжимался, разбрасывался, становился то шаром, то конусом, выпускал десятки извивающихся отростков, опять вбирал их в себя, вспыхивал, погасал, снова разгорался, снова тускнел. Я видел его среди других именно потому, что он постоянно носился вокруг меня, а около Николая, Жака и Артура оказывался лишь случайно. И я готов был держать пари, что этот надоеда — монохромат, то есть он излучает лишь одну волну, отнюдь не размазывая её даже по своей зеленой области спектра.
— Фиксируй на своём дешифраторе волну каждого незнакомца, которого я тебе покажу, — сказал я Жаку. — Но не называй её, пока я сам не назову. Погляди на этого забияку. По-моему, он излучает в пятистах пятидесяти миллимикронах.
— Пятьсот пятьдесят и две десятых, — откликнулся Жак.
— А вон тот попрыгунчик — пятьсот пятьдесят два миллимикрона.
— С тремя десятыми, — подтвердил Жак.
Мы перебрали всех зелёных незнакомцев. Я ошибался лишь на десятые доли в плюсовую сторону — такова постоянная индивидуальная погрешность моего зрения, я знал о ней и раньше. После зелёных мы перешли к оранжевым и красным. Так стало ясно, что одна твёрдая характеристика найдена: каждому вариалу присуща индивидуальная волна излучения. С этого момента они перестали быть сумбурной толпой, мы могли находить безошибочно каждого, кого хотели.
Жак посоветовал назвать вариалов по буквам, характеризующим цвет. Зелёным он присвоил индекс «И», а моему «поклоннику» обозначение «Иа», как первому, с кого начинаем счёт.
Вариалов все прибывало. Вокруг нас носилось множество меняющих облик существ. Среди них были и умилительно-зеленые И, и весело-жёлтые О, и хмуро-фиолетовые Е, и пронзительно-синие V, и солидно-красные Я, и лениво-оранжевые Ю. В движениях новых знакомых, в трансформациях их тел было столько доброжелательности и приязни, что мы все больше чувствовали себя в компании друзей.
— Надо посовещаться, Казимеж, — хмуро сказал Артур.
Я впервые — и, убеждён, в последний раз — увидел Артура растерянным. Зрелище это такое редкое, что стоит полюбоваться. Оставалось ещё несколько часов до той минуты, когда Хирота совершит своё первое великое открытие, пронзительно высветившее тьму загадок. Но в тот момент он стоял передо мной столь недоумевающий и унылый, что мне захотелось утешить его чем-либо бодрым, вроде: «Не вешать носа! Не переживай! Голову выше!». И только с усилием я удержал себя от пошловатых сентенций. Я сказал Артуру и Николаю:
— Показывайте и рассказывайте, друзья!
Мы стояли компактной группой, над нами метались разноцветные вариалы, а неподалёку громоздились странные сооружения, похожие на гигантскую химическую посуду и заводские химические установки, и все это складывалось в удивительный город, населённый удивительными существами. На некоторое время мы потеряли интерес и к вариалам, реально кружившимся вокруг, и к городу, физически напиравшему на нас. Нас отвлекло «исследование философских сущностей» — так потом назвал это занятие Жак.
— Дело в том, — начал Николай, — что вариалы не могут быть ничем иным, кроме живых существ. И живыми они тоже не являются. Ни в одну из категорий физических объектов они не вписываются.
— Но они все-таки существуют? — на всякий случай уточнил я. — Их беспорядочное метание напоминает мне броуновское движение молекул. Но не будешь же ты утверждать, что они привидения или плод, как ты говорил, необузданной оптической иллюзии?
Физической реальности вариалов Николай не отрицал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40