Одни картины я действительно в состоянии купить, но есть и такие, которые мне не по средствам. А мне хотелось бы их иметь. Теперь вы меня понимаете?
— Вы решили как бы пропускать подделки через свою коллекцию, после чего их подлинность ни у кого не вызвала сомнения. Так?
— Примерно так. Для начала я поместил среди своих картин две-три подделки и…
— Одну минуту! Когда вас лично познакомили с Палестри?
— Спустя месяц-другой. Вскоре я продал две его картины через Голлана. Так и пошло. Голлан сбывал подделки коллекционерам из Южной Америки или в провинциальные музеи.
Палестри доставлял нам много хлопот. Это действительно был гений, но безумный, и вдобавок еще сексуальный маньяк. Вы, наверное, поняли это, когда вошли в его комнату?
— Я начал понимать, в чем дело, еще раньше, когда увидел вашу жену перед мольбертом.
— Увы, я вынужден был прибегнуть к этому маскараду.
— Когда и как вы обнаружили, что за вашим домом следят?
— Это, собственно, не я заметил. Хобсон…
— Значит, Хобсон опять «подружился» с вашей женой?
— Они оба клялись, что между ними теперь ничего нет. Хобсон — приятель Голлана. Он-то и нашел Палестри. Я достаточно ясно говорю?
— Да.
— Я завяз в этой истории. Пришлось пойти на то, чтобы Палестри работал в ателье, где никому не пришло бы в голову искать его. Ночевал он в той самой комнате. В город не просился, но поставил условия, чтобы ему приводили сюда женщин известного сорта и платили бы им, разумеется. Кроме женщин и живописи, его ничто на свете не волновало.
— Мне говорили, что он работал как одержимый.
— Да, так оно и было. Поставит перед собой две-три картины какого-нибудь мастера, носится вокруг них с кистью, как матадор вокруг быка. Иногда дело шло быстро, иногда затягивалось на пару дней, но в конце концов он создавал картину настолько точно выдержанную в духе и манере подлинника, что никому бы и в голову не пришло, что это подделка. Но квартирант это был не из приятных.
— Вы имеете в виду ночные визиты девиц?
— Не только. Он был еще и хам, каких мало, грубил всем подряд, даже моей жене… Да, господин Мегрэ, одной страсти для человека более чем достаточно — с меня вполне хватило бы моих картин и увлечения искусством. Но я встретил Миреллу… И все же, поверьте, это не ее вина… Так о чем это вы меня спросили?
Ах да! Кто первый заметил, что за нами следят. Одна из наших вечерних посетительниц… Я не запомнил ее имени, кажется, она танцовщица из ночного кабаре на Елисейских полях. Лючиа познакомился с ней и привел к Палестри.
На следующий день она позвонила Лючиа и сказала, что когда она возвращалась от нас, за ней увязался какой-то «папаша». Потом пристал к ней, начал выспрашивать… После этого Лючиа и Стэн стали наблюдать за кварталом и заметили, что вечерами по авеню Жюно слоняется какой-то маленький, невзрачный человечек…
Однажды они увидели, как он входил в дом напротив с девушкой, которая там живет, и в тот же вечер засекли его на четвертом этаже у окна. Он стоял в темноте, думая, что его не видно с улицы. Но он, как видно, был заядлый курильщик, это его и выдало. Время от времени за окном вспыхивал огонек его сигареты.
— И никому из вас не пришло в голову, что он из полиции?
— Мы думали об этом. Но Хобсон божился, что, будь это полицейский, его сто раз бы сменили, а тут все один и тот же. В конце концов Стэн решил, что этот деятель, работает на какую-нибудь другую банду или же на свой страх и риск старается узнать о нас побольше, чтобы потом пошантажировать.
Надо было срочно перевести куда-нибудь Палестри. Это взяли на себя Лючиа и Хобсон. Вчера вечером они и увезли его в машине Голлана.
— Голлан, я думаю, был в курсе дела?
Йонкер пропустил вопрос мимо ушей и продолжал:
— Палестри не хотел уезжать. За год каторжного труда он дал нам много и теперь решил, что он больше не нужен и мы собираемся его ликвидировать.
Пришлось подсунуть ему снотворного. Но он как-то ухитрился еще до этого выбросить свои ботинки в сад через окно.
— Вы помогали тащить его в машину?
— Нет.
— А ваша жена?
— Конечно, нет. Мы ждали, когда его увезут, чтобы привести в порядок ателье и комнату, где он жил. Еще накануне Стэн увез из дома подрамники и холсты, над которыми Палестри уже начал работать. Клянусь, я не знал, что они собираются убить инспектора. Поверьте мне… если можете… Я понял это, лишь услышав выстрелы.
Наступило продолжительное молчание. Мегрэ устало и с каким-то невольным сочувствием смотрел на сидящего перед ним старика, Йонкер нерешительно потянулся к бутылке коньяку.
— Вы позволите?
Осушив вторую рюмку и поставив ее на поднос, голландец вымученно улыбнулся.
— Во всяком случае, я человек конченый, так ведь? Хотел бы знать, чего мне будет больше всего недоставать…
О чем он думал? О картинах ли, которые обошлись ему так дорого? О жене, без которой не мог жить, хотя и знал, чего она стоит…
— Вот увидите, господин Мегрэ, никто не поверит, что умный вроде бы человек, да еще в мои годы, способен так увлекаться и так себе навредить.
И, подумав, добавил:
— Коллекционеры, пожалуй, поймут.
А в соседней комнате Люка начал допрашивать Лысого Стэна.
Еще целых два часа в кабинетах беспрестанно хлопали двери, вопросы сыпались за вопросами, трещали пишущие машинки.
Как и накануне, свет в управлении погас около часа ночи.
Месяцем позже Лоньон вышел из больницы, худой, как скелет, но сияющий: в полицейском комиссариате восемнадцатого района он прослыл героем. К тому же Мегрэ постарался, чтобы газеты поместили на первых полосах фотографию Невезучего, а не его собственную.
В тот же день он по совету врачей на два месяца уехал с женой в Арденны, в деревню.
Де Лючиа схватили на бельгийской границе. Он и Хобсон получили по десять лет каторги.
Голлан доказал на суде, что к покушению на авеню Жюно он не причастен и в итоге отделался двумя годами тюрьмы за мошенничество.
Йонкер получил год тюрьмы с зачетом срока предварительного заключения.
Его освободили из-под стражи после вынесения приговора.
Из суда он вышел под руку с женой: Миреллу оправдали за отсутствием улик.
Мегрэ, стоявший в глубине зала, ушел еще раньше — одним из первых. Он не хотел встречаться с четой Йонкеров и, кроме того, обещал сразу же после приговора позвонить мадам Мегрэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Вы решили как бы пропускать подделки через свою коллекцию, после чего их подлинность ни у кого не вызвала сомнения. Так?
— Примерно так. Для начала я поместил среди своих картин две-три подделки и…
— Одну минуту! Когда вас лично познакомили с Палестри?
— Спустя месяц-другой. Вскоре я продал две его картины через Голлана. Так и пошло. Голлан сбывал подделки коллекционерам из Южной Америки или в провинциальные музеи.
Палестри доставлял нам много хлопот. Это действительно был гений, но безумный, и вдобавок еще сексуальный маньяк. Вы, наверное, поняли это, когда вошли в его комнату?
— Я начал понимать, в чем дело, еще раньше, когда увидел вашу жену перед мольбертом.
— Увы, я вынужден был прибегнуть к этому маскараду.
— Когда и как вы обнаружили, что за вашим домом следят?
— Это, собственно, не я заметил. Хобсон…
— Значит, Хобсон опять «подружился» с вашей женой?
— Они оба клялись, что между ними теперь ничего нет. Хобсон — приятель Голлана. Он-то и нашел Палестри. Я достаточно ясно говорю?
— Да.
— Я завяз в этой истории. Пришлось пойти на то, чтобы Палестри работал в ателье, где никому не пришло бы в голову искать его. Ночевал он в той самой комнате. В город не просился, но поставил условия, чтобы ему приводили сюда женщин известного сорта и платили бы им, разумеется. Кроме женщин и живописи, его ничто на свете не волновало.
— Мне говорили, что он работал как одержимый.
— Да, так оно и было. Поставит перед собой две-три картины какого-нибудь мастера, носится вокруг них с кистью, как матадор вокруг быка. Иногда дело шло быстро, иногда затягивалось на пару дней, но в конце концов он создавал картину настолько точно выдержанную в духе и манере подлинника, что никому бы и в голову не пришло, что это подделка. Но квартирант это был не из приятных.
— Вы имеете в виду ночные визиты девиц?
— Не только. Он был еще и хам, каких мало, грубил всем подряд, даже моей жене… Да, господин Мегрэ, одной страсти для человека более чем достаточно — с меня вполне хватило бы моих картин и увлечения искусством. Но я встретил Миреллу… И все же, поверьте, это не ее вина… Так о чем это вы меня спросили?
Ах да! Кто первый заметил, что за нами следят. Одна из наших вечерних посетительниц… Я не запомнил ее имени, кажется, она танцовщица из ночного кабаре на Елисейских полях. Лючиа познакомился с ней и привел к Палестри.
На следующий день она позвонила Лючиа и сказала, что когда она возвращалась от нас, за ней увязался какой-то «папаша». Потом пристал к ней, начал выспрашивать… После этого Лючиа и Стэн стали наблюдать за кварталом и заметили, что вечерами по авеню Жюно слоняется какой-то маленький, невзрачный человечек…
Однажды они увидели, как он входил в дом напротив с девушкой, которая там живет, и в тот же вечер засекли его на четвертом этаже у окна. Он стоял в темноте, думая, что его не видно с улицы. Но он, как видно, был заядлый курильщик, это его и выдало. Время от времени за окном вспыхивал огонек его сигареты.
— И никому из вас не пришло в голову, что он из полиции?
— Мы думали об этом. Но Хобсон божился, что, будь это полицейский, его сто раз бы сменили, а тут все один и тот же. В конце концов Стэн решил, что этот деятель, работает на какую-нибудь другую банду или же на свой страх и риск старается узнать о нас побольше, чтобы потом пошантажировать.
Надо было срочно перевести куда-нибудь Палестри. Это взяли на себя Лючиа и Хобсон. Вчера вечером они и увезли его в машине Голлана.
— Голлан, я думаю, был в курсе дела?
Йонкер пропустил вопрос мимо ушей и продолжал:
— Палестри не хотел уезжать. За год каторжного труда он дал нам много и теперь решил, что он больше не нужен и мы собираемся его ликвидировать.
Пришлось подсунуть ему снотворного. Но он как-то ухитрился еще до этого выбросить свои ботинки в сад через окно.
— Вы помогали тащить его в машину?
— Нет.
— А ваша жена?
— Конечно, нет. Мы ждали, когда его увезут, чтобы привести в порядок ателье и комнату, где он жил. Еще накануне Стэн увез из дома подрамники и холсты, над которыми Палестри уже начал работать. Клянусь, я не знал, что они собираются убить инспектора. Поверьте мне… если можете… Я понял это, лишь услышав выстрелы.
Наступило продолжительное молчание. Мегрэ устало и с каким-то невольным сочувствием смотрел на сидящего перед ним старика, Йонкер нерешительно потянулся к бутылке коньяку.
— Вы позволите?
Осушив вторую рюмку и поставив ее на поднос, голландец вымученно улыбнулся.
— Во всяком случае, я человек конченый, так ведь? Хотел бы знать, чего мне будет больше всего недоставать…
О чем он думал? О картинах ли, которые обошлись ему так дорого? О жене, без которой не мог жить, хотя и знал, чего она стоит…
— Вот увидите, господин Мегрэ, никто не поверит, что умный вроде бы человек, да еще в мои годы, способен так увлекаться и так себе навредить.
И, подумав, добавил:
— Коллекционеры, пожалуй, поймут.
А в соседней комнате Люка начал допрашивать Лысого Стэна.
Еще целых два часа в кабинетах беспрестанно хлопали двери, вопросы сыпались за вопросами, трещали пишущие машинки.
Как и накануне, свет в управлении погас около часа ночи.
Месяцем позже Лоньон вышел из больницы, худой, как скелет, но сияющий: в полицейском комиссариате восемнадцатого района он прослыл героем. К тому же Мегрэ постарался, чтобы газеты поместили на первых полосах фотографию Невезучего, а не его собственную.
В тот же день он по совету врачей на два месяца уехал с женой в Арденны, в деревню.
Де Лючиа схватили на бельгийской границе. Он и Хобсон получили по десять лет каторги.
Голлан доказал на суде, что к покушению на авеню Жюно он не причастен и в итоге отделался двумя годами тюрьмы за мошенничество.
Йонкер получил год тюрьмы с зачетом срока предварительного заключения.
Его освободили из-под стражи после вынесения приговора.
Из суда он вышел под руку с женой: Миреллу оправдали за отсутствием улик.
Мегрэ, стоявший в глубине зала, ушел еще раньше — одним из первых. Он не хотел встречаться с четой Йонкеров и, кроме того, обещал сразу же после приговора позвонить мадам Мегрэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26