Покойница тоже лежит в доме, но это не мешает нам ужинать. Альбер, подлейте вина господину кюре.
Кто-то вновь толкнул Мегрэ под столом. Комиссар уронил салфетку, наклонился — но было уже поздно.
Когда он выпрямился, граф, не отрываясь от еды, принялся разглагольствовать:
— Я давеча упомянул о Вальтере Скотте. Разумеется, в этой комнате особая атмосфера, но, главное, среди нас находится убийца. В сущности, это настоящие поминки, не так ли? Похороны состоятся завтра утром, и вполне возможно, что мы так и просидим здесь до самого утра. Следует отдать должное господину Метейе: он хотя бы позаботился заставить погребец прекрасным виски.
Мегрэ все прикидывал, сколько же выпил к этому времени молодой граф. Наверное, поменьше, чем адвокат, который возбужденно подхватил:
— Великолепным! Это уж точно. Как-никак мой клиент происходит из семьи потомственных виноделов, и…
— Я и говорю… О чем бишь я говорил… Ах да! Альбер, налейте вина господину кюре.
— Так вот, я и говорю: раз убийца находится здесь, среди нас, то остальные оказываются как бы в роли судей. Вот этим наше сборище и напоминает сцену из романа Вальтера Скотта.
Обратите внимание, в действительности убийца ничем не рискует. Не правда ли, комиссар? Подложить в молитвенник какую-то там бумажку — это еще не преступление.
Кстати, доктор, когда у матери был последний приступ?
Утерев губы, доктор хмуро обвел взглядом гостей и ворчливо ответил:
Три месяца назад, после вашей телеграммы из Берлина, когда вы сообщили, что лежите совсем больной в гостинице и что…
— Мне нужны деньги. Именно так.
— В тот раз я объявил, что стоит графине еще разок поволноваться, и последствия могут оказаться самыми пагубными.
— Так что… Погодите, а кто знал об этом? Разумеется, Жан Метейе. Само собой, я сам. И папаша Готье — он ведь почти член семьи. Наконец вы, доктор, и вы, господин кюре.
Граф залпом осушил бокал вина и, скривившись, проговорил:
— Иначе говоря, по логике вещей, почти каждого из нас можно считать потенциальным убийцей. Если это доставит вам удовольствие, господа… — Он словно нарочно подбирал самые неуместные, самые шокирующие выражения! — Если это доставит вам удовольствие, мы рассмотрим каждый конкретный случай. Начнем с господина кюре. Была ли ему какая-либо корысть убивать мою мать? Как вы убедитесь сами, на этот вопрос не так легко дать ответ, как кажется. Денежные вопросы я оставляю в стороне…
Судорожно хватая воздух ртом, священник, казалось, порывался встать.
— Господину кюре не на что было надеяться. Но по натуре он мистик, апостол, почти святой. И вот у него есть странная прихожанка, на редкость скандального поведения. То она не выходит из церкви как самая истая христианка, то навлекает позор на весь Сен-Фиакр.
Да нет же! Не делайте такого лица, Метейе. У нас здесь мальчишник. Считайте, что мы занимаемся теперь высокой психологией.
Вера господина кюре столь горяча, что вполне могла бы толкнуть его на некоторые крайности. Недаром в былые времена грешников сжигали на кострах, дабы очистить от греха. Мать пришла к заутрене. Причастилась. На нее снизошла благодать. Но не пройдет и часу, как она вновь погрязнет во грехе и навлечет на себя позор.
Однако если она умрет прямо здесь, на церковной скамье, в святости…
— Но… — начал было священник, у которого даже слезы навернулись на глаза. Стараясь справиться с волнением, он изо всех сил вцепился в спинку стула.
— Ну что вы, господин кюре. Мы ведь упражняемся в психологии. Я просто хочу вам доказать, что даже самых суровых аскетов можно заподозрить в способности к величайшим зверствам. Однако перейдем к доктору: тут дело посложнее. Бушардон отнюдь не святой. Но спасительным для него является тот факт, что его никак нельзя причислить к истинным ученым. Будь он исследователем, ему вполне можно было бы приписать этот трюк с газетной вырезкой, вложенной в молитвенник, хотя бы ради того, чтобы выяснить способность больного сердца сопротивляться недугу…
Позвякивание вилок о тарелки слышалось все реже и наконец совсем смолкло. На лицах гостей читались тревога, настороженность, растерянность. Лишь дворецкий бесшумно, с точностью метронома, наполнял бокалы.
— Что-то вы помрачнели, господа. Мы с вами вполне разумные люди, неужели мы не можем попросту поговорить о некоторых вещах?
Альбер, подавайте следующую перемену. Итак, оставим доктора в покое, коли уж он не ученый и не исследователь. Заурядность оказалась для него спасительной.
Хмыкнув, граф повернулся к Готье-старшему.
— Теперь ваш черед. Тут дело посложнее. Но мы по-прежнему рассуждаем совершенно отвлеченно, не так ли? В вашем случае возможны два варианта. Представим себе, что вы — образцовый управляющий, честный, порядочный человек, посвятивший всю свою жизнь служению хозяевам, процветанию замка, где вы живете с колыбели. Положим, вы живете здесь отнюдь не с колыбели, но это неважно… В таком случае ваша позиция не совсем ясна. У Сен-Фиакров лишь один-единственный наследник мужского пола. И вот прямо из-под носа этого наследника его достояние по кусочкам растаскивают. Графиня ведет себя безрассудно. Не пора ли спасти хотя бы то, что осталось?
Вы ведете себя столь же благородно, как заправский герой Вальтера Скотта, и это напоминает ситуацию с господином кюре.
Но есть и другая вероятность. Вы отнюдь не образцовый управляющий, с колыбели живущий при замке. Вы — мерзавец и уже много лет пользуетесь и злоупотребляете слабостью своих хозяев. Втихую скупаете все фермы, которые они вынуждены продавать. И заклады выкупаете тоже вы. Да не злитесь же, Готье.
Разве господин священник сердился? Но это не все.
Еще немного — и вы станете полноправным владельцем замка.
— Господин граф!
— Разве вы не знаете правил игры? Говорю вам, это игра! Если угодно, мы играем в полицейских. Представьте, что мы все, подобно вашему соседу по столу, служим в полиции. Итак, наступает момент, когда графиня вот-вот дойдет до роковой черты и ей придется распродать последнее. А уж тогда непременно станет известно, что именно вы воспользовались ситуацией.
Так не лучше ли графине без лишнего шума умереть, тем паче что в таком случае ей не доведется познать нужду? — И, повернувшись к дворецкому, походившему на призрачную тень из царства теней, на демона с мертвенно-белыми руками, граф распорядился: — Альбер, принесите батюшкин револьвер. Раз он все еще здесь…
Он налил вина себе и двум своим соседям, затем протянул бутылку комиссару.
— Пожалуйста, налейте всем вина по вашей стороне стола. Уф! Вот мы и сыграли полтура нашей игры. Однако следует подождать Альбера. Господин Метейе, вы ничего не пьете…
Ответом ему было сдавленное «спасибо».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Кто-то вновь толкнул Мегрэ под столом. Комиссар уронил салфетку, наклонился — но было уже поздно.
Когда он выпрямился, граф, не отрываясь от еды, принялся разглагольствовать:
— Я давеча упомянул о Вальтере Скотте. Разумеется, в этой комнате особая атмосфера, но, главное, среди нас находится убийца. В сущности, это настоящие поминки, не так ли? Похороны состоятся завтра утром, и вполне возможно, что мы так и просидим здесь до самого утра. Следует отдать должное господину Метейе: он хотя бы позаботился заставить погребец прекрасным виски.
Мегрэ все прикидывал, сколько же выпил к этому времени молодой граф. Наверное, поменьше, чем адвокат, который возбужденно подхватил:
— Великолепным! Это уж точно. Как-никак мой клиент происходит из семьи потомственных виноделов, и…
— Я и говорю… О чем бишь я говорил… Ах да! Альбер, налейте вина господину кюре.
— Так вот, я и говорю: раз убийца находится здесь, среди нас, то остальные оказываются как бы в роли судей. Вот этим наше сборище и напоминает сцену из романа Вальтера Скотта.
Обратите внимание, в действительности убийца ничем не рискует. Не правда ли, комиссар? Подложить в молитвенник какую-то там бумажку — это еще не преступление.
Кстати, доктор, когда у матери был последний приступ?
Утерев губы, доктор хмуро обвел взглядом гостей и ворчливо ответил:
Три месяца назад, после вашей телеграммы из Берлина, когда вы сообщили, что лежите совсем больной в гостинице и что…
— Мне нужны деньги. Именно так.
— В тот раз я объявил, что стоит графине еще разок поволноваться, и последствия могут оказаться самыми пагубными.
— Так что… Погодите, а кто знал об этом? Разумеется, Жан Метейе. Само собой, я сам. И папаша Готье — он ведь почти член семьи. Наконец вы, доктор, и вы, господин кюре.
Граф залпом осушил бокал вина и, скривившись, проговорил:
— Иначе говоря, по логике вещей, почти каждого из нас можно считать потенциальным убийцей. Если это доставит вам удовольствие, господа… — Он словно нарочно подбирал самые неуместные, самые шокирующие выражения! — Если это доставит вам удовольствие, мы рассмотрим каждый конкретный случай. Начнем с господина кюре. Была ли ему какая-либо корысть убивать мою мать? Как вы убедитесь сами, на этот вопрос не так легко дать ответ, как кажется. Денежные вопросы я оставляю в стороне…
Судорожно хватая воздух ртом, священник, казалось, порывался встать.
— Господину кюре не на что было надеяться. Но по натуре он мистик, апостол, почти святой. И вот у него есть странная прихожанка, на редкость скандального поведения. То она не выходит из церкви как самая истая христианка, то навлекает позор на весь Сен-Фиакр.
Да нет же! Не делайте такого лица, Метейе. У нас здесь мальчишник. Считайте, что мы занимаемся теперь высокой психологией.
Вера господина кюре столь горяча, что вполне могла бы толкнуть его на некоторые крайности. Недаром в былые времена грешников сжигали на кострах, дабы очистить от греха. Мать пришла к заутрене. Причастилась. На нее снизошла благодать. Но не пройдет и часу, как она вновь погрязнет во грехе и навлечет на себя позор.
Однако если она умрет прямо здесь, на церковной скамье, в святости…
— Но… — начал было священник, у которого даже слезы навернулись на глаза. Стараясь справиться с волнением, он изо всех сил вцепился в спинку стула.
— Ну что вы, господин кюре. Мы ведь упражняемся в психологии. Я просто хочу вам доказать, что даже самых суровых аскетов можно заподозрить в способности к величайшим зверствам. Однако перейдем к доктору: тут дело посложнее. Бушардон отнюдь не святой. Но спасительным для него является тот факт, что его никак нельзя причислить к истинным ученым. Будь он исследователем, ему вполне можно было бы приписать этот трюк с газетной вырезкой, вложенной в молитвенник, хотя бы ради того, чтобы выяснить способность больного сердца сопротивляться недугу…
Позвякивание вилок о тарелки слышалось все реже и наконец совсем смолкло. На лицах гостей читались тревога, настороженность, растерянность. Лишь дворецкий бесшумно, с точностью метронома, наполнял бокалы.
— Что-то вы помрачнели, господа. Мы с вами вполне разумные люди, неужели мы не можем попросту поговорить о некоторых вещах?
Альбер, подавайте следующую перемену. Итак, оставим доктора в покое, коли уж он не ученый и не исследователь. Заурядность оказалась для него спасительной.
Хмыкнув, граф повернулся к Готье-старшему.
— Теперь ваш черед. Тут дело посложнее. Но мы по-прежнему рассуждаем совершенно отвлеченно, не так ли? В вашем случае возможны два варианта. Представим себе, что вы — образцовый управляющий, честный, порядочный человек, посвятивший всю свою жизнь служению хозяевам, процветанию замка, где вы живете с колыбели. Положим, вы живете здесь отнюдь не с колыбели, но это неважно… В таком случае ваша позиция не совсем ясна. У Сен-Фиакров лишь один-единственный наследник мужского пола. И вот прямо из-под носа этого наследника его достояние по кусочкам растаскивают. Графиня ведет себя безрассудно. Не пора ли спасти хотя бы то, что осталось?
Вы ведете себя столь же благородно, как заправский герой Вальтера Скотта, и это напоминает ситуацию с господином кюре.
Но есть и другая вероятность. Вы отнюдь не образцовый управляющий, с колыбели живущий при замке. Вы — мерзавец и уже много лет пользуетесь и злоупотребляете слабостью своих хозяев. Втихую скупаете все фермы, которые они вынуждены продавать. И заклады выкупаете тоже вы. Да не злитесь же, Готье.
Разве господин священник сердился? Но это не все.
Еще немного — и вы станете полноправным владельцем замка.
— Господин граф!
— Разве вы не знаете правил игры? Говорю вам, это игра! Если угодно, мы играем в полицейских. Представьте, что мы все, подобно вашему соседу по столу, служим в полиции. Итак, наступает момент, когда графиня вот-вот дойдет до роковой черты и ей придется распродать последнее. А уж тогда непременно станет известно, что именно вы воспользовались ситуацией.
Так не лучше ли графине без лишнего шума умереть, тем паче что в таком случае ей не доведется познать нужду? — И, повернувшись к дворецкому, походившему на призрачную тень из царства теней, на демона с мертвенно-белыми руками, граф распорядился: — Альбер, принесите батюшкин револьвер. Раз он все еще здесь…
Он налил вина себе и двум своим соседям, затем протянул бутылку комиссару.
— Пожалуйста, налейте всем вина по вашей стороне стола. Уф! Вот мы и сыграли полтура нашей игры. Однако следует подождать Альбера. Господин Метейе, вы ничего не пьете…
Ответом ему было сдавленное «спасибо».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31