Перед этим в болезни чахла, Государя пугая и расстраивая безмерно. Сказывали, он сам у ней дежурил по ночам, бабок отгоняя. А по утрам выходил молиться, я слыхал его молитвы, будучи по обыкновению своему в церквушке об это же время. Он очень благодарил, что и эта ночь Марией пережита. Потом просил ей еще времени, робко, плача. Пробормочет свое - и вверх взгляд бросает, а потом, косовато так голову пригнув и в плечи втянув, вновь бормочет. И кивает себе, как будто что-то слышит в ответ. На некоторое время эта его манера сделалась источником ежедневного трепетания для дворцовых жителей и - могу ли позволить себе? - священного развлечения: сходились глядеть, обмирать, разевать рты, приводили родных. Не всем был доступ во внутренние палаты болезни, но все могли издали увидеть мелкие рассеянные движения, моление, то громкое, то шепотом, рыданиями прерываемое, и голову, странно склоненную набок, ухом настороженную, плечами обороняемую. Видимо, Константину и впрямь были видения и идеи, ибо он не раз носился с новым исцелением, лекарей путая и отстраняя от дела. Помню, один раз все, разодевшись в красное, носили Марию кругом дворца в закатный час. Три раза обнесли, и я помню, как подрагивала ее голова на подушке. Лучше ей, однако, не стало. По смерти Марии я, пожалуй, сделался самым близким Государю человеком. Много сил я положил на то, чтоб Государя повернуть ликом обратно к солнцу. Но, после того как утрата перестала отнимать все силы Государя, между нами воцарилась пора отчуждения. Мы за месяцы не перекинулись и парой слов. Я тогда много писал, а он ездил на охоту, по дворцу распространялись неправдоподобные рассказы о победах над медведями. Он лихорадочно учинял возведение зданий, разбивал сады. В отличие от предпринятого ранее строительства храма Св.Георгия, которое носило замедленный, даже нерешительный характер, новые проекты были молниеносны. Что касается меня, я в это время через попечительство Лихуда вносил посильный вклад в возобновление Константинопольского университета, где и стал ипатом философов, не бросая, разумеется, императорской канцелярии. Я работал над курсом лекций, а у Константина возили туда-сюда десятки повозок земли, срывали и насыпали холмы, ловили по всему Византию певчих птиц и выпускали их из битком набитых клетей в едва посаженные рощи. Это было впечатляющее, гигантское и хаотичное брожение, это было живое существо, одержимое переменами, оно насаждалось и сохло, заполнялось, уходило в землю, разлеталось и вновь ловилось, передвигалось, что ни день, с места на место. Я крючкотворствовал пером, а у Константина рыли пруд, я заострял силлогизм, пруд крылся ряской, я мастерил энтимему, у Константина боролись с лягушачьей икрой, осушали пруд, ставили вместо него беседку, потом фонтан, потом розовый куст. Наконец, брожение в константиновых садах улеглось, улучшения прекратились, и сады застыли раз и навсегда, застигнутые врасплох. А я написал курс лекций и небольшой трактат медицинского характера. Мог ли я усматривать общность? И не обманывал ли я себя? Мне казалось, что и Константин создавал текст или даже слово монументальными средствами, как и приличествует Императору. Птицы, рощи, пруды и холмы были его алфавитом, перемены объяснялись поиском правильного слога или знака. С тех пор я невольно гадал: как читался сад? Что означал? Я подолгу смотрел на сады из окон дворца. Теперь я иногда с тем же холодящим ощущением гляжу из монастырских окон на гору и лес. Теперь даже не тронутая человеком природа все более меня тяготит, как нерешенная задача, пугает, как начертанное перед глазами слово, в котором есть знакомые линии и символы, но смысл которого остается закадкой. 4. Над Зоей, стало быть, я возымел власть. И опий здесь ни при чем, государи мои. Я над ней имел власть духовную. И все, что с ней произошло, полагаю, к лучшему. И в самом деле, посудите сами. По утрам у нас темень, лишь кое-где освещено, в кухнях, кругом тихо, или в службах только орут или хохочут или шепчут. Утром иногда слышно, как Царь кричит истошно от боли, и лекари со спальниками и бабками бестолково носятся, тазы с водой таская. Против воли слушая его, я гадаю, так ли болят у него суставы, или, избаловавшись, он кричит со скуки. Я гадаю и напряженно прислушиваюсь. Вот - снова - или это мне послышалось? Около полудня начинается обед, Царь выходит, под руки сопровождаем. Обед длится и длится, Царь возлежит, ибо сидеть порой не в силах, то пьет, то ест, то разглагольствует, то басни слушает. Приличный люд посидит - и стремится удалиться, исчезнуть с краю стола незамеченным, только безудержные всякие людишки высиживаются до вечера и доходят до хмельного безобразия, к глубокой ночи кончается либо кутерьмой, либо приступом болезни. Зоя и сестра ее, Феодора, бывают иногда в начале трапезы, старуха Зоя выходит в своих не по-ромейски глядящихся белых балахонах и полупрозрачных шарфах, степенно выходит, не видя кругом себя. Иной раз наденет что-то и вовсе как у турок и движется во всем этом чудном одеянии к своему месту. Однако крестным знамением себя всякий раз осеняет, входя. Константин ее за это величает мамичкой-царицей и славословит избыточно. Она никогда не ответствует. Когда она умерла и ее погребли, из-под могильной плиты вырос гриб. Государь, завидев это бледно-серое растение, упал на колени, кричал о чуде и знамении и сзывал зрителей засвидетельствовать. Я видел это. О, Господи. Вот что осталось нам с тобой с годами, подумал я тогда, тебе, отечному, - причитать на могильной плите старухи, сведенной на нет опием (невольный навык, привитый другой, главной в твоей жизни потерей), а мне - глядеть, помнить, сравнивать, ненавидеть. 5. Занятия науками и риторикой, которые я с таким тщанием преподавал Государю, совместные чтения с комментариями по смерти Марии были отменены. Что, возможно, пришлось кстати, ибо мне удалось гораздо более времени посвятить своим трудам. Не могу не упомянуть, что мои обязанности в канцелярии значительно расширились, в том числе благодаря моему собственному желанию навести наконец эпистолярный порядок и обеспечить жизнедеятельность империи надежным письменным сопровождением. Подумать только, сколь огромное число важных документов не имело даже копий, - не вмешайся я, многое было бы со временем утеряно! К примеру, если бы не сохраненная мною опись даров, сделанных армянской миссией, факт дарения был бы забыт, намеки тамошнего князя на продемонстрированную уже щедрость были бы поняты превратно, и наши отношения с этим малым народом могли бы сложиться совсем иначе! Полагаю, что не преувеличу, если скажу, что распоряжение документами нашей империи придает со временем распорядителю некую неуловимую силу.
1 2 3 4 5 6