"Эй, что ты
делаешь, детка?" - с изумлением спросил он, тяжело отрывая голову от досок
(в нее словно раскаленный булыжник положили) и приподнимаясь на локте,
чтобы посмотреть на Ларису. При этом он слегка повернулся с боку на спину,
задев правым коленом за что-то жесткое, деревянное, постороннее.
Сперва он ничего не разглядел. В бане было сумрачно, перед глазами
плавали цветные круги, но уж что-что, а это он ясно видел: пространство
между полком и дальней стеной сруба было пусто. Может быть, Лариса,
угадав, что он сейчас обернется, пригнулась и спряталась под полок, чтобы
разыграть его?.. Нелепая мысль, но все же... это легко проверить... Он уже
собрался заглянуть под полок, как вдруг сообразил... Господи! Только
сейчас он сообразил, что кто-то по-прежнему крепко сжимает пальцами его
пенис, хотя уже и не делает ими никаких возбуждающих движений, словно
притаившись в ожидании, чем же все это кончится! Покрывшись испариной,
Вадим попытался сесть на полке, но это ему не удалось - что-то мешало ему,
что-то, забравшееся глубоко внутрь него (теперь оно колом стояло у него в
груди, жесткое, прямое, затрудняющее дыхание), и единственное, что ему
удалось сделать, это широко расставить колени, и, приподнявшись сзади на
руках, взглянуть промеж ног на полок между его задницей и щекой печи.
На полке, прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, сидел
крошечный сморщенный старичок с косматой гривой вокруг головы. (Банник! -
ахнул Вадим.) Он был совсем голый, как и Вадим, и так же, как и он, сидел,
расставив узловатые коленки тонких, как палки, жилистых ног,
заканчивавшихся огромными ступнями - каждая с оттопыренным большим
пальцем, на котором коробился коричневый ноготь. Из-под кругленького, как
лоханка, пуза с вывернутым наизнанку пупком по доскам полка распластался
сморщенный стариковский член весьма приличных размеров (хорошо, что он
ЭТОЙ палкой не засадил мне в задницу). Правой рукой старичок держал Вадима
за его раздувшийся, как дирижабль, пенис, а левая его рука тянулась
куда-то ему в промежность...
Одно мгновение они оторопело смотрели друг на друга. В голове у
Вадима все еще крутился образ Ларисы, и он никак не мог отрешиться от
мысли, что это именно она трогала его сзади за пенис. И он не понимал,
куда она в таком случае подевалась и откуда здесь взялся этот
отвратительный сморщенный старичок (или каким образом она могла
превратиться в этого отвратительного сморщенного старичка - если, конечно,
с самого начала это действительно была она?) ...старичка, которого,
кстати, вообще в природе быть не должно. Пенис у Вадима все еще
возбужденно подрагивал в пальцах банника, и ни с того ни с сего ему вдруг
припомнилось первое в его жизни половое сношение с женщиной... его нелепые
опасения, что со страху он все перепутает и по ошибке задействует
мочеиспускательный канал - просто-напросто написает ей во влагалище...
Неожиданно, подумав об этом, Вадим, который по-прежнему сидел в неудобной
позе, упираясь сзади на вытянутые руки, начал хохотать, да так, что
заколыхался весь жировой слой на его груди, а что-то постороннее, засевшее
у него под самым сердцем, отозвалось болью по всему телу. Он перестал
хохотать и испуганно посмотрел на старичка. Старичок хитровато поглядывал
на него своими маленькими блестящими глазками, левая его рука уходила
Вадиму в промежность... ГОСПОДИ! - подумал Вадим, - ЭТОТ ПРИДУРОК ЗАСУНУЛ
СВОИ ПОГАНЫЕ ГРАБЛИ МНЕ В ЗАДНИЦУ И НАМАТЫВАЕТ НА НИХ МОИ КИШКИ. И тогда
его мочевой пузырь действительно не выдержал, вся выпитая за день вода,
которая не успела выйти потом, хлынула из него через обмякший пенис. И
лишь спустив все до последней капли, Вадим заорал.
Не помня себя от ужаса, он принялся молотить ногами по чему ни
попадя, а затем, не переставая орать, рванулся с полка и с грохотом
обрушился на пол. Он ударился о доски коленями и подбородком одновременно,
но даже не почувствовал боли. За его спиной послышался громкий, похожий на
треск деревянной трещотки, сухой смех. Не тратя времени на то, чтобы
подняться на ноги, Вадим проворно засеменил на четвереньках к выходу,
боднул дверь головой и выбрался в предбанник. В открытую дверь предбанника
заглядывало вечернее солнце. Вадим глянул под себя и увидел под странно
поджатым (словно бы опустевшим) животом свои бледные ляжки, заляпанные
чем-то красным, хлещущим сверху. Позади болтающегося между ляжками пениса,
на полу, виднелось нечто непонятное, серовато-желтое, похожее на толстую
резиновую трубу, но не гладкую, а сложенную гармошкой. И ЭТО вываливалось
у него из заднего прохода с таким звуком, какой бывает, когда шлепают
шматок сырого мяса на сковородку. Вдруг эта падающая на пол толстыми
кольцами, похожая на удава труба подскочила кверху и исчезла из его поля
зрения, а позади опять послышался сухой, трескучий смех, в котором не было
ничего человеческого. Обернувшись через плечо, Вадим увидел, что банник
по-прежнему сидит на полке, свесив с него ножки с повернутыми внутрь
ступнями, но теперь были видны обе его ладони, и на левую его руку был
намотан конец этой самой трубы, которая больше не валялась грудой между
коленями Вадима, а висела в воздухе, натянутая, как канат: она тянулась
через всю баню, минуя раскрытую дверь, и через весь предбанник, исчезая у
Вадима в заднем проходе. ГОСПОДИ! ДА ЭТО ЖЕ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ, - с
удивлением и необыкновенным спокойствием подумал Вадим. - ЭТА СКОТИНА
ВЫДРАЛА ИЗ МЕНЯ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ ЧЕРЕЗ ЗАДНИЙ ПРОХОД, А Я ЭТОГО ДАЖЕ
НЕ ЗАМЕТИЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ БОЛИ. ВПРОЧЕМ, ТАК ЭТО И БЫВАЕТ, КОГДА
БОЛЬ СЛИШКОМ СИЛЬНА. И лишь додумав эту мысль до конца, Вадим почувствовал
тошноту. Но вырыгнуть непереваренные остатки пищи он уже не успел, потому
что в следующее мгновение его желудок, раздирая узкую дырку заднего
прохода, вылетел из него вслед за кишками - Вадим судорожно схватил воздух
ртом... глаза его вылезли из орбит... закатились под верхние веки... и,
заливая дощатый пол предбанниками потоками хлынувшей из него крови, Вадим
с хрипом повалился на бок - и больше уже не шевелился. На его лице застыла
странная гримаса, похожая на веселую, даже радостную улыбку: широко
раскрытые глаза и рот, обнаживший два ряда зубов, - только неподвижную,
застывшую, как на фотографии. Банник исчез. Механические часы, как ни в
чем не бывало щелкавшие на угловой полочке в предбаннике, показывали
начало седьмого.
Через четверть часа во дворе раздаются два женских голоса:
1 2 3 4
делаешь, детка?" - с изумлением спросил он, тяжело отрывая голову от досок
(в нее словно раскаленный булыжник положили) и приподнимаясь на локте,
чтобы посмотреть на Ларису. При этом он слегка повернулся с боку на спину,
задев правым коленом за что-то жесткое, деревянное, постороннее.
Сперва он ничего не разглядел. В бане было сумрачно, перед глазами
плавали цветные круги, но уж что-что, а это он ясно видел: пространство
между полком и дальней стеной сруба было пусто. Может быть, Лариса,
угадав, что он сейчас обернется, пригнулась и спряталась под полок, чтобы
разыграть его?.. Нелепая мысль, но все же... это легко проверить... Он уже
собрался заглянуть под полок, как вдруг сообразил... Господи! Только
сейчас он сообразил, что кто-то по-прежнему крепко сжимает пальцами его
пенис, хотя уже и не делает ими никаких возбуждающих движений, словно
притаившись в ожидании, чем же все это кончится! Покрывшись испариной,
Вадим попытался сесть на полке, но это ему не удалось - что-то мешало ему,
что-то, забравшееся глубоко внутрь него (теперь оно колом стояло у него в
груди, жесткое, прямое, затрудняющее дыхание), и единственное, что ему
удалось сделать, это широко расставить колени, и, приподнявшись сзади на
руках, взглянуть промеж ног на полок между его задницей и щекой печи.
На полке, прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, сидел
крошечный сморщенный старичок с косматой гривой вокруг головы. (Банник! -
ахнул Вадим.) Он был совсем голый, как и Вадим, и так же, как и он, сидел,
расставив узловатые коленки тонких, как палки, жилистых ног,
заканчивавшихся огромными ступнями - каждая с оттопыренным большим
пальцем, на котором коробился коричневый ноготь. Из-под кругленького, как
лоханка, пуза с вывернутым наизнанку пупком по доскам полка распластался
сморщенный стариковский член весьма приличных размеров (хорошо, что он
ЭТОЙ палкой не засадил мне в задницу). Правой рукой старичок держал Вадима
за его раздувшийся, как дирижабль, пенис, а левая его рука тянулась
куда-то ему в промежность...
Одно мгновение они оторопело смотрели друг на друга. В голове у
Вадима все еще крутился образ Ларисы, и он никак не мог отрешиться от
мысли, что это именно она трогала его сзади за пенис. И он не понимал,
куда она в таком случае подевалась и откуда здесь взялся этот
отвратительный сморщенный старичок (или каким образом она могла
превратиться в этого отвратительного сморщенного старичка - если, конечно,
с самого начала это действительно была она?) ...старичка, которого,
кстати, вообще в природе быть не должно. Пенис у Вадима все еще
возбужденно подрагивал в пальцах банника, и ни с того ни с сего ему вдруг
припомнилось первое в его жизни половое сношение с женщиной... его нелепые
опасения, что со страху он все перепутает и по ошибке задействует
мочеиспускательный канал - просто-напросто написает ей во влагалище...
Неожиданно, подумав об этом, Вадим, который по-прежнему сидел в неудобной
позе, упираясь сзади на вытянутые руки, начал хохотать, да так, что
заколыхался весь жировой слой на его груди, а что-то постороннее, засевшее
у него под самым сердцем, отозвалось болью по всему телу. Он перестал
хохотать и испуганно посмотрел на старичка. Старичок хитровато поглядывал
на него своими маленькими блестящими глазками, левая его рука уходила
Вадиму в промежность... ГОСПОДИ! - подумал Вадим, - ЭТОТ ПРИДУРОК ЗАСУНУЛ
СВОИ ПОГАНЫЕ ГРАБЛИ МНЕ В ЗАДНИЦУ И НАМАТЫВАЕТ НА НИХ МОИ КИШКИ. И тогда
его мочевой пузырь действительно не выдержал, вся выпитая за день вода,
которая не успела выйти потом, хлынула из него через обмякший пенис. И
лишь спустив все до последней капли, Вадим заорал.
Не помня себя от ужаса, он принялся молотить ногами по чему ни
попадя, а затем, не переставая орать, рванулся с полка и с грохотом
обрушился на пол. Он ударился о доски коленями и подбородком одновременно,
но даже не почувствовал боли. За его спиной послышался громкий, похожий на
треск деревянной трещотки, сухой смех. Не тратя времени на то, чтобы
подняться на ноги, Вадим проворно засеменил на четвереньках к выходу,
боднул дверь головой и выбрался в предбанник. В открытую дверь предбанника
заглядывало вечернее солнце. Вадим глянул под себя и увидел под странно
поджатым (словно бы опустевшим) животом свои бледные ляжки, заляпанные
чем-то красным, хлещущим сверху. Позади болтающегося между ляжками пениса,
на полу, виднелось нечто непонятное, серовато-желтое, похожее на толстую
резиновую трубу, но не гладкую, а сложенную гармошкой. И ЭТО вываливалось
у него из заднего прохода с таким звуком, какой бывает, когда шлепают
шматок сырого мяса на сковородку. Вдруг эта падающая на пол толстыми
кольцами, похожая на удава труба подскочила кверху и исчезла из его поля
зрения, а позади опять послышался сухой, трескучий смех, в котором не было
ничего человеческого. Обернувшись через плечо, Вадим увидел, что банник
по-прежнему сидит на полке, свесив с него ножки с повернутыми внутрь
ступнями, но теперь были видны обе его ладони, и на левую его руку был
намотан конец этой самой трубы, которая больше не валялась грудой между
коленями Вадима, а висела в воздухе, натянутая, как канат: она тянулась
через всю баню, минуя раскрытую дверь, и через весь предбанник, исчезая у
Вадима в заднем проходе. ГОСПОДИ! ДА ЭТО ЖЕ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ, - с
удивлением и необыкновенным спокойствием подумал Вадим. - ЭТА СКОТИНА
ВЫДРАЛА ИЗ МЕНЯ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ ЧЕРЕЗ ЗАДНИЙ ПРОХОД, А Я ЭТОГО ДАЖЕ
НЕ ЗАМЕТИЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ БОЛИ. ВПРОЧЕМ, ТАК ЭТО И БЫВАЕТ, КОГДА
БОЛЬ СЛИШКОМ СИЛЬНА. И лишь додумав эту мысль до конца, Вадим почувствовал
тошноту. Но вырыгнуть непереваренные остатки пищи он уже не успел, потому
что в следующее мгновение его желудок, раздирая узкую дырку заднего
прохода, вылетел из него вслед за кишками - Вадим судорожно схватил воздух
ртом... глаза его вылезли из орбит... закатились под верхние веки... и,
заливая дощатый пол предбанниками потоками хлынувшей из него крови, Вадим
с хрипом повалился на бок - и больше уже не шевелился. На его лице застыла
странная гримаса, похожая на веселую, даже радостную улыбку: широко
раскрытые глаза и рот, обнаживший два ряда зубов, - только неподвижную,
застывшую, как на фотографии. Банник исчез. Механические часы, как ни в
чем не бывало щелкавшие на угловой полочке в предбаннике, показывали
начало седьмого.
Через четверть часа во дворе раздаются два женских голоса:
1 2 3 4