Было ровно десять часов вечера, когда все стали спускаться по плохо освещенной лестнице. Журналист ни на шаг не отставал от комиссара.
– Зайдите на минутку ко мне. Вы были правы. Это крупная птица. Убит депутат Андрэ Дельтель.
– Когда?
– Пока не известно. Пуля попала в голову. Тело обнаружено в чемодане в камере хранения Северного вокзала.
– Почему открыли чемодан?
Этот сразу все понял.
– На сегодня все!
– Вы напали на след?
– На сегодня все.
– Вы будете всю ночь заниматься этим делом?
– Возможно.
– А если я пойду за вами?
– Я прикажу вас забрать под любым предлогом и продержать до утра на холодке.
– Вас понял.
– Значит, все в порядке.
В эту минуту в дверь постучали в вошел доктор Пардон. Репортер спросил:
– А это кто?
– Мой друг.
– Нельзя узнать его имя?
– Нет.
Наконец они остались вдвоем, и Мегрэ начал с того, что снял пиджак и закурил трубку.
– Садитесь. Прежде чем отправиться туда, я хотел бы поговорить с вами. Будет лучше, если это произойдет здесь.
– О Лагранже?
– Да. Прежде всего один вопрос. Он действительно серьезно болен?
– Я был готов к вашему вопросу и думал об этом, пока шел сюда. В данном случае трудно дать определенный ответ. Конечно, он болен, это не подлежит сомнению. Вот уже десять лет, как он страдает диабетом.
– Но это не мешает ему вести нормальный образ жизни?
– Почти. Я лечу его инсулином. Он сам себе делает инъекции, я его научил. Он всегда носит с собой маленькие складные весы, чтобы взвешивать пищу, если ему случается обедать не дома. При применении инсулина это имеет большое значение.
– Я знаю. Дальше.
– Вы хотите получить точный медицинский диагноз?
– Нет.
– Он всегда страдал от эндокринной недостаточности, обычный удел людей подобной физической конституции. Он человек вялый, чрезвычайно впечатлительный, легко теряющий самообладание.
– Каково его состояние в данный момент?
– Вот это и есть самая деликатная сторона вопроса. Я был поражен, застав его сегодня утром в том состоянии, в котором вы сами его видели. Я долго его осматривал. Несмотря на гипертрофию, сердце сейчас в неплохом состоянии, не хуже, чем неделю или две назад, когда Лагранж нормально передвигался.
– Вам приходила мысль о возможности симуляции?
Пардон, конечно, уже думал об этом, что было сразу заметно по его смущенному виду. Человек щепетильный, он теперь тщательно подыскивал слова.
– Я полагаю, Мегрэ, что у вас есть самые серьезные основания думать о такой возможности?
– Вполне серьезные основания.
– Это касается его сына?
– Не знаю. Лучше я введу вас сразу в курс дела. Сорок восемь часов назад, может быть, немного больше, может быть, меньше – мы об этом скоро узнаем, – был убит один человек. С абсолютной вероятностью можно утверждать, что это произошло в квартире на улице Попинкур.
– Его опознали?
– Речь идет о депутате Дельтеле.
– Они были знакомы?
– Следствие покажет. Во всяком случае, вчера вечером, в то время как мы, обедая у вас, беседовали о нем, Франсуа Лагранж подъехал в такси к своему дому, с помощью шофера снес вниз чемодан, в котором находился труп, и отвез его на Северный вокзал, чтобы сдать в камеру хранения. Вас это поражает?
– Такие вещи всегда поражают.
– Теперь вам ясно, почему я так хочу знать, был ли Франсуа Лагранж действительно болен сегодня утром, когда вы его осматривали, или он симулировал? Пардон встал.
– Прежде чем ответить, я хотел бы еще раз осмотреть его. Где он?
Доктор предполагал, что Лагранж уже находится здесь, в полиции.
– Он все еще дома, в собственной постели.
– И ничего не знает!
– Он не знает, что мы обнаружили труп.
– Что вы собираетесь делать?
– Отправиться к нему вместе с вами, если вы согласны составить мне компанию. Вы испытываете к нему дружеские чувства?
Пардон помолчал, а потом ответил с большой искренностью:
– Нет!
– Чувство симпатии?
– Скажем, жалости. Мне не доставило никакой радости увидеть его у себя в кабинете. Скорее, я почувствовал некоторую неловкость, как всегда в присутствии слабых людей. Но я не могу забыть, что он совершенно один воспитывал троих детей, не могу забыть, как дрожал его голос, когда он говорил о своем младшем сыне.
– Показная чувствительность?
– Я тоже так думал сначала. Я не люблю мужчин, которые плачут.
– А он плакал в вашем присутствии?
– Да. В частности, в тот день, когда от него ушла дочь, даже не оставив адреса.
– Я ее видел.
– Что она говорила?
– Ничего. Она-то не плакала, эта девица!.. Вы идете со мной?
– Я думаю, это затянется.
– Возможно.
– Тогда, с вашего разрешения, я позвоню жене.
Было уже совсем темно, когда они садились в одну из полицейских машин.
Всю дорогу молчали: оба были погружены в свои мысли, и оба опасались сцены, которая должна была произойти.
– Остановишься на углу, – сказал Мегрэ шоферу. Напротив дома 37–6 он увидел инспектора Жанвье.
– А где твой напарник?
– Для предосторожности я его отправил во двор.
– А консьержка?
– Не обращает на нас никакого внимания.
Мегрэ позвонил, пропуская Пардона вперед. В швейцарской было темно. Консьержка не окликнула их, но комиссару показалось, что за стеклом белело ее лицо.
Наверху, на четвертом этаже, в одном из окон горел свет.
– Поднимаемся…
Он постучал, света на лестнице не было, и он не мог в темноте нащупать кнопку звонка. Ждать им пришлось гораздо меньше, чем утром, чей-то голос спросил:
– Кто там?
– Комиссар Мегрэ.
– Простите, одну минутку.
Лагранж, по-видимому, надевал халат. Руки у него, наверно, дрожали, так как он с трудом повернул ключ в замке.
– Вы нашли Алена?
В полумраке лестницы он заметил доктора, и лицо его сразу изменилось, стало еще бледнее, чем обычно. Он стоял неподвижно, не зная, что ему дальше делать, что говорить.
– Вы разрешите нам войти?
Мегрэ втянул носом воздух, чувствуя знакомый запах горелой бумаги. Щетина на лице Лагранжа отросла еще больше, а мешки под глазами набухли и потемнели.
– Принимая во внимание состояние вашего здоровья, – сказал наконец комиссар, – я не хотел являться к вам без врача. Доктор Пардон был так любезен, что согласился меня сопровождать. Надеюсь, вы не возражаете, если он вас осмотрит?
– Он осматривал меня сегодня утром. Он знает, что я болен.
– Если вы ляжете в постель, он вас снова осмотрит.
Лагранж хотел возразить, это было видно по его лицу, потом, казалось, покорился, вошел в спальню, снял халат и улегся в постель.
– Откройте грудь, – мягко сказал Пардон.
Пока доктор выслушивал Лагранжа, тот все время пристально смотрел в потолок. Мегрэ прохаживался по комнате. У камина, завешенного черной шторкой, он остановился, приподнял шторку и увидел за ней пепел от сожженных бумаг, который предусмотрительно с помощью каминных щипцов был превращен в пыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Зайдите на минутку ко мне. Вы были правы. Это крупная птица. Убит депутат Андрэ Дельтель.
– Когда?
– Пока не известно. Пуля попала в голову. Тело обнаружено в чемодане в камере хранения Северного вокзала.
– Почему открыли чемодан?
Этот сразу все понял.
– На сегодня все!
– Вы напали на след?
– На сегодня все.
– Вы будете всю ночь заниматься этим делом?
– Возможно.
– А если я пойду за вами?
– Я прикажу вас забрать под любым предлогом и продержать до утра на холодке.
– Вас понял.
– Значит, все в порядке.
В эту минуту в дверь постучали в вошел доктор Пардон. Репортер спросил:
– А это кто?
– Мой друг.
– Нельзя узнать его имя?
– Нет.
Наконец они остались вдвоем, и Мегрэ начал с того, что снял пиджак и закурил трубку.
– Садитесь. Прежде чем отправиться туда, я хотел бы поговорить с вами. Будет лучше, если это произойдет здесь.
– О Лагранже?
– Да. Прежде всего один вопрос. Он действительно серьезно болен?
– Я был готов к вашему вопросу и думал об этом, пока шел сюда. В данном случае трудно дать определенный ответ. Конечно, он болен, это не подлежит сомнению. Вот уже десять лет, как он страдает диабетом.
– Но это не мешает ему вести нормальный образ жизни?
– Почти. Я лечу его инсулином. Он сам себе делает инъекции, я его научил. Он всегда носит с собой маленькие складные весы, чтобы взвешивать пищу, если ему случается обедать не дома. При применении инсулина это имеет большое значение.
– Я знаю. Дальше.
– Вы хотите получить точный медицинский диагноз?
– Нет.
– Он всегда страдал от эндокринной недостаточности, обычный удел людей подобной физической конституции. Он человек вялый, чрезвычайно впечатлительный, легко теряющий самообладание.
– Каково его состояние в данный момент?
– Вот это и есть самая деликатная сторона вопроса. Я был поражен, застав его сегодня утром в том состоянии, в котором вы сами его видели. Я долго его осматривал. Несмотря на гипертрофию, сердце сейчас в неплохом состоянии, не хуже, чем неделю или две назад, когда Лагранж нормально передвигался.
– Вам приходила мысль о возможности симуляции?
Пардон, конечно, уже думал об этом, что было сразу заметно по его смущенному виду. Человек щепетильный, он теперь тщательно подыскивал слова.
– Я полагаю, Мегрэ, что у вас есть самые серьезные основания думать о такой возможности?
– Вполне серьезные основания.
– Это касается его сына?
– Не знаю. Лучше я введу вас сразу в курс дела. Сорок восемь часов назад, может быть, немного больше, может быть, меньше – мы об этом скоро узнаем, – был убит один человек. С абсолютной вероятностью можно утверждать, что это произошло в квартире на улице Попинкур.
– Его опознали?
– Речь идет о депутате Дельтеле.
– Они были знакомы?
– Следствие покажет. Во всяком случае, вчера вечером, в то время как мы, обедая у вас, беседовали о нем, Франсуа Лагранж подъехал в такси к своему дому, с помощью шофера снес вниз чемодан, в котором находился труп, и отвез его на Северный вокзал, чтобы сдать в камеру хранения. Вас это поражает?
– Такие вещи всегда поражают.
– Теперь вам ясно, почему я так хочу знать, был ли Франсуа Лагранж действительно болен сегодня утром, когда вы его осматривали, или он симулировал? Пардон встал.
– Прежде чем ответить, я хотел бы еще раз осмотреть его. Где он?
Доктор предполагал, что Лагранж уже находится здесь, в полиции.
– Он все еще дома, в собственной постели.
– И ничего не знает!
– Он не знает, что мы обнаружили труп.
– Что вы собираетесь делать?
– Отправиться к нему вместе с вами, если вы согласны составить мне компанию. Вы испытываете к нему дружеские чувства?
Пардон помолчал, а потом ответил с большой искренностью:
– Нет!
– Чувство симпатии?
– Скажем, жалости. Мне не доставило никакой радости увидеть его у себя в кабинете. Скорее, я почувствовал некоторую неловкость, как всегда в присутствии слабых людей. Но я не могу забыть, что он совершенно один воспитывал троих детей, не могу забыть, как дрожал его голос, когда он говорил о своем младшем сыне.
– Показная чувствительность?
– Я тоже так думал сначала. Я не люблю мужчин, которые плачут.
– А он плакал в вашем присутствии?
– Да. В частности, в тот день, когда от него ушла дочь, даже не оставив адреса.
– Я ее видел.
– Что она говорила?
– Ничего. Она-то не плакала, эта девица!.. Вы идете со мной?
– Я думаю, это затянется.
– Возможно.
– Тогда, с вашего разрешения, я позвоню жене.
Было уже совсем темно, когда они садились в одну из полицейских машин.
Всю дорогу молчали: оба были погружены в свои мысли, и оба опасались сцены, которая должна была произойти.
– Остановишься на углу, – сказал Мегрэ шоферу. Напротив дома 37–6 он увидел инспектора Жанвье.
– А где твой напарник?
– Для предосторожности я его отправил во двор.
– А консьержка?
– Не обращает на нас никакого внимания.
Мегрэ позвонил, пропуская Пардона вперед. В швейцарской было темно. Консьержка не окликнула их, но комиссару показалось, что за стеклом белело ее лицо.
Наверху, на четвертом этаже, в одном из окон горел свет.
– Поднимаемся…
Он постучал, света на лестнице не было, и он не мог в темноте нащупать кнопку звонка. Ждать им пришлось гораздо меньше, чем утром, чей-то голос спросил:
– Кто там?
– Комиссар Мегрэ.
– Простите, одну минутку.
Лагранж, по-видимому, надевал халат. Руки у него, наверно, дрожали, так как он с трудом повернул ключ в замке.
– Вы нашли Алена?
В полумраке лестницы он заметил доктора, и лицо его сразу изменилось, стало еще бледнее, чем обычно. Он стоял неподвижно, не зная, что ему дальше делать, что говорить.
– Вы разрешите нам войти?
Мегрэ втянул носом воздух, чувствуя знакомый запах горелой бумаги. Щетина на лице Лагранжа отросла еще больше, а мешки под глазами набухли и потемнели.
– Принимая во внимание состояние вашего здоровья, – сказал наконец комиссар, – я не хотел являться к вам без врача. Доктор Пардон был так любезен, что согласился меня сопровождать. Надеюсь, вы не возражаете, если он вас осмотрит?
– Он осматривал меня сегодня утром. Он знает, что я болен.
– Если вы ляжете в постель, он вас снова осмотрит.
Лагранж хотел возразить, это было видно по его лицу, потом, казалось, покорился, вошел в спальню, снял халат и улегся в постель.
– Откройте грудь, – мягко сказал Пардон.
Пока доктор выслушивал Лагранжа, тот все время пристально смотрел в потолок. Мегрэ прохаживался по комнате. У камина, завешенного черной шторкой, он остановился, приподнял шторку и увидел за ней пепел от сожженных бумаг, который предусмотрительно с помощью каминных щипцов был превращен в пыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31