Тимар не смел подняться. Его постель пропахла потом. В тазу осталась грязная вода, а у гребенки были выломаны зубья.
И все-таки он не хотел, чтобы ушла эта женщина в черном шелковом платье, улыбавшаяся так нежно и в то же время насмешливо.
— Я хотела спросить, что вы утром пьете: кофе, чай, шоколад? В Европе вас, наверно, будила мать?
Она отвела в сторону москитный полог и усмехнулась, так что обнажились зубы. Она не держала себя вызывающе и не держала себя по-матерински. В ее поведении было и то и другое. Но особенно ощущалась в ней чувственность, пропитавшая с головы до пят ее округлое тело тридцатипятилетней женщины.
Не голая ли и она под черным шелком платья?
Тимар, несмотря на свое смущение, задавал себе этот вопрос.
— Ого, вас таки покусали!
Присев на край кровати, она коснулась пальцами его голой груди, чуть выше соска, где алело маленькое пятнышко, и заглянула Тимару в глаза.
Вот и все, а остальное совершилось очень быстро, очень гадко, среди беспорядка и с чувством неловкости.
Она была так же удивлена случившимся, как и он, растерялась и, оправляя перед зеркалом волосы, сказала только:
— Тома принесет вам кофе.
Тома звали боя. Для Тимара это был просто еще один негр. Жозеф прожил в Африке слишком мало, чтобы отличать чернокожих одного от другого.
Когда час спустя он сошел вниз, хозяйка сидела за стойкой бара и что-то вязала из шелка яркого розового цвета. В выражении ее лица не было ничего, напоминающего об их недавней близости, неистовой и грубой.
Она была спокойна, безмятежна. И, как всегда, улыбалась.
— В котором часу вы завтракаете?
Тимар не знал даже ее имени. Он был очень возбужден. В нем сохранилось воспоминание о теплоте ее тела и в особенности ощущение нежной кожи, не очень упругой и все же соблазнительной. Маленькая негритянка принесла рыбу. Хозяйка, не произнося ни слова, отобрала лучшую и бросила в корзину несколько монет.
Из погреба показалась голова мужа хозяйки, а затем все его тело, могучее, но больное. Это был колосс с вялыми движениями, брезгливой гримасой на губах и желчным взглядом.
— Вы давно здесь?
И Тимар покраснел, как идиот!
Так продолжалось три дня. Но она больше не приходила утром в его комнату. Лежа на кровати, он слышал, как она ходит взад и вперед по залу, дает распоряжения Тома, покупает провизию у негров.
От зари и до ночи он видел ее все в том же черном шелковом платье, под которым — он теперь знал — она ничего не носила, и эта подробность часто так волновала его, что ему приходилось отводить взгляд.
В городе ему нечего било делать. Почти весь день он проводил в отеле, пил что попало, просматривал газеты трехнедельной давности или играл сам с собой на бильярде.
Она вязала или обслуживала посетителей, на минуту облокотившихся о прилавок. Муж возился со своим пивом и своими бутылками, расставлял столики и время от времени требовал, чтобы Тимар пересел в другой угол. Для этого человека Тимар был просто мешавшим ему предметом.
Во всем чувствовалось что-то гнетущее, что-то темное, несмотря на солнце, и особенно в те тяжелые часы, когда стоило сделать малейшее движение, как все тело покрывалось испариной.
В полдень и вечером завсегдатаи приходили поесть, сыграть на бильярде. Тимар не был с ними знаком.
Они посматривали на него с любопытством, без благожелательности и без вражды. А он не решался заговорить с ними.

В довершение ко всему состоялся праздник. Он был в разгаре. Через час опьянели все, даже Тимар, который в одиночестве пил шампанское.
Актера звали Мануэле. По-видимому, он прибыл в отель, когда Тимар еще спал или куда-то вышел. На колоннах кафе появились афиши, провозглашавшие Мануэле «величайшей танцовщицей Испании».
Маленький человек, мягкий и обаятельный, он уже отлично поладил с хозяйкой, не как мужчина с женщиной, а скорее как женщина с женщиной.
Около полудня столики были переставлены так, чтобы освободить достаточно места для выступления Мануэло. Протянули цветные бумажные гирлянды, проверили граммофон.
У себя в комнате испанец все оставшиеся часы репетировал, топоча так, что пол дрожал.
Потому ли, что был нарушен жизненный ритм, к которому Жозеф Тимар уже привык, но он пришел в раздраженное состояние. Невзирая на солнце, выглянул на улицу и почувствовал, как нагревается у него череп под шлемом. Негритянки смотрели на него, смеясь.
Обед для постоянных посетителей был быстро окончен — тоже по случаю праздника. Потом начали стекаться люди, которых Тимар еще ни разу не видел, белые мужчины и женщины, последние — в вечерних туалетах, и два англичанина в смокингах.
Шампанское появилось на всех столиках. Когда на город пала внезапная темнота, за дверями и окнами обрисовались сотни безмолвных негров.
Мануэле плясал, настолько перевоплощаясь в женщину, что не возникало никаких сомнений. Хозяйка восседала за стойкой. Теперь Тимар знал ее имя: Адель.
Большинство гостей были с ней на «ты». Он единственный называл ее «мадам». По-прежнему в черном, она подошла к нему.
— Шампанского? Вы не согласитесь пить сегодня «Пипер»? «Мумма» у меня осталось лишь несколько бутылок, а англичане ничего другого не признают.
Ее обращение доставило ему удовольствие, даже тронуло его. Почему же через несколько минут лицо его скривила гримаса?
Мануэле исполнил несколько танцев. Хозяин — все были с ним на «ты», называя Эженом, — сел в углу возле граммофона, угрюмый как никогда. Тем не менее он за всем следил, все слышал, командовал боями.
— Не видишь, идиот, что вон там хотят пить?
Затем, с неожиданной легкостью движений, переменил в граммофоне иглу. Тимар тоже прислушался, подхватывая обрывки фраз, пытался их понять.
Мужчины за соседним столиком — это были лесорубы — говорил»:
— Если только позаботиться, чтобы не было следов, ничего опасного нет. А это довольно легко: надо лишь набросить на спину мокрую салфетку. Потом можешь хлестать. Плеть не оставит пометин.
Конечно, речь шла о спине негра!
Неужели Тимар уже выпил целую бутылку? Ему принесли новую. Наполнили бокал. Он видел часть кухни, и как раз в этот миг хозяйка кулаком била Тома по лицу. Что это значило? Негр не шевельнулся. Он принимал удары, неподвижный, с застывшим взглядом…
Одни и те же пластинки проходили по десять раз.
Несколько пар танцевали. Большинство гостей сбросили пиджаки.
За окнами — все та же изгородь из безмолвных негров, смотревших, как веселятся белые.
А у граммофона — хозяин с осунувшимся лицом и мрачным выражением глаз, не лицо, а трагическая маска.
Что происходило в отеле? Очевидно, ничего особенного. Напрасно Тимар пил столько шампанского! Теперь все маленькие опасения, все дурные впечатления последних дней всплыли на поверхность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32