В самом деле, тропинка шла теперь по узкой полоске земли, соединявшей материк со скалой, на дальнем конце которой стояла башня. Выбор места и стиль постройки говорили о том, что шотландские бароны больше заботились о неприступности жилья, чем о его удобствах.
Осторожно продвигаясь вперед, путники благополучно въехали во двор. Но прошло еще много времени, прежде чем усилия Рэвенсвуда, громко стучавшего в низкую входную дверь, увенчались успехом, хотя он не переставал звать Калеба, приказывая ему отпереть калитку и впустить их.
— Старик, должно быть, уехал, или с ним приключился обморок, — сказал наконец владелец этого мрачного жилища. — Даже семь эфесских, отроков проснулись бы от такого грохота.
Наконец послышался робкий, дрожащий голос:
— Мастер Рэвенсвуд, мастер Рэвенсвуд, это вы?
— Я, Калеб, я, отворите же поскорее.
— Вы ли это или дух ваш? Уж лучше бы мне явилось полсотни дьяволов, чем призрак моего господина или даже бессмертная его душа. Прочь! Прочь!
Будь вы стократ мой господин, я не пущу вас, если вы не человек из плоти и крови.
— Да я же это, я, глупый старик, — возразил Рэвенсвуд. — Из плоти и крови, живой, хотя и полумертвый от холода.
Свет в верхнем окне исчез и, постепенно снижаясь, замелькал то в одной, то в другой бойнице — очевидно, Калеб, несший лампу, спускался по винтовой лестнице, устроенной в одной из угольных башенок старого замка. Он шел очень медленно, и это вызвало несколько нетерпеливых восклицаний Рэвенсвуда и немало проклятий у его менее терпеливого и более пылкого спутника. Но прежде чем отодвинуть засов, слуга снова заколебался и еще раз спросил — действительно ли люди, а не бесплотные духи просят пустить их в замок в столь поздний час.
— Если бы я мог до тебя добраться, старый дурак, — воскликнул Бакло, — я бы тебе показал, какой я бесплотный дух.
— Отворяйте, Калеб, — приказал Рэвенсвуд более мягким тоном: во-первых, он привык уважать верного старого слугу, а во-вторых, возможно, понимал всю бесполезность угроз, пока между ними и Калебом находилась крепкая дубовая дверь, окованная железом.
Наконец, приподняв дрожащей рукой железный засов, Калеб отворил тяжелую дверь и предстал перед путниками. Это был худой белый как лунь старик с большой лысиной и крупными чертами лица, особенно четко выступавшими при свете мерцавшей лампы, которую он держал в правой руке, тогда как левой заслонял пламя от ветра. Испуганно-почтительные взгляды, которые он бросал вокруг себя, резкий контраст между ярко освещенным лицом и закрытыми тенью сединами могли бы послужить сюжетом для превосходной картины; но наши путешественники горели нетерпением укрыться от надвигавшейся бури, а потому не стали предаваться созерцанию его живописной внешности.
— Вы ли это, мой дорогой господин, вы ли это? — воскликнул старый слуга. — Горе мне! Заставить вас дожидаться у ворот вашего собственного замка; но кто бы мог подумать, что вы возвратитесь так скоро, а с вами незнакомый джентльмен… (Тут Калеб прервал свою речь и заметил, так сказать, в сторону, обращаясь к кому-то внутри замка и явно не предназначая своих слов для тех, кто ждал во дворе: «Эй, Мизи, Мизи, пошевеливайся, ради бога! Скорее разведи огонь! Возьми старый трехногий стул, возьми что угодно, лишь бы горело».) Боюсь, у нас мало припасов: мы ждали вас не раньше, чем через несколько месяцев. Уж тогда бы постарались принять вас, как подобает вашему высокому званию и рождению. Но что поделаешь…
— Что поделаешь, Калеб, — прервал его Рэвенсвуд. — Наши лошади нуждаются в отдыхе, да и мы тоже. Надеюсь, вы не огорчены тем, что я возвратился раньше, чем собирался.
— Огорчен, милорд! .. Для всех честных людей вы всегда останетесь милордом, как ваши предки все эти триста лет, которые были лордами, не спрашивая на это соизволения какого-нибудь вига… Сожалеть о возвращении лорда Рэвенсвуда в один из его родовых замков! (Тут он снова зашептал в сторону, обращаясь к своей невидимой помощнице, находившейся где-то за сценой: «Мизи, зарежь сейчас же курицу, что сидит на яйцах. И без разговоров! Не твоя забота!?») Это не лучший из наших замков, — продолжал он, поворачиваясь к Бакло. — Просто крепость, в которой лорд Рэвенсвуд скрывается, — то есть.., я хотел сказать, не скрывается, а уединяется в смутное время, вот как сейчас, когда ему нельзя удалиться в глубь страны, в одно из главных своих поместий; к слову сказать, стены башни очень древние и, говорят, заслуживают внимания.
— Поэтому вы решили дать нам время полюбоваться ими, — сказал Рэвенсвуд, забавляясь уловками, которые изобретал старик, стараясь подольше продержать путников перед закрытой дверью, в то время как верная его сообщница Мизи делала все необходимые приготовления в замке.
— О! Меня мало заботит, как выглядят стены снаружи, любезнейший, — заметил Бакло. — Покажите-ка лучше, что у вас там внутри, да отведите лошадей на конюшню, вот и все.
— Да, сэр, слушаю, сэр… Милорд и его высокочтимый друг…
— Наши лошади, старина, наши лошади… — перебил его Бакло. — После такой утомительной и долгой дороги они охромеют, стоя тут на холоду, а мой конь слишком хорош, чтобы его портить. Так вот, займитесь-ка лошадьми!
— Ах да, лошади… Сейчас крикну конюхов, — засуетился Калеб и громовым голосом, разнесшимся по всему двору, заорал:
— Эй, Джон! Уильям! Сондерс! ..
Мошенники… Они или спят, или ушли куда-нибудь, — прибавил он, подождав несколько минут ответа, которого, он знал, ему не от кого было ждать. — Когда хозяин в отъезде, все в доме не так. Я сам позабочусь о лошадях.
— И отлично сделаете, — сказал Рэвенсвуд, — а то как бы бедные животные не остались и вовсе без ухода.
— Тише, милорд, ради бога тише, — шепнул Калеб на ухо Рэвенсвуду умоляющим тоном. — Если вы не дорожите своей честью, то пощадите мою и без того будет трудно хоть сколько-нибудь прилично устроить вас на ночь, как бы я тут ни карался.
— Ничего, ничего, — успокоил его Рэвенсвуд. — Отведите лошадей на конюшню. Надеюсь, сено и овес у нас найдутся.
— О, сена и овса вдоволь, — решительно и громко объявил Калеб и тут же прибавил вполголоса:
— После похорон осталось несколько мер овса и немного сена.
— Хорошо, — сказал Рэвенсвуд, взяв лампу из рук слуги, который, казалось, неохотно ее уступил. — Я сам посвечу гостю.
— Как можно, милорд! Ни в коем случае! Если б вы только потерпели несколько минут, ну самое большее четверть часа, и полюбовались Басом и Норт-Бериком при лунном свете, пока я займусь лошадьми, я бы проводил вас в замок со всеми подобающими вашей светлости и вашему высокочтимому гостю почестями. К тому же серебряные канделябры убраны, а разве лампа достойна…
— Она вполне нас удовлетворит, — сказал Рэвенсвуд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102