Дело было зимой у одного из баров в центре. Спутники Гурама — крепкие, холеные, румяные, одетые подчеркнуто дорого и модно, как бы воплощали соббю местную «золотую молодежь».
— Ба! Кого я вижу? Дима, вот так встреча! — радушно вскричал Гурам, завидев меня. — Когда освободился? Жаль, жаль, нехорошо у нас получилось! Неужели из-за этого проигрыша и пошли брать магазин? — Гурам держался неестественно, явно переигрывал.
— Ну, по рюмке за встречу? В баре и потолкуем.
— Спасибо, Гурам, не хочу. Поговорить можно и здесь.
Радости от этой встречи я не испытывал и скрывать это не собирался.
— Ну, если так, то сразу к делу. Я играл честно, а с Жоркой разбирайся сам. Он в Москве, забурел, а мне и сотня — деньги. Знаешь поговорку: «Тюрьма долги косит». Так вот, здесь это не проходит. Короче, с тебя двести — и в расчете. А пока — держи краба, — Гурам сунул толстую, в рыжей шерсти ладонь.
Я пожал ему руку. Странно, но к нему неприязни я не испытывал. Карты его хлеб, что поделаешь.
В бар все же пошли. Угощал Гурам.
— Алик, — представился один из парней, мой сверстник. Крепким торсом, усиками в ниточку и овечьими глазами навыкате он походил на гусара из анекдотов. Набрякшие подглазья и импульсивный жест, с которым он опрокинул рюмку, изобличали любителя выпить.
— Саша, — с застенчивой улыбкой протянул руку голубоглазый блондин.
Узнав о моей пролетарской жизни, парни сочувственно переглянулись.
— Есть любопытная работа… Правда, придется поездить, — начал Гурам. — Денег заработаешь, людей посмотришь. Вкладывать тебе ничего не придется. Не с золотых приисков приехал. Ребята через недельку собираются поехать по фотонабору. Знаешь, что это такое?
Представление об этом я имел смутное, но энергично кивнул.
Гурам, однако, продолжал:
— Поедете втроем, остановитесь в райцентре в гостинице, а дальше, как в песне:
Здравствуйте, хозяйка, вам большой привет.
Будет через месяц вам цветной портрет…
А если серьезно — покажете образцы цветных портретов, которые делаются с любой черно-белой фотографии. Анилин — глазки синим, пиджачки коричневым — лишь бы денежки. От меня получишь за каждый заказ три рубля. Криминала никакого. Расходы на дорогу и жилье беру на себя. Надо же когда-то к делу пристраиваться, наверстывать упущенное…
«Из-за тебя», — мысленно добавил я. Но в предложении Гурама намечалась тропка к деловой жизни, о которой я столько мечтал. Необходимо было попасть в струю.
Видя мои колебания, Гурам добавил:
— Посчитай сам. Три рубля за «лурик». Двадцать карточек в день — минимум. Полторы штуки в месяц. На заводе год пахать нужно.
— Полгода, — поправил я его, но выбор уже был сделан.
— Наберешь первую тысячу — прощу долг. При свидетелях говорю. Я с этого имею меньше тебя. Сам суди. Заказчику сдаем портрет за двенадцать. Расходы: трешка за набор, пятерка мастеру, два рубля — транспорт. Остаются два рубля. А какой-то процент не выкупится. Одним словом, накруток хватает. К тому же, я недавно женился, жене скоро рожать, а то махнул бы я с вами. Позавчера письмо пришло от приятеля, он в тех краях с ансамблем на гастролях. Пишет — люди простые, приветливые, в аулах ни одной фотографии — рай. «Фирмой» магазины завалены, кому там нужна дубленка за «штуку»? На себя посмотри — видный парень, а шмотье — сплошной дерибас.
Ехать договорились через неделю. У напарников были свои дела, а мне предстояло уволиться с завода. Начальник цеха принял меня холодно.
— Чего тебе не хватает? Зарплата приличная, работа легкая. Хочешь, будешь выходить только в первую смену? А заявление не подпишу, и не надейся! Отрабатывай положенное. Если каждый через полгода будет увольняться, то кто останется? Плохо с тобой в колонии работали!
Начальник сам подвел меня к нужному повороту.
— Кому другому не сказал бы, но вам верю, Давид Самойлович, — перешел я на полушепот, опасливо озираясь по сторонам. — Тут милиция наседает, а тут жулики проходу не дают. Влезу куда-нибудь — крышка. А у меня дядя — директор целинного совхоза, зовет к себе. Очень прошу — войдите в положение. Всего рассказать не могу — и так наболтал лишнего.
Доверительный тон и умоляющая интонация подействовали. Размашистый росчерк пера, напутствие жить честно, и в тот же день в отделе кадров я сменил обходной лист на трудовую книжку.
…Взяли, конечно, купе, хотя Гурам призывал к экономии. Три бутылки водки должны были скрасить путь до Петропавловска — областного центра на севере Казахстана, а там уже рукой подать до Возвышении, районного городка, откуда писал Гураму Саня Муринский по кличке «Полковник», гастролирующий по местным колхозам.
До Уфы ехали втроем, так что возможность познакомиться поближе была. Дорожная скука, незаметно пустеющая под стук колес бутылка, новые заботы и волнения живо вытеснили воспоминания о матери, со слезами упрашивающей не бросать завод. Она не поверила ни единому слову из моих россказней о целине. «Смотри, сынок, боюсь сглазить, но как бы тебе снова не трудиться под конвоем. Не надо, послушай меня!..»
Саше уже случалось ездить по набору. Алик, как и я, был новичком. Не умолкая, Саша рассказывал о предыдущей поездке, однако чувствовалось, что и его не оставляет беспокойство за исход предприятия. Выяснилось, между прочим, что хотя Саша и Алик — друзья со школьной скамьи, но Алик подозревает, что его приятель, исполняющий роль бригадира, едет на более выгодных условиях.
Перебросились в картишки.
— Может сыграем для интереса по трешке… или по «лурику»? — невинно предложил Алик. — Деньги плевые, а с первого набора расчет фотографиями…
Даже если бы я не видел, как привычно Алик тасует и виртуозно сдает, ответ мой был бы однозначным.
— И говорить не хочу. Едем же зарабатывать, а не обдирать друг друга.
— Ладно-ладно, не надо ссориться по мелочам, давайте лучше выпьем, — разрядил обстановку Саша.
Без денег игра шла вяло, и вскоре я завалился на полку. За окном мелькали столбы, растрепанные ветром деревья, серые, заброшенные постройки, блеклые, в пятнах химической потравы, поля, — присыпанная слабым снежком огромная, нищая страна.
Я увидел себя, словно со стороны: молодой, приметный, довольно разбитной парень, мечется по свету без гроша и без определенных занятий. Почему, отчего? А гигантское пространство бесстрастно расстилается вокруг, и никому, ни единой душе нет дела, что Дмитрий Лемешко уже отсидел за колючей проволокой, что он уже бросился, как белка в колесо, в житейскую кутерьму, что нет, по сути, у него ни друзей, ни любимой.
На глаза навернулись слезы, я часто заморгал. Со слезами пришло и облегчение. Мне вспомнилось, как однажды в детстве я упал с велосипеда, подвернул ногу. На мой крик прибежала мама и подхватила меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Ба! Кого я вижу? Дима, вот так встреча! — радушно вскричал Гурам, завидев меня. — Когда освободился? Жаль, жаль, нехорошо у нас получилось! Неужели из-за этого проигрыша и пошли брать магазин? — Гурам держался неестественно, явно переигрывал.
— Ну, по рюмке за встречу? В баре и потолкуем.
— Спасибо, Гурам, не хочу. Поговорить можно и здесь.
Радости от этой встречи я не испытывал и скрывать это не собирался.
— Ну, если так, то сразу к делу. Я играл честно, а с Жоркой разбирайся сам. Он в Москве, забурел, а мне и сотня — деньги. Знаешь поговорку: «Тюрьма долги косит». Так вот, здесь это не проходит. Короче, с тебя двести — и в расчете. А пока — держи краба, — Гурам сунул толстую, в рыжей шерсти ладонь.
Я пожал ему руку. Странно, но к нему неприязни я не испытывал. Карты его хлеб, что поделаешь.
В бар все же пошли. Угощал Гурам.
— Алик, — представился один из парней, мой сверстник. Крепким торсом, усиками в ниточку и овечьими глазами навыкате он походил на гусара из анекдотов. Набрякшие подглазья и импульсивный жест, с которым он опрокинул рюмку, изобличали любителя выпить.
— Саша, — с застенчивой улыбкой протянул руку голубоглазый блондин.
Узнав о моей пролетарской жизни, парни сочувственно переглянулись.
— Есть любопытная работа… Правда, придется поездить, — начал Гурам. — Денег заработаешь, людей посмотришь. Вкладывать тебе ничего не придется. Не с золотых приисков приехал. Ребята через недельку собираются поехать по фотонабору. Знаешь, что это такое?
Представление об этом я имел смутное, но энергично кивнул.
Гурам, однако, продолжал:
— Поедете втроем, остановитесь в райцентре в гостинице, а дальше, как в песне:
Здравствуйте, хозяйка, вам большой привет.
Будет через месяц вам цветной портрет…
А если серьезно — покажете образцы цветных портретов, которые делаются с любой черно-белой фотографии. Анилин — глазки синим, пиджачки коричневым — лишь бы денежки. От меня получишь за каждый заказ три рубля. Криминала никакого. Расходы на дорогу и жилье беру на себя. Надо же когда-то к делу пристраиваться, наверстывать упущенное…
«Из-за тебя», — мысленно добавил я. Но в предложении Гурама намечалась тропка к деловой жизни, о которой я столько мечтал. Необходимо было попасть в струю.
Видя мои колебания, Гурам добавил:
— Посчитай сам. Три рубля за «лурик». Двадцать карточек в день — минимум. Полторы штуки в месяц. На заводе год пахать нужно.
— Полгода, — поправил я его, но выбор уже был сделан.
— Наберешь первую тысячу — прощу долг. При свидетелях говорю. Я с этого имею меньше тебя. Сам суди. Заказчику сдаем портрет за двенадцать. Расходы: трешка за набор, пятерка мастеру, два рубля — транспорт. Остаются два рубля. А какой-то процент не выкупится. Одним словом, накруток хватает. К тому же, я недавно женился, жене скоро рожать, а то махнул бы я с вами. Позавчера письмо пришло от приятеля, он в тех краях с ансамблем на гастролях. Пишет — люди простые, приветливые, в аулах ни одной фотографии — рай. «Фирмой» магазины завалены, кому там нужна дубленка за «штуку»? На себя посмотри — видный парень, а шмотье — сплошной дерибас.
Ехать договорились через неделю. У напарников были свои дела, а мне предстояло уволиться с завода. Начальник цеха принял меня холодно.
— Чего тебе не хватает? Зарплата приличная, работа легкая. Хочешь, будешь выходить только в первую смену? А заявление не подпишу, и не надейся! Отрабатывай положенное. Если каждый через полгода будет увольняться, то кто останется? Плохо с тобой в колонии работали!
Начальник сам подвел меня к нужному повороту.
— Кому другому не сказал бы, но вам верю, Давид Самойлович, — перешел я на полушепот, опасливо озираясь по сторонам. — Тут милиция наседает, а тут жулики проходу не дают. Влезу куда-нибудь — крышка. А у меня дядя — директор целинного совхоза, зовет к себе. Очень прошу — войдите в положение. Всего рассказать не могу — и так наболтал лишнего.
Доверительный тон и умоляющая интонация подействовали. Размашистый росчерк пера, напутствие жить честно, и в тот же день в отделе кадров я сменил обходной лист на трудовую книжку.
…Взяли, конечно, купе, хотя Гурам призывал к экономии. Три бутылки водки должны были скрасить путь до Петропавловска — областного центра на севере Казахстана, а там уже рукой подать до Возвышении, районного городка, откуда писал Гураму Саня Муринский по кличке «Полковник», гастролирующий по местным колхозам.
До Уфы ехали втроем, так что возможность познакомиться поближе была. Дорожная скука, незаметно пустеющая под стук колес бутылка, новые заботы и волнения живо вытеснили воспоминания о матери, со слезами упрашивающей не бросать завод. Она не поверила ни единому слову из моих россказней о целине. «Смотри, сынок, боюсь сглазить, но как бы тебе снова не трудиться под конвоем. Не надо, послушай меня!..»
Саше уже случалось ездить по набору. Алик, как и я, был новичком. Не умолкая, Саша рассказывал о предыдущей поездке, однако чувствовалось, что и его не оставляет беспокойство за исход предприятия. Выяснилось, между прочим, что хотя Саша и Алик — друзья со школьной скамьи, но Алик подозревает, что его приятель, исполняющий роль бригадира, едет на более выгодных условиях.
Перебросились в картишки.
— Может сыграем для интереса по трешке… или по «лурику»? — невинно предложил Алик. — Деньги плевые, а с первого набора расчет фотографиями…
Даже если бы я не видел, как привычно Алик тасует и виртуозно сдает, ответ мой был бы однозначным.
— И говорить не хочу. Едем же зарабатывать, а не обдирать друг друга.
— Ладно-ладно, не надо ссориться по мелочам, давайте лучше выпьем, — разрядил обстановку Саша.
Без денег игра шла вяло, и вскоре я завалился на полку. За окном мелькали столбы, растрепанные ветром деревья, серые, заброшенные постройки, блеклые, в пятнах химической потравы, поля, — присыпанная слабым снежком огромная, нищая страна.
Я увидел себя, словно со стороны: молодой, приметный, довольно разбитной парень, мечется по свету без гроша и без определенных занятий. Почему, отчего? А гигантское пространство бесстрастно расстилается вокруг, и никому, ни единой душе нет дела, что Дмитрий Лемешко уже отсидел за колючей проволокой, что он уже бросился, как белка в колесо, в житейскую кутерьму, что нет, по сути, у него ни друзей, ни любимой.
На глаза навернулись слезы, я часто заморгал. Со слезами пришло и облегчение. Мне вспомнилось, как однажды в детстве я упал с велосипеда, подвернул ногу. На мой крик прибежала мама и подхватила меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39