Константинеско направился к колоколу, возвещавшему начало и конец работ.
— За исключением дела Тома…
Молодой человек не решался продолжать. На вид это был славный парень, немного угловатый и застенчивый. Три недели в месяц он проводил в лодке с неграми, поднимаясь и спускаясь по реке, чаще всего ночуя в палатке среди леса. Во Франции он был коммивояжером и специализировался на отдаленных селениях, где продавал девушкам комплекты приданого с выплатой месячными взносами. В Габоне он занимался своим делом с той же угловатостью, с тем же добродушным весельем, что и в деревушках Нормандии и Бретани.
— Нашли убийцу. Конечно, им оказался негр.
Адель и бровью не повела. Она спокойно переводила взгляд с Тимара на продавца.
— Его арестовали два дня спустя после вашего отъезда. Вернее, его выдал старейшина деревни. С этих пор продолжаются бесконечные прения. Старейшина привел с собой свидетелей.
Тимар, тяжело дыша, наклонился к молодому человеку:
— Что же дальше?
— Негр валяет дурака, клянется, что ничего не знает.
Так как все вопросы ведутся через переводчика, разбор дела затягивается. Все же нашли револьвер, закопанный в хижине, а свидетели утверждают, что обвиняемый волочился за той же женщиной, что и Тома. Кстати, что вам предложить? У меня есть превосходные консервы из лангусты. Если вам нужно горючее, я мог бы уступить бидонов двадцать.
Тимар больше не слушал, он смотрел на Адель.
— Двадцать так двадцать, — ответила она молодому торговцу, — и два мешка риса для наших рабочих. Есть у вас папиросы? Здесь я могу продавать их по три франка за пачку.
— Я вам посчитаю по франку за пачку. Но они у меня идут ящиками по тысяче пачек.
Спускалась ночь. Река почти скрылась из виду. Константинеско включил движок динамо-машины, и лампы окрасились в красноватый, а потом в желтый цвет.
— За пять или шесть пачек…
— Скажите, а из какой деревни задержанный человек?
— Послушай, Жо…
— Имею я право?..
— Из маленького селения в низовье реки.
Тимар поднялся и вышел на веранду. Он смутно различал контуры бревна, напоминавшего судно на якоре. Негры развели костер в центре расположенных по кругу хижин. Подступавший к домам лес был черен, как чернила, за исключением белесого ствола сырного дерева, которое тянулось прямо ввысь.
Чувства Тимара так обострились, что он не расслышал, а скорее угадал слово, которое Адель прошептала сквозь зубы, склонившись к коммивояжеру: «Дурак!»
Глава девятая
— Замолчи, Жо! Умоляю тебя, ведь все слышно!
Голос походил на еле уловимый вздох. И Тимар представил себе неподвижное лицо, обращенное к потолку.
В комнате было темно, лишь открытое окно выделялось светлым прямоугольником, и сырное дерево, белевшее, несмотря на ночной мрак, делило этот прямоугольник на неравные части.
— Скажи правду.
Тимар говорил сухо. Он не двигался и смотрел в пустоту, точнее во тьму, которая была как свод над его головой. Он чувствовал подле себя локоть Адели.
— Подожди до завтра. Когда мы останемся одни, я тебе все объясню.
— Мне необходимо знать это сегодня.
— Что знать?
— Ты убила Тома?
— Тес!
Она не шевельнулась. Они по-прежнему лежали бок о бок.
— Ну же, говори. Ты убила его?
Он ждал затаив дыхание, и в темноте возле него прозвучало спокойное «да».
Тимар резко повернулся, стиснул подвернувшееся под руку запястье Адели, громко крича:
— Ты его убила и вместо себя позволишь осудить другого? Говори! Ты его убила, а по пути сюда пошла в хижину, чтобы…
— Умоляю тебя, Жо! Ты делаешь мне больно. Послушай, клянусь, завтра я тебе все объясню.
— А если мне ни к чему твои объяснения, если я больше не хочу ни видеть, ни слышать тебя, если…
Тимар задыхался. Он никогда еще так не потел. Руки и ноги ослабли. Он испытывал потребность что-либо сделать, все равно что — убить Адель или стучать кулаками в стену. Жозеф предпочел последнее, и женщина тщетно пыталась образумить его:
— Жо, перестань, нас слышит посторонний человек!
Я тебе все сейчас расскажу, только успокойся.
Он перестал стучать кулаками в ссадинах и смотрел на Адель невидящим взором. Может быть, искал, на чем еще излить свой гнев.
Они стояли посреди комнаты, как два призрака.
Приходилось напрягать зрение, чтобы различать черты друг друга. Адель провела платком по влажной груди Тимара.
— Ложись, у тебя снова будет приступ.
Он и сам это чувствовал. Воспоминание о днях лихорадки несколько утихомирило его. Тимар нащупал в темноте стул, придвинул его и сел.
— Говори, я слушаю.
Он не хотел приближаться к ней, чтобы опять не мучить ее, и стремился оставаться спокойным. Но это было болезненное, неестественное спокойствие.
— Ты хочешь, чтобы я вот взяла и все рассказала?
Она не знала, где найти себе место, какую позу принять. В конце концов уселась на край кровати.
— Ты не знал Эжена, он был ревнив, особенно в последнее время, когда чувствовал себя обреченным.
Женщина говорила шепотом, помня о присутствии в соседней комнате постороннего.
— Ревнив? И при этом пожимал руку Буйу, губернатору, прокурору и всем другим, кто с тобой спал?
Тимар если не увидел, то услышал, как она, переведя дыхание, проглотила слюну. На мгновение наступила такая тишина, что за окном ощущалось великое живое безмолвие леса.
Адель легла и ровным голосом продолжала:
— Тебе не понять, это было не то же самое. К тебе я пришла как…
Она не находила слов. Быть может, те, что вертелись у нее на губах, казались ей слишком романтичными…
Как возлюбленная?
— Это было не то же самое, — повторила она, — Ну вот. Тома видел, как я выходила от тебя, и потребовал у меня тысячу франков. Он давно жаждал добыть их, чтобы купить жену. Я отказала. В вечер праздника Тома повторил свою попытку, и тогда…
— Ты убила его… — задумчиво произнес Тимар.
— Он хотел донести.
— Так, значит, это ради меня…
— Нет, я убила его, чтобы найти покой, — возразила Адель с невозмутимой откровенностью. — Я не предвидела, что Эжен умрет так скоро.
Тимар сделал над собой усилие, чтобы сохранить это двусмысленное спокойствие, спасавшее его от потери самообладания. Он пристально смотрел на прямоугольник окна, на ствол сырного дерева, прислушивался к шорохам леса.
— Ложись, Жо!
Он не понимал ее слов. Ему опять хотелось кричать, бить кулаками в стену. Она призналась в убийстве и предлагала лечь рядом с ней, возле ее обнаженного теплого тела!
Как все оказалось просто! Она убила, чтобы найти покой. А он своими расспросами мешает ей наслаждаться этим заслуженным покоем. Она ничего не отрицала, когда он упомянул о губернаторе и других. Ведь с ним это было не то же самое. Он — Тимар — не мог это понять. А вот покойный муж видел разницу.
Была минута, когда он спрашивал себя не избить ли ее до потери сознания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— За исключением дела Тома…
Молодой человек не решался продолжать. На вид это был славный парень, немного угловатый и застенчивый. Три недели в месяц он проводил в лодке с неграми, поднимаясь и спускаясь по реке, чаще всего ночуя в палатке среди леса. Во Франции он был коммивояжером и специализировался на отдаленных селениях, где продавал девушкам комплекты приданого с выплатой месячными взносами. В Габоне он занимался своим делом с той же угловатостью, с тем же добродушным весельем, что и в деревушках Нормандии и Бретани.
— Нашли убийцу. Конечно, им оказался негр.
Адель и бровью не повела. Она спокойно переводила взгляд с Тимара на продавца.
— Его арестовали два дня спустя после вашего отъезда. Вернее, его выдал старейшина деревни. С этих пор продолжаются бесконечные прения. Старейшина привел с собой свидетелей.
Тимар, тяжело дыша, наклонился к молодому человеку:
— Что же дальше?
— Негр валяет дурака, клянется, что ничего не знает.
Так как все вопросы ведутся через переводчика, разбор дела затягивается. Все же нашли револьвер, закопанный в хижине, а свидетели утверждают, что обвиняемый волочился за той же женщиной, что и Тома. Кстати, что вам предложить? У меня есть превосходные консервы из лангусты. Если вам нужно горючее, я мог бы уступить бидонов двадцать.
Тимар больше не слушал, он смотрел на Адель.
— Двадцать так двадцать, — ответила она молодому торговцу, — и два мешка риса для наших рабочих. Есть у вас папиросы? Здесь я могу продавать их по три франка за пачку.
— Я вам посчитаю по франку за пачку. Но они у меня идут ящиками по тысяче пачек.
Спускалась ночь. Река почти скрылась из виду. Константинеско включил движок динамо-машины, и лампы окрасились в красноватый, а потом в желтый цвет.
— За пять или шесть пачек…
— Скажите, а из какой деревни задержанный человек?
— Послушай, Жо…
— Имею я право?..
— Из маленького селения в низовье реки.
Тимар поднялся и вышел на веранду. Он смутно различал контуры бревна, напоминавшего судно на якоре. Негры развели костер в центре расположенных по кругу хижин. Подступавший к домам лес был черен, как чернила, за исключением белесого ствола сырного дерева, которое тянулось прямо ввысь.
Чувства Тимара так обострились, что он не расслышал, а скорее угадал слово, которое Адель прошептала сквозь зубы, склонившись к коммивояжеру: «Дурак!»
Глава девятая
— Замолчи, Жо! Умоляю тебя, ведь все слышно!
Голос походил на еле уловимый вздох. И Тимар представил себе неподвижное лицо, обращенное к потолку.
В комнате было темно, лишь открытое окно выделялось светлым прямоугольником, и сырное дерево, белевшее, несмотря на ночной мрак, делило этот прямоугольник на неравные части.
— Скажи правду.
Тимар говорил сухо. Он не двигался и смотрел в пустоту, точнее во тьму, которая была как свод над его головой. Он чувствовал подле себя локоть Адели.
— Подожди до завтра. Когда мы останемся одни, я тебе все объясню.
— Мне необходимо знать это сегодня.
— Что знать?
— Ты убила Тома?
— Тес!
Она не шевельнулась. Они по-прежнему лежали бок о бок.
— Ну же, говори. Ты убила его?
Он ждал затаив дыхание, и в темноте возле него прозвучало спокойное «да».
Тимар резко повернулся, стиснул подвернувшееся под руку запястье Адели, громко крича:
— Ты его убила и вместо себя позволишь осудить другого? Говори! Ты его убила, а по пути сюда пошла в хижину, чтобы…
— Умоляю тебя, Жо! Ты делаешь мне больно. Послушай, клянусь, завтра я тебе все объясню.
— А если мне ни к чему твои объяснения, если я больше не хочу ни видеть, ни слышать тебя, если…
Тимар задыхался. Он никогда еще так не потел. Руки и ноги ослабли. Он испытывал потребность что-либо сделать, все равно что — убить Адель или стучать кулаками в стену. Жозеф предпочел последнее, и женщина тщетно пыталась образумить его:
— Жо, перестань, нас слышит посторонний человек!
Я тебе все сейчас расскажу, только успокойся.
Он перестал стучать кулаками в ссадинах и смотрел на Адель невидящим взором. Может быть, искал, на чем еще излить свой гнев.
Они стояли посреди комнаты, как два призрака.
Приходилось напрягать зрение, чтобы различать черты друг друга. Адель провела платком по влажной груди Тимара.
— Ложись, у тебя снова будет приступ.
Он и сам это чувствовал. Воспоминание о днях лихорадки несколько утихомирило его. Тимар нащупал в темноте стул, придвинул его и сел.
— Говори, я слушаю.
Он не хотел приближаться к ней, чтобы опять не мучить ее, и стремился оставаться спокойным. Но это было болезненное, неестественное спокойствие.
— Ты хочешь, чтобы я вот взяла и все рассказала?
Она не знала, где найти себе место, какую позу принять. В конце концов уселась на край кровати.
— Ты не знал Эжена, он был ревнив, особенно в последнее время, когда чувствовал себя обреченным.
Женщина говорила шепотом, помня о присутствии в соседней комнате постороннего.
— Ревнив? И при этом пожимал руку Буйу, губернатору, прокурору и всем другим, кто с тобой спал?
Тимар если не увидел, то услышал, как она, переведя дыхание, проглотила слюну. На мгновение наступила такая тишина, что за окном ощущалось великое живое безмолвие леса.
Адель легла и ровным голосом продолжала:
— Тебе не понять, это было не то же самое. К тебе я пришла как…
Она не находила слов. Быть может, те, что вертелись у нее на губах, казались ей слишком романтичными…
Как возлюбленная?
— Это было не то же самое, — повторила она, — Ну вот. Тома видел, как я выходила от тебя, и потребовал у меня тысячу франков. Он давно жаждал добыть их, чтобы купить жену. Я отказала. В вечер праздника Тома повторил свою попытку, и тогда…
— Ты убила его… — задумчиво произнес Тимар.
— Он хотел донести.
— Так, значит, это ради меня…
— Нет, я убила его, чтобы найти покой, — возразила Адель с невозмутимой откровенностью. — Я не предвидела, что Эжен умрет так скоро.
Тимар сделал над собой усилие, чтобы сохранить это двусмысленное спокойствие, спасавшее его от потери самообладания. Он пристально смотрел на прямоугольник окна, на ствол сырного дерева, прислушивался к шорохам леса.
— Ложись, Жо!
Он не понимал ее слов. Ему опять хотелось кричать, бить кулаками в стену. Она призналась в убийстве и предлагала лечь рядом с ней, возле ее обнаженного теплого тела!
Как все оказалось просто! Она убила, чтобы найти покой. А он своими расспросами мешает ей наслаждаться этим заслуженным покоем. Она ничего не отрицала, когда он упомянул о губернаторе и других. Ведь с ним это было не то же самое. Он — Тимар — не мог это понять. А вот покойный муж видел разницу.
Была минута, когда он спрашивал себя не избить ли ее до потери сознания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32